«Каждый крепок задним умом» - так, кажется, говорят.
       «Все вы умные потом» - повторяла моя бабушка.
       «Не любите правду!» - утверждала она.
       «Чего-чего, а ума у всех не хватает» - личный мой афоризм. 
       Как меня соблазняла Верунчик?
       -Ты, - говорит, - хорошо сохранился. (На «отлично» она не расщедрилась)
       -Куда там, - отвечаю, - вот раньше…
       -Ты же не растолстел, как она. («Она» - это моя жена).
       Боже! Как приятно слышать. Если слышишь, можно не всматриваться. Всматриваться даже противопоказано.
       Я говорю Верунчику:
       -Хочешь, заберу тебя с работы в обеденный перерыв. Кофе там… Покататься по городу…
       Так оно начиналось.
       Хотя возник неприятный момент:
       -Тачка у тебя не новая, - заметила Верунчик.
       Колесили-куролесили, пока не засыпались. Точнее, засыпался я, а она к сему руку приложила. С каждым разом – ближе к людям. К дому ближе – к родимому очагу. Теперь ни жены – пусть даже толстой, ни Верки, которую кто-то катает на новой машине, ни очага, ни людей, которые все оказались друзьями жены.
       И вот: немолодой-сорокалетний, со старой машиной, но умный потом, не любящий правду (за что ее любить?), хочет (!!!) познакомиться с симпатичной (можно с толстой) и т.д., предпочтение собирающим пазлы (это –  чтобы с интеллектом, а не только физиология). 

      
       Почему именно пазлы? Если, уверяю, каждый обитатель нашей планеты соберет по одному, хотя бы не самому сложному пазлу – жизнь радикально изменится к лучшему.
       Но безответственен земной народ: «Я и без того классный парень», – решит один, другой, третий… и вся идея полетит к черту.
       А ведь пазлы собирающий испытывает настоящее вдохновение. Он, представьте себе, творит. Он создает Мону Лизу из тысячи картонных кусочков и вешает на стену под стеклом и в рамочке уже свое великое художественное произведение.
       Мона Лиза, кстати, весьма сложный пазл и дает возможность насладиться творческим процессом сполна. И когда последняя цветная картонка встает на место – приходит момент истины.
       -Я сложил! – сообщает пазлщик.
       -А синенькая? – не верит другой, – она ж из левой, а не из нижней…
       -Она из середины! Я смотрел! Увидел! И сошлось!
       А какое развитие технического прогресса пазлам благодаря? Картон нужен? Картинка нужна? Вот тебе бумажная промышленность и полиграфия. Приклеить надо картинку к картонке? – клеевая какая-нибудь промышленность. А все это потом разрубить? – станкостроение! А рамочка со стеклом, чтоб на стенку повесить? А если бы после работы, да и в выходные дни, все собирали пазлы? Вместо ругани? Вместо того чтоб по дорогам колесить и жечь дорогое горючее?
       Кстати, о дорогах.
       Один плохой мой знакомый ехал совершать дурные дела – например, совращать малолеток – и по пути любовался пейзажами.  
       А пейзажи были такие красивые, что не передать в письменном виде. И вдруг, в тот самый момент, когда он всмотрелся в самый прекрасный пейзаж, пришла справедливость.
       Спрашивается, где ж она раньше была? Ведь не в первый раз он ехал совершать преступление.
       А была она там же, где и всегда. На дорогу надо смотреть.
      
                                                                      
      
       Раз в неделю я выбираю пазл. Есть один магазинчик, где большущий стеллаж завален уцененными играми. Если покупать неуцененные – останешься без штанов. Но покупать штаны еженедельно незачем – сколько их нужно вообще? – а пазла мне хватает всего на неделю. Про штаны упопомянуто для примера – разговор о предпочтениях. Кстати, иногда я покупаю дорогие пазлы.
       В тот раз, я – унылый и сиротливый – выбирал пазл. Возле стеллажа крутилась крупная некрасивая девочка. Стоило мне вытащить из груды очередную коробку, как именно эта коробка привлекала ее внимание. Я искал что-то сложное, дешевое и большое, и она, вероятно, тоже. Девочка вела себя агрессивно. Например, хваталась за очередную коробку на долю секунды раньше, чем я успевал выпустить ее из рук и, моментально рассмотрев картинку, почти швыряла пазл на стеллаж, скорчив при этом презрительную гримасу. Презрение предназначалось мне – вот, мол, идиот, на что позарился. Было и другое в поведении акселератки –  не упуская случая протиснуться между и мною стенкой, она терлась об стенку меньше, чем об меня. Трудно было не заметить.
        Хотя в дальнем углу пустого почти магазина, за двухметровой высоты стеллажом уцененных игрушек, нас не было видно, кто-то мог подойти неожиданно, и телекамера для наблюдения за покупателями не исключалась.
       -Сколько тебе лет? – спросил я, надеясь прекратить опасную игру.
       - Шестьдесят.
       - Предпочитаю восемнадцатилетних...
       - Мне пятнадцать, - сказала она. – Я киндер-сюрприз.
       - Предпочитаю восемнадцатилетних, – повторил я. – Даже шестидесятилетних предпочитаю.
       - Подумаешь, разница – всего-то три года.
      С этим я поспорить не мог, не заглянув предварительно в уголовный кодекс.
       
       - Я про тебя знаю, - заявила она. – Ты редактор.
      Откуда она знает? От продавщицы этого магазина. Я постоянный покупатель, и мы порой умеренно откровенничаем.
       Нет лучше продавщиц уже потому, что с ними удобно знакомиться.
       -Я технический редактор, а тебе надо к главному. И у нас не публикуют романов – мы не издательство, а тонкий журнал.
       -Как вы узнали про роман?
       Теперь мы на «вы». Даже обидно. Все же я обделен вниманием пятнадцатилетних девчонок.
       -Опыт, знаешь ли…  
       -Все говорят про опыт. Посмотрите, хотя бы.  
       -Ладно, - говорю, постигая, что иначе она не отвяжется, - давай. Прочитаю и объясню, почему твой роман никуда не годится. Сколько в нем страниц? Тридцать? Семьдесят? Неужели, сто?
       - Триста. Главное, прочитайте.
      Она вытаскивает папку-скоросшиватель из лежащего на полу рюкзачка.
      Вот так ничего себе!
       - Я приду через неделю, - говорит она. – А такие джинсы, как на вас, никто уже не носит.
       
      Из романа:
       «Я не уродина и не красавица, я – некрасивая. Означает ли это, что умная? Да – утверждает общественное мнение. И я в этом случае с ним соглашаюсь. Хотя понятного понятней – раз некрасивых больше, они это мнение и создают. Но вопрос в другом – мешает ли мне моя некрасивость?
        Сейчас 7.30 утра – скоро он придет. Он ждет внизу, чтоб родители ушли на работу. А у нас каникулы – длинные летние. Он работает летом, но ему к девяти. Почти полтора часа мы вместе – одни на всем свете. Красивая, некрасивая – все в сравнении… А с кем сравнивать, если кроме меня здесь никого нет? Он не считает меня некрасивой. И его друзья так не считают. Они понимают, что во мне что-то есть, хотя бы потому, что я с ним. Он-то – красавчик. Я встречалась с некрасивыми парнями – думала, что мне так полагается. Но некрасивые не намного лучше красивых, в плане там характера и взаимоотношений. Может быть – умнее? Но, по-моему, это правило на парней не распространяется.
        Я знаю, что у красивых свои проблемы. К ним попросту боятся подходить. Кажется, что у такого все схвачено. Что ему никто не нужен. Но далеко не у всех все тип-топ.  Вот и ему явно не по себе, когда вокруг девчонки крутятся и глазами долбят. Он даже краснеет. А я подошла. По человечески, без кокетства, как бы по делу. А потом еще раз подошла…
        Не знаю, долго ли мы будем встречаться. Девки, как с цепи сорвались – поняли, что реально. Да и сам он сообразил уже –  что к чему. А мне этих нервов не надо, хотя способы, чтобы его удержать – известны и просты. Но ведь я могу добиться любого парня. И мне выбирать…».
       Дальше о том, как сложно обниматься в парке, не снимая роликовых коньков, как избивали нашу героиню в школьном туалете подружки и как она с подружками била другую девочку в том же туалете, про купленный кому-то мотороллер и про то, что кому-то мотороллера не купили…
       Шрифт – крупный – это для читателя-дурака, который не вникнет в глобальность идеи, читая мелкими буквами – если распечатать нормально, получится страниц двести. Собственно, не хуже нашумевшего романа «Приходи, маньяк!», и может стать бестселлером, но не с моей нелегкой руки. Была б у меня возможность дать это главному, он бы напечатал с продолжением. Но нет возможности. Пусть крутится сама. В интернете. В молодежных конкурсах. Сейчас все пишут романы – начало века, понимаете ли. Как иначе подвести итог всем прошедшим векам?
       «…Новую свою плюшевую собаку она назвала Фреди, точно так же зовут мою старую плюшевую собаку…» - из другого романа.
      «…Виски при разбавлении водой теряет крепость, сохраняя вкус и аромат, но нет напитка, который при разбавлении водой сохранял бы крепость…» из другого романа.
       Как иначе поделиться своим единственным и неповторимым опытом?
       Кстати, почему я выбирал пазл дешевый и сложный? Я же не всегда экономлю на пазлах и сложных не люблю – где картинка собирается подбором, а не ориентируясь на цветной рисунок. Вторая тому причина – несложившийся роман (не с Веркой, а тот, который я надеялся написать), и первая – меня уволили из журнала. То есть, денег сейчас мало, а свободного времени много. Можно собрать необъемный невнятный пазл. Можно прочесть рукопись незнакомой девчонки.
       
        Как-то раз на курортном морском берегу я познакомился с Денисом Карповичем Лазаревичем – пенсионером какого-то там значения. Значение он заработал в известной конторе, о которой повествовал со слезами на глазах и слюнями умиления на устах. Служба кончилась болезнью сердца, иначе, как утверждал Лазаревич, его с места танком не сдвинули бы – он трудился бы до сих пор, зарабатывая не какое-то, а о-го-го какое значение. Денег Лазаревичу хватало: судя по намекам и недомолвкам, кроме персональной пенсии, он успел что-то урвать и надежно припрятать. И вдруг –  клиническая смерть.
        Когда он временно умер, то попал в небесную канцелярию – и там, как оказалось, нужны толковые работники. Лазаревич рассказал мне о жизни после смерти и о жизни своей при жизни, пока мы распивали очередные пол-литра холодной водки, коротая тихие вечера.
        Его история меня заинтересовала. Мне показалось, что из нее получится увлекательная проза. Но беда в том, что Лазаревича слишком быстро реанимировали. Он же не в простую больницу попал, а в значительную, чему Денис Карпович сам не рад, так как уверен, что загробная жизнь должна была иметь успешное продолжение. Он подарил мне свой рассказ с условием, что я допишу его до конца. Я очень старался, но теперь уперся в чистый лист. Не представляю – что же будет дальше.
      
          ЗДРАВСТВУЙТЕ, ГОСПОДИН АНГЕЛ!
        
           1.
          -Здравствуйте, господин ангел!
          -Ерунда, - какой из меня ангел?
          -Но ведь вы совершенно призрачный..., извините, прозрачный.
          -Радуйся, что вообще что-то видишь. А прозрачный-непрозрачный - дело привычки.
          -Кто же вы?
          -Я такой же... Словом, я такой же, как ты. Просто мне поручили объяснить, ввести в курс дела... 
          -Разве этим занимаются не ангелы?
          -Конечно, ангелы, но кто-то же должен им помогать...
          Мы шли по длинному коридору. С одной стороны - двери, двери, с другой - окна, окна... Все расплывчато.
          Из окон свет. Знаете - голубые стеклянные шарики? Смотришь сквозь него на солнце... Вот такой, приблизительно, свет - напоминает детство.
          -Что там, за окнами?
          -Все. Ты сейчас не напрягайся, не думай ни о чем. Увидишь, когда привыкнешь.   Висячие сады, например, или Полтавскую битву, Елисейские поля... Но не сейчас... Ты на двери смотри - вникай в обстановку.
          На дверях надписи. Вижу плохо, тем более без очков, щурюсь, чтобы прочитать: «Быт», «Работа», «Финансы», «Здоровье»... Под табличкой «Любовь» - две поменьше: «Плотская», «Духовная». Встретилась и такая: «Чтоб ты сдох».
          -А эта - что обозначает?
          -То самое.
        
