Анатолий Добрович


ИЗ ИТАЛЬЯНСКОГО БЛОКНОТА





 

Канцона

Меня влечет канцона. В России не слыхали ее напевно-жалостного звона. Уже ее зачин - как жест невинный: оправить стрижку, платье - у женщины, поймавшей взгляд мужчины (а в нем невоплощенное объятье) с балкона, из машины. Ни перед кем покрасоваться статью. Позволить сердцу сжатье в неодолимом поле всемирного любовного закона. А ведь сонет, застегнутый мундиром, со штатностью мерцаний всех пуговиц надраенных, с ранжиром посылов, утверждений, отрицаний - воспринят русским миром: в нем чудится ампир дворцовых зданий и волны придыханий при выезде кортежа любезнейшей владетельницы трона. Канцона милая, изыски южной школы! Ты вся - рисунок танца. А я сбиваюсь и топчу подолы - чего другого ждать от чужестранца? Я отпрыск невеселый далекого промерзшего пространства, и не могу расстаться с самим собой, постылым, на пляж слепящий выйдя из загона. Стучали кастаньеты и стаканы, дожди кропили кровлю. Соборы, променады, истуканы - все тайно веет подлостью и кровью. А я хочу с любовью вслед за тоскою по холмам Тосканы передавать стихами сияние Сиены, ее узор на фоне небосклона. Что ж, муза, ты ко мне неблагосклонна? * * * Каменные вертикали в плотную чащу сбиты. Может, понатекали сверху, как сталагмиты. Но полутьма в соборе вдруг отдает пещерой. Значит, порыв к свободе не совмещался с верой. Выйди на площадь в зное и не сверяйся с датой. Вывалишься в иное: люди не в стиле статуй. Нынче, взамен канцоны, стадные вопли самок. Дух объял стадионы. Оперный задник - замок. Всюду с мелким товаром негры и азиаты. Верди с Леонкавалло, впрочем, с торгов не сняты. Мессы, мугамы, рэпы - всё ублажает вкус нам. Проще пареной репы смерть, но зачем о грустном. Выживем, зубы стиснув, связывая надежды с вечным отвесом смысла от вышины до бездны. Может, штырям и слиться через милльонолетье. Жаль, никому на свете в этом не убедиться. * * * А на дель Кампо думаешь в Сиене о гордости. А может, о гордыне. Но что вселяло гордость в населенье, гостей ошеломляя и поныне? Каким огромным кажется строенье Синьории - в наш век авиалиний! Взмыванье башен, вознесенье пиний. К стихии света общее стремленье. Права и честь как основанье власти, святая вера без подобострастья пред папами, гневливость гибеллина, врожденный вкус и дар сопротивляться, и в облике собора и палаццо - расправленные плечи гражданина. * * * Еще колокола не зазвонили в Лукке. Никто и никого не дернул за язык. Строения глядят гравюрами из книг. На одного меня накатывают звуки рифмованных стихов. Спросонья не секу старинный механизм оконного засова. А всё плачу оброк родному языку. Приманиваю слово. Пойми же, говорю, придуман этот лад в чужой тебе среде - дворяне, разночинцы. Ты выбыл из Руси, пора и разлучиться. Тем временем рассвет, колокола звонят. Латинское литье, неторопливый бой. На россыпи монет чеканят профиль Данте. Мне внятен их язык, я радуюсь, но дайте перевести на свой.





Объявления: