Виктор Голков

    Грузинская поэзия - явление, русскому читателю достаточно известное. Илья Чавчавадзе, Симон Чиковани, Галактион Табидзе - кому из любителей литературы незнакомы эти имена? Впрочем, это верно только, когда речь идет о прошлом.
    О сегодняшней грузинской литературе и, в частности, о поэзии мне лично известно крайне мало, а если быть до конца честным, не известно практически ничего. Поэтому знакомство с творчеством Владимира Саришвили означает в каком-то смысле открытие нового для меня мира, до сих пор как бы существовавшего где-то вовне. Но сборник "Афтерлайф" вызывает интерес не только по причине встречи с чем-то совершенно неизведанным, а еще и потому, что Саришвили - поэт русскоязычный, то есть подобный мне самому и моим собратьям-поэтам, живущим в Израиле и пишущим по-русски. Скажу сразу, что разочарования от знакомства с творчеством Владимира Саришвили я не испытал, наоборот, стал постепенно понимать, что передо мной тонкая и оригинальная лирика, со своим нетривиальным видением мира, которое я назвал бы опосредованным. Саришвили - поэт-интеллектуал, свободно чувствующий себя в разнообразных культурно-исторических пластах. Троя, Колхида, Эллада, Рим, средневековая Европа, древняя Япония - лишь некоторые из ареалов, куда переносится не ограниченная жесткими географическими и временными рамками фантазия художника. И все же, сквозь разнообразие оболочек просвечивает единое трагическое человеческое "Я" автора-творца, нанизывающее на одну и ту же нить разные эпохи и коллизии в переживании драмы простой и неповторимой судьбы.
    й гневный мир, как, впрочем, все миры, - зачем ты был? - Сердца заплыли жиром. Герои, как бильярдные шары, столкнулись в мире, канули над миром".
    В лучших стихах Владимир Саришвили классичен, он явно тяготеет к философскому осмысливанию себя и окружающего мира, избирая при этом наиболее гармоничную, очевидно, для него форму - сонет.
    "…Исполненная разума и света, игра скрывает истину от нас, часы хрипят. Четвертый пробил час. Застыла ночь. Недолго ждать рассвета... Не лучше ль было спрятать от людей триумфы и трагедии идей? Жестока в безразличии планета".
    Оригинальный "шахматный" венок сонетов "Звездный час", начиная с противоборства интеллектов в ходе игры, вводит глобально-любовную тему творчества как противостояния извечному мраку жизни.
    "…Соперник мой, я света лишь алкал. Вступает ферзь. Его продлится соло. Когда же он достигнет ореола, монарха захлестнет девятый вал... Куда пойти, какого кони пола? шутить не время... Конь эф-бэ сыграл".
    По ассоциации это заставляет вспомнить гениальную "Шахматную новеллу" Цвейга с ее мучительной и бесперспективной борьбой высокого и низкого умов, в которой каждый из них в каком-то смысле обречен на поражение.
    Хотя поэт непосредственно не слишком-то часто затрагивает в стихах современную ему реальность - трагически распорядившуюся собственной свободой Грузию - апокалиптическое мироощущение как бы постоянно сквозит между строк, временами же способ тонких реминисценций полностью отбрасывается, и поэт начинает высказываться совершенно открыто (лиризм же при этом, замечу, совершенно не утрачивается):
    "…Толпа сужается в хвосте и прилепившись, как пиявка, к окошку хлебному с прилавка сосет буханки. На кресте распятый раб стонал, наверно, как этот старец весь в парше".
    "…Все так изменчиво в природе - то дождь, то ведро, то война. Лишь смерть в мужском и женском роде и днем и вечером - одна".
    Не претендуя на сколько-нибудь полный анализ творчества Владимира Саришвили, которого оно безусловно заслуживает, рискну все же заметить, что оно чем-то напомнило мне (при всей разнице языков и эпох) творчество его знаменитого предшественника Галактиона Табидзе, несколько строф из стихотворения которого привожу здесь для иллюстрации моей мысли:
    "И я окружен глубиной безначальной, где сон проступает сквозь сон - как повесть иная - сквозь этот печальный роман де Грие и Манон... Но петли уловок и тропы запрета уже разрешила, прошла - как луч отлетевший - мгновенная эта, певучая наша стрела... Утрата и ужас и ропот на Бога, и старый аббат поражен - и рвется - и длится - темно, одиноко роман де Грие и Манон" (пер. В.Леоновича).
    А вот Владимир Саришвили:
    "Один мазок до сходства, до сродства, но свет иссяк и вечер вполз на стекла. Последняя декабрьская листва, растоптанная в месиво, промокла".
    Под занавес остается лишь пожелать удачи талантливому и проникновенному грузинскому лирику