          Вошли в его кабинет сквозь незаметную такую дверцу.
          -В принципе, сюда проходят через секретарскую, но я попросил сделать и отдельный вход.
           В кабинете кресло, стол, стул для посетителей,  компьютер, телефон - все расплывчато.
       - Мы тут по-простому: быстро понимаешь, что не надо лишнего. Кстати, как тебя называть? По паспорту ты Денис, по метрике - Дионис...
          -Называйте Денисом.
          -А зря: Дионис - красивое имя, такого у нас еще не было, по крайней мере, при мне.
          -Долго объяснять...
        
          -Ничего, что я на «ты»? - вдруг спохватился мой визави. - Тут все на «ты». Начальник, не начальник... И вообще - сегодня начальник, а завтра - бац! - на склад перевели. Главный-то наш - конечно, ангел - там у них другие дела, но я его и сам редко вижу, то есть слышу, или, правильней сказать, ощущаю.
          -Но почему именно я? Жил себе на пенсии, с Жориком гулял. Вдруг этот микроавтобус...
          -Дорогу надо правильно переходить. Шучу, конечно, но в каждой шутке - сам знаешь... Говорили там одной нашей сотруднице: «Не переходи на красный свет. Сколько еще они будут тебя пропускать? Пять? Ну, постараешься - десять лет». Двадцать восемь стукнуло - в тот же день задавили. Вот, что значит самомнение. Так и не научилась на зеленый...
          -Так ведь Жорику не до шуток, ему на ту сторону надо. Его-то за что? Совсем еще молодой...
          -Не за что, а потому что... Не психуй - все наладится. И на вопросы я отвечу - не на все, но сразу, и так далее - по мере поступления. А почему ты? Не знаю. Знаю, что у нас проблема с кадрами. САМ-то вездесущ, но говорит только с царями. Мы уже совсем зашились, а у тебя тридцать лет стажа, и все по делу. На письма отвечал? В ситуациях разбирался? Судьбы людские решал<на своем скромном уровне? Здесь тебе легче будет - перепроверят, утвердят. Ты - инстанция первичная, но точку зрения выражай обдуманно. Справишься - хорошо. Нет - переведут на склад.
        
          2.
          -А как там - на складе?
          -По слухам, условия хуже. Впрочем, не думай об этом. Наше дело – разобраться, подготовить и подать. Ведь кому-то положено, а кому-то – нет. Или положено, но что-то другое. Просьбы без ответа оставлять нельзя - люди надеются. Хотя, между нами, разве это просьбы? Это даже не молитвы. Чаще всего - требования или прямой шантаж. Например: «Дай, а<то удавлюсь». Это еще приличный пример. Бывает и так: «Не дашь - всех удавлю». Взяток, сам понимаешь, не берем - полное обеспечение. Протекционизм - случается: смотришь, просьба от родственника  или дружка - трудно удержаться, тем более - как бы весточка, тут лучше всего передать коллеге на рассмотрение. Или наоборот: есть ходатайство, а клиент тебе знаком: с получки занял и не вернул, или бабу отбил, или еще что-то... Какова реакция?  Точно: «Попался, сволочь». Ан нет. Это ты попался. Засекут - и на склад. Вот и думай, рассуждай... Видишь, как я откровенен? А ведь двадцать лет в адвокатуре прослужил. Правильно, ты меня насквозь видишь, хоть и не видишь ничего. Такая уж субстанция, то есть - никакой. Это поначалу. Пообвыкнешь - взгляд замылится. Я сейчас бодрячок лет сорока, костюм-тройка бежевый финский. Это мне по статусу подходит - среднее начальство. Тебе бы - возраст тридцатилетний, костюм синий неброский. Хотя, как знаешь - четких правил нет. Разве что малолеткой на работу не приходи - с этим я борюсь. Дай нашим дамам волю - разведут здесь детский сад. Женщина приличная, до девяноста двух доскрипела, вдруг является пятнадцатилетней, в дореволюционной еще школьной форме. «В шестнадцать, - говорит, - я уже растолстела, не хочу». Хочу - не хочу...  Не солидно! Секретарь отдела, девять языков знает...  Другой-то и не скажешь ничего: в девятнадцать уже выглядела, как прости-господи, а в двадцать и вовсе того..., от известной болезни. Старший советник по вопросам любви. Этой разрешаю, ничего не поделаешь, да и то - не моложе шестнадцати. Понял для начала? Кадры нужны. Раньше что там было? Адам да Ева. А теперь? САМ-то на всех языках разговаривает. Но мы, простые смертные, то есть посмертные, действуем в силу знаний, опыта и таланта. Приходит новый сотрудник - спец экстра-класса, а говорит лишь на родном и с ошибками, и словарем пользоваться не обучен. А что клиент? Русские иностранных языков не знают, англичане - знать не хотят, израильтяне, например, матерятся по-английски и по-русски, но не ведают что говорят. Иногда клиент просит, а что - объяснить не может: «Господи, сделай так, чтобы то и это, но без этого и при этом точно так, как я попросил. Заранее благодарен, подполовник водолазных войск в отправке, кавалер значков и медалей (перечисление), гениальный детектор местного мероприятия, почтенный производитель культурного общества, господин-товарищ-брат Мейд Ионович Холливуд». Что такому нужно? Специалистка по любви разобралась. Благо, что она еще и лингвист - три курса пединститута. Чаю хочешь? Ах, забыл. Для тебя еще и чай - не чай. Но ничего, пообвыкнешь - и чай будет чаем, и водка - водкой - в какой-то мере..., и креветка креветкой, и женщина женщиной окажется, или покажется, что, собственно, почти что все равно. А сейчас, пойдем знакомиться с коллективом. Готов?
          -Готов, - отвечаю.
         Мне-то, в самом деле, все равно - у меня, наверное, шок. Глаза закрываю: вижу рыло гнусное тупое микроавтобуса, визг тормозов и визг собачий - пса до ужаса жалко... Бедный Жорик. А открываю глаза, вижу контур - знакомый уже - моего собеседника. Хотя - нет, заполняется контур: в полукресле сидит бодрячок лет сорока в костюме-тройке бежевом финском».
      
       Так  в моем пересказе  начиналась новая загробная жизнь Дениса Карповича, звавшегося когда-то Дионисом. Имя он сменил, поступив на службу в контору, поскольку Дионис  в древнегреческой мифологии – бог вина и веселья, иначе, Бахус – звучит несолидно для ответственного сотрудника.
        «Все мы пьем, – утверждал Лазаревич, – но кричать об этом на каждом углу неуместно. Я об имени своем раньше плохо не думал – не сопоставлял. Умные люди подсказали – в отделе кадров. Папа-мама пошутили по молодости, а мне с этим жить.
        -Кто они, ваши родители? – Спросили там. – Почему не назвали сына, например, Карлом? Карл Карпович – нормально звучит.
        -Пролетарии, – отвечал я тогда. – Отец – всю трудовую жизнь на винно-коньячном заводе. Мать – рядовая сотрудница археологического музея. Так и в анкете заполнено».
        «Да, я слукавил, – признался Денис Карпович. – Не мог же я рассказать, что имел мой дед свои виноградники. Но и слукавил-то я несполна. Умный старик все отдал колхозу и стал его председателем. Мой отец получил высшее образование. Он, в самом деле, проработал всю жизнь на винно-коньячном заводе, который заложил еще мой прадед. А мама служила в музее – наук кандидат. Отец дослужился до замдиректора, а в директора его не пустили – ведали. И в конторе нашей все, разумеется, ведали, но я им годился. Знали, что служить буду верно, раз ухвачен за эти самые…» 
             «3. -Знаю, что тебя заинтересовала эта комната, хотя правильней было бы начать с секретарской. Фраза «Чтоб ты сдох» удобна, но в нашем случае не точна. Это не просьба, а, скорее, проклятие. Проклятиями занимается другой отдел. Мы по службе с ними почти не пересекаемся, делимся, разве что, информацией, но не всей. В личной жизни - пожалуйста, общайся, заводи друзей в свободное безвременье, но на работе - каждому свое. В наших же случаях, фигурирует: «Чтоб он сдох», или: «Чтоб они сдохли», или: «Чтоб все сдохли» - эти выражения все же можно трактовать как просьбы или пожелания. Правомерность обращений такого рода проверяем с особой тщательностью, но всегда рекомендуем отказать. Есть тут маленький нюанс - то есть распоряжение свыше - велено отказывать, но не велено, например, не рассматривать. Собранный материал передаем наверх. Что с ним дальше происходит, не ведаем. Но! Был довольно интересный случай в моей практике: оформлял я пожелание одного бедолаги по поводу переезда трамваем некоего министра. Материал мне предоставили серьезный, я - на месте нашего клиента - лично удавил бы данного протеже, не будь министр настоящим громилой, и была бы возможность к нему подступиться. Но мои эмоции не в счет, кроме того - тот самый нюанс-распоряжение... Рекомендую: «Отказать». А теперь, не прошло и полгода, тот самый министр сидит в этой самой комнате в должности инструктора - большой дока оказался в вопросах «чтоб ты сдох». Правда, трамваем его не переехало - не гуляют министры в районе трамвайных путей - анчоусом подавился, даже недолго мучался. Кстати, анчоусы уважает по-прежнему - жрет и теперь уж не давится. А возраст свой, не меняет. У них у министров, чем старше, тем уважаемей - получаса не желает сбросить с последней своей минуты - выглядит, как баклажан.
          С последними словами мой новоявленный шеф (так он себя и предложил величать: «Называй меня просто - Шеф»), открыл, наконец-то дверь вышеозначенной комнаты.
          -Привет, бойцы!
          «Почему, бойцы?» - подумал я, глядя на двух молодых женщин и неопределенных лет великана с синим оттекшим лицом и выпученными глазами.
          Шеф, как бы услышав мои мысли, или, в самом деле, их услышав, объяснил:
          -Мы тут не господа и не граждане, а «товарищ» - хорошее слово, но не всем нравится;  к тому же, кое-кто трактует его, как «товарищ по несчастью». А при чем здесь несчастье? Где мы - где несчастье? Одно безусловно, мы бойцы невидимого фронта. Так я понимаю - я ведь в военной адвокатуре служил, и не только там.
          «Вот те на, - подумалось, - мне же номинально скоро семьдесят, а тут две дамы молодые с интересом вылупились, и сам я к бою готов, как боец черт его знает какого фронта».
          Я - тридцатилетний с виду (сколько лет не прошло?), в рекомендованном синем костюме, с интересом рассматривал женщин.
         -Это Бетти - наш эксперт, - танцевала в Монте-Карло в свое время, а потом стала гадалкой и скончалась в среднем возрасте от пулевого ранения в сердце - предсказала что-то не тому и не то. А вот Жанет - теоретик-техник, ранее владела небольшим крематорием в Париже, коренная, между прочим, парижанка - золотой характер.
         -А я, Сергеич, - заявил баклажан, - демократия, мать ее так...
        
          4.  
          В коридоре ничего не изменилось, только свет из окон сочился дневной - нормальный. Смотрю, за окном перекресток, на тротуаре толпа собралась, скорая, полиция. Микроавтобус тот самый стоит - бампер весь покорежен, а себя не вижу, и Жорика нигде нет. Быстро нас прибрали.
          -Где же я, - спрашиваю, - где Жорик?
          -Ты себя видеть не можешь, не положено, - говорит шеф, - незачем душу травмировать. Что за чушь у тебя в голове? Время и пространство - все твое, смотри - не хочу, а про этот незначительный эпизод забудь, скоро сам обхохочешься, вспоминая о своей неуклюжести.
         
          Мы вошли в секретарскую.
          -Это Зинаида, - начал шеф, не глядя, руку протянув в сторону девочки-подростка, - секретарь отдела, в Смольном обучалась, я тебе про нее рассказывал.
          Девочка неспешно нацепила  пенсне, от чего ее лицо стало еще интеллигентнее, и достала длинную папиросу из серебристой шкатулки.
          -Зина, - прошептал устало шеф, - что за детский сад на работе. Я же просил...
          Девочка поправила пенсне на носу и прикурила от стоявшего на столе канделябра.
          -Да пошел ты, - сказала она неожиданным басом, - педофил хренов.
          Кто-то приоткрыл дверь. Девушка лет двадцати заглянула в секретарскую. Наше присутствие было для нее нежданным, но преодолев нерешительность, она вошла.
          -Что тебе нужно? - неласково спросил Шеф.
          Темноволосая и сероглазая, в темно-коричневом - под цвет волос - коротком облегающем платье, выглядела она потрясающе.
          -Я к Зине.
          Она смотрела только на меня.
          Тривиальное «Вам не кажется, что мы уже где-то встречались?», готово было сорваться с моего языка.
          -Нечего шататься без дела, - сказал Шеф. - Сколько раз повторять?
          -Но я по делу, - запротестовала девушка, - за разнарядками...
          «Где же мы встречались, - думал я, - и когда?»
          -Возвращайся к себе, - сказал Шеф, - Зинаида сама принесет.
          Девушка вышла - исчезло видение.
          -Кое-кто здесь докомандуется, - пообещала Зина.
          -Ладно, - Шеф сказал не злобно, а примирительно, - дома разберемся».
        Как я познакомился с Лазаревичем?
        Мы с женой всегда отдыхали вместе. Кроме одного раза.
        Покинув город моего рождения, юности моей и детства, и многих взрослых трудных лет достаточно давно, я ностальгировал в очень разумных пределах. Когда наступал отпуск, я стремился больше в места знаменитые, знакомые по книгам и телевизионным передачам. Но вот минуло десять лет, и мне захотелось на родину. Хотя, даже не захотелось – возникла навязчивая мысль, что если я не поеду сейчас, то не поеду уже никогда. Понятие «никогда» меня пугает. Я почувствовал тревогу – словно что-то упустил, оставил там, не забрал с собой. Явных причин ехать не было. Родня осталась там самая дальняя и неродная, а друзей, как я предполагал, не осталось вовсе. Но я решился. И вот тогда моя супруга встала в дверях, широко расставив руки – не пущу! Что она возомнила? Какие прошлые подозрения проснулись в ней? Но я прорвал заграждение. И уехал на четыре дня. Ходил по городу, кого-то не застал, кого-то не встретил. Вернулся недовольный – побыть бы там недельки две, разобраться бы, что к чему. Жена играла роль оскорбленной жены, а я – несправедливо обиженного ее подозрениями. Самое досадное, что упрекать меня было не в чем.
       В том же году, как бы компенсации ради, я повез жену на побережье.
       Уже на побережье, мы познакомились с Верунчиком, которая оказалась нашей землячкой. Это - плюс какие-то общие знакомые – и сблизило ее с мой супругой. В несезон народу на курорте мало. Женщины повадились бродить вечерами по бутиковым окрестностям, а я получил старика Лазаревича и относительную свободу – не погулять, так выпить.
       -Мне, потомственному виноделу, на коньяк не хватает, - жаловался прижимистый дед. – Но водка должна быть холодная.
       Я соглашался с ним по поводу водки, тем более что на приличный коньяк и мне не хватало.
       Он рассказывал, а я представлял себе, как будет выглядеть эта история в художественной моей обработке.
        
       
       «5.
           Чаю хочется - выздоравливаю.
        
          -Зря она так, - говорит Шеф. - Ведь мое мнение учитывается. То есть, не то что бы кто-то спрашивал, но я-то знаю - чувствую. Зинка -<грамотный специалист, хотя незаменимых нет. Всех меняют рано или поздно. Зато, какой стиль! Какой класс! Не было в мои годы таких баб. Я, по долгу службы, всяких повидал: и авантюристок, и проституток, и ответственных работников...
         
          -Почему, - спрашиваю, - так много женщин в отделе?
          -Существует мнение, что душевнее они, жалостливее, а главное, и в мужских проблемах разумеют, и в женских. Женщина – кто? Загадка! Но нас с тобой насквозь видит, в самом что ни на есть переносном смысле. А что там видеть? Их спроси - все мы одинаковы. Вот и получилось абсолютное большинство - в козла забить не с кем. Мы иногда собираемся, играем в женский преферанс. Впрочем, здесь и мужиков достаточно, но каких-то недоделанных. Знаешь, что такое - чужак? Тот который не такой, как все и со всеми не пьет. А что такое - оригинал? Тоже не такой, как все, но пьет со всеми. Тут своих - раз, два, три - и обчелся. Я, как тебя увидел, сразу понял: наш парень - столько лет в системе - не подведет. Живой... то есть, пардон, настоящий человек - ничего ему не чуждо, о таком не только повесть, роман-трилогию можно писать...
        
          Я украдкой взглянул на шефа: глазки бегают, и насквозь его уже не видно. Что он скрывает? Для чего меня взяли? Не под него ли копают? Жил я тихо - без конфронтаций. Всякое бывало, конечно, так не больше, чем у других. Правда - тридцать лет в системе что-то значат. Но ведь, имя нам, как говорится, легион...
        
          -Ну, а чье оно - такое мнение, по поводу женщин? - спрашиваю, чтобы тему сменить.
          -Не - чье, а - свыше. Мы - Европа, - он сам сменил тему, - но и Азию частично обслуживаем - там, где более не менее наша ментальность. Раньше было два отдела: Западный и Восточный. Первым Поль руководил - бывший пресс-секретарь какой-то европейской компартии. Когда объединять стали, мы оба передрейфили. Все гадали – кого уберут? Слух прошел, что уберут обоих, а назначат одного берлинца, он, когда Берлинскую Стену ломали, головой ее протаранил. Мы волнуемся, думаем-гадаем..., а берлинец наш в реанимации. Как я молился за его здоровье - ты не представляешь. Выжил этот молоток отбойный. Мне отдел поручили, а Поль - теперь у нас зам по политике. Все политические пожелания через него проходят - я не лезу. Разве, что он сам обращается иногда за советом, но больше чтобы субординацию соблюсти - ведь партийный был человек - дисциплину знает. С религиозными ортодоксами мы тоже не работаем - там свой отдел и свой базар. Есть отделы разные и подотделы всякие... Иногда случаются накладки: все кричат: «Не мое! Территориально не подходит...», но решающую все же роль играет ментальность клиента.
          «Да, - подумалось, - не в бровь, а в самую точку. Только зря он тревожится, я Берлинской стены лбом не прошибал. Но, с другой стороны, должность занимал повыше, чем начальник отдела. Хотя у них тут министр - обыкновенным инструктором, а проститутка - старший советник по вопросам любви. Какая-то другая номенклатура...»  
        
         А вот и дверь с табличкой «ЛЮБОВЬ» -Здесь, наоборот, в основном мужчины, - сообщил шеф. - Правда, всеми руководит та самая, что в двадцать уже того - старший советник по вопросам любви. Это большая группа, не меньше чем подотдел финансов. Мужички тут с виду задрипанные, но именно такие, как ни странно, лучше всех разбираются в любовных катаклизмах. Кстати, просьбы типа: «Чтоб стоял...» передают отсюда в «Здоровье», а другие многие пожелания перенаправляются в «Чтоб ты сдох». А сейчас, покажу твое рабочее место. Время нас не поджимает, но и шататься без дела нельзя. Неизвестно, как на это смотрят сверху.  Кто на это смотрит сверху, тоже неизвестно, но береженого Сам бережет. С остальными познакомишься после работы. У меня сегодня сабантуйчик намечается - приходи.
        
        6.
          Комната - небольшой зал, полтора десятка рабочих столов - все заняты. Стою, озираюсь.
          -Твое место - в кабинете, - говорит Шеф, - так что туда и пройдем, а с коллективом потом разберешься.
          Точно - кабинет, а точнее - стеклянная перегородка с дверью, отделившая часть от общего помещения: наблюдай и властвуй. Значит, я начальник какой никакой. Может быть нужно постарше выглядеть и костюмчик сменить на коричневый? Пять мужчин, десять женщин - абсолютное большинство. Все молодые, спортивные. Бумаг на столах мало. На стене карта мира.
          -Это наши инспекторы и, так сказать, инспектрисы. Работают, в основном, на выезде. Я их специально собрал, чтобы с тобой познакомились. Только секретарша твоя где-то ходит. Но ты ее уже видел – это она приходила к Зинаиде. Текучка у тебя тут, надо сказать, страшная. Ребята на природе крутятся, нет-нет, да залетают, хотя подбираем самых морально устойчивых. То есть, люди гибнут за металл, любовь правит миром, но кадры решают все.
          -Как же наш сотрудник может залететь там? - спрашиваю, глядя на карту мира. - Неужели есть возможность каким-то образом...?
          -А, - говорит Шеф, - заныло сердечко... Ну, продолжай, продолжай... Ты хотел что-то спросить? Лучше не спрашивай. В этом я  не советчик - это прямая дорога на склад. И, по правде, сам не знаю, какие на объектах возможности, ведь, с низов не начинал - сразу на должность. И в командировки - к счастью, или к несчастью - не езжу. То есть, не мне тебя учить. Будет чему, сам научишься, ты-то выездной. Может быть, тебя для того и взяли, чтобы ты научился. Может быть, кого-то еще интересуют эти самые возможности, которых на самом-то деле и быть не может. Кстати, твой предшественник подвизается теперь где-то на складе. А где еще ему быть? Правда, тихо спровадили - раз и нету. Мы, как правило, проводы торжественные устраиваем, а этот по-английски - даже не попрощался. И он не один такой, были еще прецеденты и все здесь, в инспекции. Так  что, уважаемый старший инспектор, действуй.
          И Шеф ушел. А я со всеми познакомился: хорошие ребята – скромные.
       Вскоре раздался звонок
          -Это день рабочий кончился, - объяснили мне».
      
       «После армии, - рассказывал Денис Карпович, - я остался в областном центре, где проходил службу, устроился на работу, поступил в институт на заочное отделение и начал интенсивно заниматься общественной деятельностью. Она-то и дала ощутимые результаты - меня заметили.
       В тридцатилетнем возрасте я чуть было не женился на дочке своего непосредственного начальника, но за две недели до свадьбы мне пришлось выехать в один захудалый район, за много километров от областного центра.
       Было начало осени - солнце жарило вовсю, но вдруг ударили морозы.
       Там - в районе - я подхватил двустороннее воспаление легких, да еще и какой-то вирус в придачу, не говоря уже о тяжелом сотрясении мозга.
       Поздно вечером - из гостиницы дозвониться невозможно - пришлось мне отправиться на переговорный пункт, чтобы поговорить с невестой, но угодил я в районную больницу.
       Вид мой, в легком плаще вместо полагающегося по сезону тулупа, был явно иногородний, что и заинтересовало местное хулиганье. Меня оглушили, обобрали и оставили валяться в подворотне, куда через час подъехала скорая помощь, вызванная вернувшимся со второй смены жильцом.
       Срок свадьбы давно истек, но в больнице моя невеста так и не появилась. Когда я мало-мальски очухался, то первым делом позвонил ей. Никто не ответил. Дело было в выходные, и я дозвонился домой к приятелю - сослуживцу.
       -У нас большие перемены, - сказал он, - тестя твоего будущего перевели всерьез и далеко. А ты молись на свою пневмонию и не высовывайся как можно дольше.
       В больнице я познакомился с девушкой. Она попала туда, попытавшись отравиться из-за несчастной любви - выпила бутылку какого-то очистителя и пошла к любимому умирать.
       Ее выписали, но она пришла меня навестить, потом еще раз... Я думал о ней, ждал...
       Девушка сказала, что смирилась с неудачной любовью, и, во многом, благодаря нашему общению.
       Она снимала комнату у старушки, в старом деревянном доме, и когда я выздоровел, то пришел к ней, и только через неделю вернулся в свой город»
      
