Михаил Юдсон

Каждый четверг, с утра, отринув быт и абракадабрье бормотание автобусной биомассы (о, колено Даново и Эгедово!), я проезжаю пяток остановок, дабы купить "Окна". Нужно спешить, пока не расхватали добрые люди - есть, есть еще не один человек, который отныне стал четвергом! Очереди, давка...
     Отдаю, со вздохом порывшись за подкладкой, толстенькую монету-серебрянку с пальмой на спинке - и взамен обретаю радость. В приложение к "Окнам" суют кипу полезной печатной бумаги, грамоту на глянце - куда поехать подальше, где купить сердито, чем облегчить хруст в хрящах. Плюнув на палец, перелистываю рекламки, смотрю картинки. Особенно мираж брильянтов влечет - купить, что ль, про запас карат-другой, ан не наскреб покамест агорот… Зато вон "Окна" ныне заныканы, сверкающие гранями - пища духа в чистом виде, и открывашки не надо - да в присест, да с потрошками! Разворачивай торжественно и читай с выражением: "Еженедельное приложение к газете "Вести". Уже интересно, согласитесь. А дальше просто медом намазано: "Редактор: Сергей Подражанский. Зам. редактора: Ян Топоровский. Редколлегия: Ирина Солганик, Шели Шрайман". Прямо рай земной! У меня, каждый раз, как это читаю, тепло внутри делается и искры, искры вроде побежали… Будто от списка кораблей или запаха моря. Их мало, их, кажется, четверо… Четыре, или Хорошо. Некий хор. Отличная, доложу вам, команда в одной лодке, точнее, вблизи баржи - невероятно разные, они дружно тянут журналистскую лямку и нас сиренно влекут за собой - читайте, головастики, развивайтесь! А мы смиренно, наглотавшись иных пустот, соглашаемся - совсем изданья потеряли стыд, одичали, осточертел газетный гепатит, жуем в печали, стал скучен вечный путь плоти, лучше сбить плот и плыть туда, где интеллект, как Гек и негр Джим - к томам подшитых культурных пластов... В их мел и карсты... Уходят "Окна" в плаванье и светят маяком!..
     Рене Магритт любил кистью баловаться с окнами - у него за окном то такая же в точности комната, то облака внизу плывут, а то и око одинокое - глаз среди ясного неба. Так и наши "Окна" - отворишь по четвергам - и вглядываешься в бездну. Сколько всего! О добре и зле, о среде обитания... Сей непростой конвейер не знает простоя. Этот еженедельник - целый особый мир, литературная ойкумена, эдакая Окнапатофа, обитающая своей поучительной жизнью. Тут тебе и политика, и поэтика, и - по прочтении! - неизбежный катарсис. Очищение! Вдобавок "Окна" лаокоонны - оплетены аполлонически занимательным, доступным виноградом, но подспудно мудры, аки змии. Безобидный средний читатель, попадая в силки "Окон", постепенно привыкает, нечувствительно привязывается, наконец - неотрывно прилипает и подсаживается, словно подоконник (на языке родных - типа подосиновик) на еженедельный интеллектуальный кайф. В любую погоду, в хамсин или после дождичка - чуть четверг, бегом в лавку за газетой!
     Иногда я думаю - может, это не у них конвейер, а это мы, читатели, ползем по движущейся газетной ленте, а "Окна" на нас смотрят, изучают? Излучая приятное, благожелательное сияние… Проявляя внимание к нашим слабостям и страстям… Попутно бичуя зло и врачуя нравы… Читайте да совершенствуйтесь!
     Славная история "Окон" уходит своими корнями и прочей петрушкой в первичный бульон второй алии - о, наив и никайон тех светлых лет! Если ткнуть в дату, то "Окна" открылись, распахнулись 11 сентября 1992 года. Что-то мне эта дата напоминает смутно - знатный день календаря! С тех пор немало алии утекло, и сменился не один редактор, но древо "Окон" вечно зеленеет. Лично вижу. Еженедельно приносит плод. При каждом редакторе - будь то Анна Исакова или Зеэв Бар-Села, Марк Зайчик или Александр Гольдштейн - это было совершенно другое издание, что естественно - каждый лепил свой мир, кроил свою материю, отражал время - уж как кому отпущено. О, вкус и цвет! Не буду углубляться в дела былинные - оставим подшивки, конфликты, тель-авивские стоянки, следы душевных кострищ - палеонтологам литературы. А я подойду к "Окнам" сегодняшним. Вгляжусь и набросаю небольшие картинки наискосок - вроде как "Рост Окон".
     Итак, Ирина Солганик. Родившись в Москве на Сретенке (черт догадал - с душой и талантом), пошла, ясен пень, на журфак МГУ с неизменным Ясеном Засурским, потом были перестроечные ажнотиражные "Аргументы и факты" Старкова, поважали, дали "Золотое перо", а далее - Израиль, перемена участи. В Ирине изысканность русской сретенской речи счастливо слилась с переводным варварством всех этих гениальных галлов и саксов, по мне так все одно немцев ("Ваша муза?" - "Музиль"), не фурычащих на великомогучем, пялящихся слепошаро в мефодицу. Поелику за одного Ремизова, тишайшего Алексея Михайловича, вяжущего узелки слов - всех скопом отдам! А Ирина их уважает, живет в их силовом поле и, безусловно, пишет сама. На всех текстах Солганик в "Окнах" лежит отсвет ее замечательной заоконной прозы - сверхнасыщенной, напряженной, интровертной (при том, что по Цветаевой сие восходит к везувцам), магматической - тут магма и расчисленность теченья текста. Мне очень запомнилось ее повествование, скорей даже восхищенная песнь - про ашрам в индийских джунглях, где Храм-аурум - Золотой Шар, а вокруг - уединение, уход от…
     Когда читаешь в "Окнах" Шели (Татьяну) Шрайман, то ясно даже и Ешу - пред нами истинный журналист. Поразительный профессионализм, явно выраженное призвание. Сегодня в родимой русско- израильской прессе тачают пироги все, кому не лень, абы кто, неведомы зверушки, а вот на Шрайман отдыхает глаз, слух и нюх. Ее проблемные статьи, интервью, расследования всегда вызывают интерес - это только звучит рутинно, а попробуйте всерьез, взаболь, как словарил Даль, вызвать этот самый интерес - не легче, чем вертящимся блюдечком вызвать дух Жаботинского на площади Рабина! Иногда в нынешней Шели просыпается прежняя Татьяна и удирает какую-либо щемящую литературную штуку - про журналистско-студенческую юность - Урал, университет, ура - очень распахнутая проза, как пальтишко на ветру на юру, очень годная в старую добрую "Юность" прежних лет. Характеры, словечки, слог, читать легко и светло - странно, что нет книги!
     Закрытая густота Солганик и внешняя легкость Шрайман правильным образом плавно сочетаются на страницах "Окон". Если с Солганик мы дружно маршируем в ашрам духа, в замкнутое убежище текста - к объявленному хождению по объявшим душу водам, то у Шрайман вольное китеженье жизни, ее сумрачные кижи и солнечные кинереты, серебрящаяся вялящаяся золотя рыбка у разбитого корыта (эх, помню сочно описанную рыбалку, как игру судьбы), жарёха еженедельного газетного оброка… У Шели - спешите видеть, жизнь цветет и пахнет! У Ирины - ну, безусловно, попахивает… что ж, охлос - в Лхасу, на овоспитанье, пусть там пасутся…
     Если Ирина и Шели - это "инь" "Окон", то Сергей и Ян, сами понимаете, "ян".
