Она закляла свою
судьбу, написав бессмертные строки:
И неужели хватит духу
у злой судьбы, у бытия
убить счастливую
старуху,
которой завтра стану
я?
Процитированное
стихотворение "Все будет завтра…", превратившееся благодаря
композитору Ларисе Критской и певице Елене Камбуровой в песню, переворачивающую
все твое существо, казалось, было вызовом самой природе, всему миропорядку:
И неужели хватит духу…
Смерть, действительно,
долго не решалась…
Умерла М.Д.Рахлина 5
июня 2010 года. Дата скорбная, но ведь это канун дня рождения Пушкина,
боготворимого Марленой. Есть в этой дате знак свыше, подарок и милость: ведь
Рахлина была
настоящим поэтом, поэтом милостью Божьей.
Вспоминая Марлену,
сразу же видишь ее улыбку – совершенно особенную, обескураживающе длительную,
словно незаходящее солнце. Наверное, так она улыбалась следователям КГБ в ответ
на их запугивания, и красноречие доблестных мужей таяло на глазах. Наверняка
так она улыбалась и глядящим на нее вприщур преступникам – ворам, убийцам,
преподавая им много лет российскую словесность, рассказывая – Бог ты мой! – о
душевных муках Татьяны Лариной и мечтах "тургеневских девушек".
В этой улыбке было
столько доброты, любви к окружающим, что, казалось, все темное и злое в тебе и
вокруг просто мгновенно испарялось. Это была улыбка ребенка ("никогда не
вырасти // и не стать мне взрослой"), безоглядно доверяющего всем дядям и
тетям, знающего: все люди добры!
Помню, в самом начале
90-х я пришел к ней домой и с порога услышал: "Я Вас сейчас буду
кормить!" – на что невольно процитировал классика: "Сначала накормите
человека, а потом спрашивайте с него нравственность". Марлена тут же
парировала: "А я Вас покормлю и нравственности спрашивать не буду…"
Она умела и любила
быть Марфой (хоть и называла быт своим "убийцей"):
Я стану трудиться:
водицы налью,
я дров наколю,
потеплей натоплю,
и солью насущной –
твой хлеб посолю:
все это тебе, вместо
слова "люблю".
В ответ на реплику о
необходимости борьбы со злом она могла по-женски и по-матерински негромко,
кротко, но внятно сказать:
А я Вам дам напиться
из колодца,
любовь и нежность –
тоже ремесло.
Но она же с молодых
лет знала и ценила и свое предназначение –
быть Марией, той самой,
которую, как известно, Иисус предпочел заботливой и хлопотливой Марфе. Марлена
прекрасно себя чувствовала "единой в двух лицах" – Марии и Марфы,
потому что и в той, и в другой была "
одна любовь – и больше ничего".
Стихотворение
"Одна любовь" – ключевое для понимания поэтического характера и дара
Марлены Рахлиной. Борис Чичибабин справедливо назвал это произведение
"программой всей жизни поэта" и с завистью отметил: "…всегда
жалею, что его написал не я". Человеческое и творческое кредо автора здесь
выражено бесхитростно, но точно:
Кому что надо и кому что
мило:
вам – драться, им –
ломать, а мне – любить.
Однако эта любовь не
означала благостности и всепрощения. Не только "вам (друзьям. – М.К.)
драться" – но и: "А все-таки я вам (врагам, то бишь властям – М.К.)
врезала! <…> А все-таки я вам вмазала!" – в стихотворении 1983 г. "Мой праздник", с эпиграфом: "Узнав об опубликовании "Стихов
Алтуняну" в 36-м номере "Континента". Как-то это далековато от
христианского смирения…
Да, она была
воительницей
Света, а если сказать менее пафосно – этакой бесшабашной Пеппи Длинный
Чулок.
Рахлина –
поэт
тревожной совести, острейшего (неостывающего!) чувства стыда:
Так, унижением
согревшись,
в кармане тискаешь и
мнешь
свой стыд, и боль, и
гнев созревший
в кулак ли, в фигу ль
– не поймешь!
Как и Б.Чичибабин,
написавший "Посмертную благодарность А.А.Галичу", М.Рахлина также
сказала свое благодарственное слово Поэту, без которого
В любом городке и в
любую погоду
любого, но
семидесятого года
нам был бы конец и
позор,
нам было б так срамно,
и горько, и тошно…
Галичем была "наша
честь спасена". И А.Д.Сахаровым, без которого "в стране у нас так
грязно, // так непристойна жизнь", и В.Гроссманом, прочитав повесть
которого "Все течет", нельзя не ужаснуться – нет, не тому, что
описывает автор, а тому, как мы жили и живем:
"Чудовище с
зелеными глазами" –
вот какова сегодня
наша совесть,
и без конца и края
льется повесть
о преступленьях –
ваших и моих.
Ведь жили мы! И пели!