          « 7.    
          Шефу нравятся его апартаменты: пятикомнатная квартира - чешский проект.
          -Две лоджии, раздельный санузел: такая, в свое время, была у моего начальника - генерал-майора - мы его называли Шефом, так уж ему хотелось. Я сейчас могу хоть дворец заиметь, каждый может - но зачем? Заходил я тогда к нему изредка - думал: «Настанет мое время». Вот и настало - вневременье... Для приемов хатка мала, но я кучность люблю. Чтобы все друг о друга терлись, чтоб, как дружная большая семья...
           Шеф, кажется, возбужден. В гостиной собрались человек двадцать, остальные, судя по гомону, разбрелись по квартире. В кухню, где а-ля-фуршет, тоже набилось немало новых моих сотрудников. Я урвал стакан водки, закусил лимоном со шпротиной. Впервые после известных событий, как будто расслабился.
        
          Странное дело с пищей местной и питьем: пьешь и ешь, вкус ощущаешь и запах, но как-то так, будто у тебя ангина: притуплено, пресно, нет ожидаемого эффекта, так сказать, удовлетворенности: сытости-опьянения. Разве что, в какой-то момент понимаешь - надоело, хватит...
        
          Дым сигаретный, музыка, каламбуры... Барышни, кавалеры, танцы, неприкрытый флирт. Парочки пропадают на время, появляются снова, исчезают совсем, распадаются-сходятся... А у Шефа, замечаю, неприятности: он пытался объясниться с малолетнею Зинаидой, но та захохотала истерично, сказала что-то гадкое и, прихватив за талию стоявшую рядом девушку, принялась вальсировать с нею под совершенно неподходящую музыку. И при видимом веселье, вдруг возникло ощущение, что многим здесь то ли не весело, то ли обрыдло все. Даже тот, кто смеется  - смеется скучно, и партнеры жмутся друг к другу бесстрастно. А Шеф на Зину вовсе не обижен - смотрит по сторонам: все ли в порядке - но тоже без особого интереса, и по-детски кипучая Зина играет явно постылую роль.
          Я обратил внимание на ее партнершу - та самая темноволосая, сероглазая – моя секретарша. Танец кончился. Девушка, ощутив мой взгляд, подошла без стеснения.
          -Потанцуем, босс?
          -Меня зовут Денис Карпович.
          -Знаю, - сказала она, - хотя мы и не знакомились. - Интересное у вас имя.
          -При рождении мне дали имя Дионис, - начал я объяснять, непонятно для чего. - Папа был технологом-виноделом, а мама увлекалась древнегреческой мифологией. Потом отец спился, бросил службу, каждый вечер напивался до уматиков, а по утрам с похмелья изучал философские труды.  Родители развелись, мать снова вышла замуж - родила отчиму двойню. В шестнадцать лет я получил паспорт и сменил имя, а в восемнадцать ушел из семьи и вина совсем не пью, только водку. Сам не знаю, зачем все это рассказываю?
          Сам не знаю, почему я соврал про уход из семьи, про несуществующих сводных братьев или сестер… Может, мне захотелось тогда ее разжалобить? Хотя и круто пил папаша, но терпела мать – не дошло до развода.
          -Наверно, вы давно не общались с женщинами? – спросила она.
          -С молодыми и красивыми - давно... Извините, но я не знаю вашего имени...
          -Ариадна, - она захихикала. - Это вам за то, что не знаете... А вообще-то мы здесь все на «ты», так что давайте выпьем на брудершафт, и я скажу, как меня зовут.
          Мы выпили на брудершафт. Я поцеловал в губы молодую, красивую женщину - это было вполне приятно, но ожидаемого ощущения не принесло.
          Мы танцевали медленно, музыка, в данном случае, была подходящей.
          -Меня зовут Алиса, я появилась из сказки, - шептала она. - Со мною случаются чудеса. Просто чудо, что ты обратил на меня внимание среди такого количества девочек. Я собираюсь этим воспользоваться, пока не поздно. Скоро ты не захочешь на меня смотреть и станешь таким же, как все в этой гнусной инспекционной группе.
          -Но почему же, Алиса, я не стану на тебя смотреть?    -Ты же выездной, начнешь в командировки ездить. А я секретарша, сижу в конторе, кофе подаю, бумаги раскладываю... Мальчики наши меня не замечают, и девочки не рассказывают ничего, им со мной неинтересно. Все шушукаются между собой, да и то - редко. В конторе почти всегда пусто - люди на объектах. Прежний старший инспектор поначалу мало ездил - было с кем словом перемолвиться, а потом зачастил. «Не могу подписывать, если лично не увижу и не перепроверю» - централист чертов. Видишь, в углу двое наших, почти не пьют, не едят... Остальные вовсе не пришли. Посмотри, как одеты – знают что теперь в моде. Я у них фасоны сдираю - самые последние. Хоть какое-то преимущество...
          Где же я ее видел?
      