     Сорок с лишним лет назад на советской атомной подводной лодке произошла авария в реакторном отделении. Некоторые погибли сразу, многие умерли потом. Юного матроса Топоровского спасло то, что он находился в дальнем отсеке лодки. "Окна" не так давно писали об этой трагедии - возможно, именно она заставила Яна так ценить жизнь и помогать другим. Жаль, что не сам Ян стал автором этой статьи - в последние годы он пишет все меньше, огромной объем чисто технической редакционной работы съедает время. А ведь Топоровский - "человек текста", закончил ВГИК, сценарный факультет, по нему снимали фильмы, у него вышла не одна книга, раньше он много и плодотворно печатался в "Окнах". Крепко засели в моей памяти, например, его американские путевые очерки - здорово написано, очень смешно, серьезно. И немудрено, если знать родословную Яна, а вы таки можете ее узнать, если раздобудете журнал "22" № 146 и прочтете рассказ Вадима Чиркова "Зеркало Хаджибея" - не пожалеете! Там незабываемая смачная речь, бычки ("бички") на удочку, лиман и прочее - это Одесса-мама и это папа Яна Топоровского - колоритнейший дядя Миша. Вообще же, помимо простой литературной симпатии, я испытываю к Яну глубокое уважение, ибо отпущено ему то, чему я учился-учился, да не выучился. Пять лет торчал в педагогическом институте, имею диплом учителя математики плюс физики, а встретился как-то в Москве со своим сокурсником и пошли мы бегом и выпили за то, что - Господи, спасибо тебе! - никогда больше не войдем в класс. Ну не дано мне - по определению. И переколпаковался я в маракующего в грамоте, марающего компьютерные пергаменты строчкомяку. А Ян Топоровский - учитель, воспитатель от природы. Оказывается, многие молодые "русские" журналисты в Израиле - его выученики. Можно, значит, даже говорить о "школе Топоровского". Привить, научить, дать понюхать хорошего - ищи свое! А я-то думал, откуда в "Окнах" появляются совсем молодые авторы - а это Ян сеет и взращивает разумное, доброе, трудоспособное.
     Теперь несколько торопливых, но выстраданных слов о редакторе Сергее Подражанском. Здесь перо мое дрожит от волнения и невозможности выразить… Внешне - этакий эпикуреец, большой, вальяжный, слегка даже барственный. По склонности моей к фантазиям я легко представляю его каким-нибудь, из прошлого, роскошным помещиком, но уж никак не арендатором! А между тем - еврей из Западной Украины (возможно, они там другой породы), выросший в Ужгороде, закончивший университет, профессиональный филолог, говорящий на нескольких братско-славянских языках. Почитатель и коллекционер книг - ценитель браг и орд, знающий версты стихов, перебирающий их четки и собирающий камни. Человек огромной литературной эрудиции (я уже не говорю о спорте, его хобби), но главное - для "Окон" и их читателей - воистину блестящий редактор. Словно соткавшийся в своем редакционном кабинете, сойдя со страниц "Театрального романа". Да, да, иногда мне мерещится, что Подражанский - воплощенный булгаковский персонаж, читающий по вертикали любой корявый мыслью почерк на экране компьютера, мгновенно видящий заусенцы и трещины текста. Мало того, он - утонченный рабочий слова, превращающий сырец в вино, а заготовку - в деталь. Такой уж у него, по прихоти сверху, хищный глазомер - выше стропила, столяры! И прочие божьи плотники… Начинал, кстати, Сергей свой путь в Израиле бригадиром арматурщиков на стройке, то есть сидит в нем инстинктивное умение связать людские прутья, организовать труд человечьего сообщества. Заваленный присылаемым материалом, загруженный ежедневной газетной суетой, он умудряется редактировать (мягко говоря) "русские" книги известных израильских политиков. Также Подражанский изредка движется по миру, встречается с людьми - и пишет об этом. Вот, например, увиделся в Кракове со Станиславом Лемом, побеседовал - замечательное получилось интервью (одно из последних, увы, в жизни Лема), а пан Станислав еще и поместил свой разговор с "человеком из Израиля" в католическом издании… И тоже - где Сергиева книга? Искус искусства приносится в еженедельную жертву ремеслу...
     Эх, много можно благовестить про "Окна", этот бездонный феномен бездомной русско-израильской лит-ры, да нельзя ж все сразу…
     Напослед - жалоба на злую судьбу. Тяжела ты, доля русского языка, вне страны-муравы исхода! Поди попрыгай с кириллицы на ивритицу… А поди-ка попиши! И на других пастбищах то же самое - нью-йоркское "Новое русское слово" и парижская "Русская мысль" ныне ужались, скукожились, как шагреневая кожа. Время пробежало, хвостиком махнуло - и лишь рудименты остались… Но есть, теплится надежда для отдельно взятой русской газеты далеко от Москвы: гонят ее гортанно, с придыханьем, в дверь, а она - вот именно - в "Окна"!
     На этом я, скромный шпингалет, заканчиваю свою маленькую заметку - а настоящий сказ об "Окнах" еще впереди.