И плясали!
Как все, мы жили,
радуясь и ссорясь,
детей рожая, к лекциям
готовясь,
трудясь,
"соображая на троих"…
Ах, стыдно! Сердце
рвется от стыда,
и не отмыться больше
никогда!
Но нашу честь
спасала и она,
скромная учительница литературы из провинциального Харькова, писавшая
беспощадные, исполненные боли, гнева, сарказма и презрения – и к себе, и к
другим – строки:
Ведь что вытворяли! И
кровь отворяли,
и смачно втыкали под
ногти иглу…
Кого выдворяли, кого
водворяли…
А мы все сидим, как
сидели, в углу.
Любезная жизнь!
Ненаглядные чада!
Бесценные клетки!
Родные гроши!
И нету искусства – и
ладно, не надо!
И нету души – проживем
без души!
………………………………………
Пейзаж моей Родины
неувядаем:
багровое знамя, да
пламя, да дым,
а мы все сидим, все
сидим, все гадаем,
что завтра отнимут? А
мы – отдадим!
Написанное в 1975
году, в эпоху "расцвета застоя" и методичной борьбы с диссидентами (а
Марлену связывали давние дружеские узы с людьми, не скрывавшими своего
инакомыслия и пострадавшими за него – Ларисой Богораз, Юлием Даниэлем, Борисом
Чичибабиным, Генрихом Алтуняном…), это стихотворение, несомненно, является
классикой
гражданской лирики XX столетия. И актом героизма автора: ведь это
стихотворение-поступок!
Трижды прав Борис Чичибабин, говоря в предисловии к книге М.Рахлиной
"Надежда сильнее меня" (1990), что такие строки могут быть
предъявлены в качестве оправдательного документа о времени, свидетельствуя, что
"и в это малопочтенное время существовали совесть, честь и
благородство".
Увы, как и положено
классическому тексту, он не устарел и сегодня: нет уже "багрового
знамени", но разве не убийственная ирония Истории в том, кого мы
"водворяем" "на царство", и разве мы, в большинстве своем
рабы "бесценных клеток", не сидим по углам и гадаем – "что
завтра отнимут? А мы – отдадим!"? И ведь отдаем же, и чуть ли не
"спасибо" кричим вдогонку!..
А вот Рахлина с
"гражданином начальником" ("Поэт и гражданин начальник") не
церемонилась – просто его не боялась. В стихотворении "Не верь, не бойся,
не проси!" Марлена вообще им… командует:
В ряды, охранители,
стройся,
сминая меня, как
траву…
"Не верь, не
проси и не бойся!" –
И так я доныне живу.
Ее
внутренняя
свобода не регламентировалась внешними предписаниями, ее
феноменальное
бесстрашие коренилось
в глубоком чувстве нравственной правоты, а,
значит, в неизбежном наступлении – рано или поздно – исторической
справедливости:
Ведь это мы, а не они,
даем народу хлеб и
воду
любви, искусства и
свободы,
ведь это мы, а не они,
решаем, ведро или
слякоть,
смеяться людям или
плакать.
Ведь это мы, из наших
комнат!
Ведь это нас с любовью
вспомнит
народ в предбудущие
дни!
И ведь как угадала: не
в будущие, а в "предбудущие" дни – то есть сегодня!
Четкое
противопоставление (и противостояние!) МЫ (Порядочные Люди) и ОНИ (Люди Власти)
– лейтмотив всех "политических" стихов Марлены, наиболее ярко
выраженный в процитированном только что стихотворении, посвященном ее любимому
другу Лешке Пугачеву – барду, актеру, художнику, неунывающему человеку. С каким
удовольствием в стихотворном послании "Борису Чичибабину" Марлена,
прекрасный знаток русского языка, употребляет слобожанский украинизм,
просторечное "ихний" – вместо орфографически стерильного
"их", в одном этом слове являя "кило презрения" (ее любимое
выраженьице) к "сильным мира сего":
Дворцы и тюрьмы,
города и веси,
все ихнее величье и
почет, –
одна твоя бумажка
перевесит,
дух освежит, от духоты
спасет.
Совсем не случайно уже
в 1990-е произошла творческая встреча Марлены Рахлиной с мощной поэзией самого
вольнолюбивого украинского поэта второй половины XX века Васыля Стуса: за
короткий период Марлена перевела (и как перевела!) его книгу "Золотокоса
красуня", а "лебединой песней" ее стал перевод книги Стуса
"Палімпсести". Без известного равенства душ, темпераментов и талантов
такой перевод невозможен!
Обращаясь к
"милому брату" Борису Чичибабину, М.Рахлина написала:
…за твой глоток
шального кислорода –
в стране моей свободу
отдают.
Но тем же
"шальным кислородом" дышала и она сама. И ее стихи именно так и
воспринимались (и воспринимаются до сих пор!) – как глоток чистого воздуха –
читателями и слушателями, испытывающими "кислородное голодание".