       8.   
          - Самое неприятное, конечно, это неизвестность, - говорила Алиса. - Например: зачем так много кладовщиков? Я со страху на все была готова, хоть и не люблю таких откровенных... Он же откровенно скользкий тип. Ему малолетки по вкусу, а я до семнадцати совсем еще девочкой была. Ты бы тогда на меня не посмотрел - ничего еще не оформилось... Это я потом, как в сказке про гадкого утенка, вдруг оперилась, а раньше на пляж в одних трусиках могла ходить - мне больше двенадцати лет никто не давал.
          -Ты мне очень нравишься, Алиса.
          - А вот Шефу нравится другое, только мне это было противно... Вскоре Зина у него завелась со своими комплексами... Она со мною дружит в обмен на сочувствие. Мне уже бояться надоело - все равно куда, лишь бы - отсюда. Хорошо, что тебя прислали...
          - Я тебя люблю, Алиса. Знаешь, сколько лет я никому ничего подобного не говорил?
          - Это пока командировки не начались...
        
          - И на кой она тебе сдалась? - спросил Шеф. - Болтается без дела:  ни пришей - ни в армию. Пошлешь за чем-нибудь - вернется через час, печатает плохо, кофе варит отвратительно. Может быть какой-то личный интерес? Говори, не стесняйся, тут все романы служебные, других не бывает.
          Я на подобные темы, вообще, предпочитаю не разговаривать, а с начальством - тем более...   
          - Дело в том, - говорю, -  что она давно в группе и всех знает. Связующее, так сказать, звено. Ребята у меня скрытные, некомпанейские - только и слышу: «Да. Хорошо. Проверю. Перепроверю. Будет сделано». А с ней они хоть как-то разговаривают. Если Алису убрать, трудно будет войти в доверие.
          - Она ведь раньше была вместо Зинаиды, - сообщает Шеф, - я лично докладную  написал о несоответствии, думал, переведут на склад, а перевели в твою группу. Можешь и ты написать докладную.
        Он-то понимает, что я в курсе интриги, но виду оба мы не подаем, соблюдаем правила.
          - Не люблю кофе, - говорю, - а чай - он везде чай. А на счет личного - то я еще не осмотрелся. Наверняка и личное появится, но не с Алисой, мне больше блондинки нравятся.
          - Как знаешь, - не отстает Шеф, - я не настаиваю, но и ты за мной потом не бегай, не выпрашивай другую секретаршу. Я эту змею хорошо изучил, они ведь подруги, и воду она - ой! - как умеет мутить. Без нее у нас с Зинаидой было бы все тип-топ. Так что откровенность за откровенность...
          -Да зачем она мне? А даже, если что, так не жениться же? Я ведь на достигнутом останавливаться не собираюсь. Выбор большой.
          - Ладно, - успокоился он, - только сообщи, если что-то про Зину услышишь, а то нехорошее какое-то предчувствие. Ты же мой человек?
          - А чей же еще?»
        
      
       «На службе, - рассказывал Денис Карпович, - в самом деле, произошли изменения. Нового начальника еще не назначили, и я, как говорится, стал временно исполняющим обязанности, так как единственный из всех не переведенных далеко и навсегда был в курсе этих обязанностей. Положение непростое, но довольно скоро меня утвердили в должности.
       Я помнил девушку из маленького городка, но времени поехать к ней не было, кроме того, меня смущал ее метод находить выход из малоприятных ситуаций, хотя там – в больнице, когда она рассказывала о своих несчастьях, все выглядело логично. Разыскать свою бывшую невесту я бы смог, но желания такого не возникало и совершенно справедливо, судя по тому, что она так и не появилась в обозримом пространстве. Все мои отношения с другими женщинами были случайны и не очень романтичны.
        Года через полтора я снова оказался в том самом районе и, несмотря на весьма напряженный график, выбрал время, чтобы навестить свою знакомую. Но и самого дома не оказалось на месте – там шло строительство нового микрорайона. Старушка-хозяйка, как я выяснил, умерла, а фамилию девушки и места ее работы я не знал. Тогда же до меня дошло, что и она обо мне ничего не знает.
       В дальнейшем личная жизнь моя не сложилась, в какой-то мере это повлияло и на карьеру - холостым-неженатым доверяют меньше - но все же к моменту выхода на пенсию я занимал солидную должность»
        Я так бы продолжил рассказ Лазаревича:  
        «И вот, обеспеченный одинокий пенсионер, с больным сердцем из-за специфики занимаемых в свое время ответственных должностей, с проблемами в легких из-за перенесенной в молодости двусторонней пневмонии и с прочими стандартными возрастными болячками, получает указание от врача гулять почаще и дышать, по возможности, чистым парковым воздухом. Для чего, а может быть еще и от одиночества, он приобретает породистого щенка - кобелька красивого, умного, доброго, любопытного и непоседливого.  
       Но для того, чтобы попасть в парк нужно перейти дорогу на перекрестке, загруженном, а по утрам - так вовсе перегруженном, и подземный переход, запланированный в этом месте много лет тому назад, до сих пор не построен. 
       А Жориком  пес назван был потому, что неорденоносных его родителей звали Жучка и Рекс»
         «9.   
          Командировки, выезды - все условность: получил задание, глаза зажмурил, сказал про себя: «Поехали», и ты уже в нужном месте. А если не зажмуриваться и не говорить «Поехали», то все равно окажешься в нужном месте и в нужное время. Но это можем только мы - выездные. Если ты не инспектор, то будь хоть начальником, хоть его секретаршей - ничего у тебя не выйдет.
        
          Ждал я подходящего случая, так как боялся выходить в первый раз в незнакомое место. Кроме того, все отчеты выглядели приемлемо - повода не было артачиться и не подписывать. А тут, вроде бы мелочь: собачка какая-то с переломом то ли лапы, то ли хвоста - не выздоравливает никак. Ребенок плачет, ночей не спит. Родители маются, просят: «Хоть бы оклемалась уже, а если нет - то хоть бы уже околела». Я инспектора вызываю:
          -Чего же они хотят?
          -Ну, ребенок, понятно, хочет, чтобы выздоровела, а родителям все равно, лишь бы дитя не плакало
          -А ребенок - мальчик, или девочка?
          -Какая разница, - говорит инспектор, - мы детей не обслуживаем.
          -Мы, - говорю, - детей действительно не обслуживаем, но и просьба не от ребенка. Кроме того, из отчета не ясно: собачка эта кобелек или сучка?
       - Как же разглядишь, если хвост поломан? Тем более, ла