"Бугор осторожности"
у Марлены явно был недоразвит. Помню, как в мае 1985 года, во время первой
нашей встречи, она довольно громко рассказывала в людном переходе метро:
"Внук пришел из школы и говорит: “А знаешь, что означают концы галстука?
Левый – октябрята, правый – комсомол, а партия у нас вот где!" И она от
души выразительно похлопала себя сзади по шее. При последних словах проходящие
мимо невольно косились, некоторые улыбались.
Казалось, Марлена
легко несла бремя двойного имени, данного родителями-коммунистами,
впоследствии, разумеется, пострадавшими и из-за Маркса, и из-за Ленина –
мечтателей, как никто другой, помешавших людям жить так, как они хотели (что
справедливо отметил Горький, правда, со знаком "плюс").
Удивительна интонация
всех ее стихов: в ней нет ничего нарочитого – человек словно
случайно
говорит в рифму, просто озвучивая поток мыслей.
Естественность ее стихов –
сверхъестественна. Никакой "сделанности", а уж тем более –
"заданности", – просто разговор по душам. Но при этом – никакой
болтовни! Даже самые длинные стихи ее – лаконичны. Словам – тесно, мыслям –
просторно, а бьющей через край жизни в них столько, что стирается
"демаркационная линия", отделяющая Искусство (вещь условную) от Бытия
(феномена безусловного), сметающего своим потоком человеческие
"придумки".
И в искусстве, и в
жизни ей ничего не хотелось "раскладывать по полочкам": "из
всего, что есть жизнь, я бы изумительный // винегрет // непременно
соорудила".
Поэзия Марлены
Рахлиной –
жизнь без берегов. Может быть, потому, что в самом авторе был
преизбыток жизни:
Живу – не надышусь, не
насмеюсь,
не наживусь. Живу и не
старею.
А вот обращение к
самым близким людям:
Живу – до смерти: вот
и весь мой сказ!
А раньше смерти не
помру, поверьте…
Живу! И даже в мой
последний час
я отверну глаза свои
от смерти
и буду пялиться – на
вас, на вас!
Жизнь она ощущала как
непрерывный
праздник, и сама была человеком
праздничным.
Замечателен ее неологизм в стихотворении "Памяти Андрея Дмитриевича
Сахарова":
Ах, без него в стране
у нас так грязно,
так непристойна жизнь
– и кто теперь
спасет ее, отчистит и
запразднит?
Откупорит окно?
Откроет дверь?
Без нее тоже – кто
нашу жизнь
запразднит?
Живая человеческая
душа, трепетная и чуткая ко всему на свете, привлекает прежде всего в поэзии
М.Рахлиной.
"
И живу, счастливая…"
– называется одно из ее главных стихотворений. Трудно понять, в чем секрет этой
легкости, этого счастья, которое сродни блаженству святых или юродивых:
Как легко я дуриком,
дурочкой живу я,
пряча в горле горя
ком,
рану ножевую.
Я привычным лепетом
это прикрываю,
щи хлебаю лаптем,
дегтем запиваю.
Все равно, счастливою
родилась – и буду!
Слезы, словно сливы, я
выроню – забуду.
И живу, красивая,
и живу, счастливая,
по морю, как по суху,
У Христа за пазухой!
Права Инна Захарова,
замечая в послесловии к книге М.Рахлиной "Чаша" (2001): "…поэт
пишет, что был счастлив, и в это веришь, несмотря на то, что в книге так много
горя, одиночества, боли и даже отчаяния. Счастье – это дар, гораздо более
редкий, чем талант".
Счастлива Марлена была
еще и тем, что однажды ее озарило Слово, жар и притягательность которого она
ощущала постоянно, зная:
…и силою владеет –
только Слово,
и чудеса свершает –
только Слово
на нашем бедном
жизненном кругу.
Поэтому-то и
взвешивала
каждое свое слово на весах поточнее аптекарских, прежде чем пустить его
"в люди". Тщеславие никаким боком из нее не вылезало. А уж зависти к
кому-либо у Марлены никогда не было и в помине.
Верная себе, Рахлина
написала (за много лет до смерти) "Проект автоэпитафии":
Не желаю знать о беде!
Не встречала ее нигде…
Я хочу, чтоб мой
легкий нрав
Завсегда оставался
прав!
<…>
Я хочу, на старости
лет,
только светлый
оставить след,
перед смертью – и на
века
вам хочу свалять
дурака.
Будем же радостно и
светло вспоминать человека, любившего "только светлое Слово // и только
сердечную связь", заражавшего не просто жизнелюбием, энергией и
оптимизмом, но
верой в то, что счастье – неотъемлемое свойство Бытия.
Нет, не хватит духу у
"злой судьбы" убить счастливую Марлену!