Это замечательная почти тысячестраничная (и двухтысячелетняя) история о том, как кровь и почва, люди и годы, жизнь и судьба превращают вечного конформиста Гинзбурга в бунтаря Галича. Читается огромный том захватывающе, на одном дыхании, растянутом на неотрывность множественных вечеров.
Завидная мужественность, невероятная работоспособность и дивная сноровистость автора, Михаила Аронова, ухватившегося за эту неподъемную, казалось бы, ношу, заведомо невылазную репку – и добывшего-таки златую рыбку, застолбившего Курочку Рябу, говоря эзоповым языком языческих сказок – и добившегося несомненного читательского внимания, а это уже ура.
Давайте же вместе перелистуем, как выражался Герцен Александр Иванович, сию книгу. А это – часть первая, Галич начальный, благополучный драматург, обласканный вниманием начальства убогого... А вот часть вторая – рожденье поэта, Галича нового, которого бодает корова безрогая, дубы из политбюро, товарищи парамоновы... А это часть третья – Галич-эмигрант, свобода и "Свобода", чиновники и талант, НТС и "Континент", приезды в Израиль и гастроли в Америке, песнь-баллада как синица всяко-разно за морем жила, и клевала жареная ностальгия, и донимали нелепые мюнхенские свары-сговоры, и вошла с морозу, с холода загадочная парижская смерть... И ждет часть четвертая – посмертная судьба, воскрешение слова и звука, возвращение на родину, явление Галича народу, счастливый период "когда я вернусь"... И все это – в томе, который построил Аронов.
Образ Галича, документально и рачительно воссозданный, очень непрост и далеко не однозначен. Вырисовывается отнюдь не баловень судьбы, искрометный куплетист, орфейный беранже, вальяжный мэтр с Аэропортовской, а личность трагическая и грандиозная. Справка о его рождении (оригинал написан на иврите) гласит: "У Арона Гинзбурга и жены его Фейги 20/7 октября 1918 года родился сын, которому дано имя Александр. Екатеринославский Раввин Леви Ицхак Шнеерсон".
Вот так появился на свет известный советский драматург, киносценарист Александр Аркадьевич Галич. Так и прозябал он весело и счастливо, сочиняя левой ногой и с усилием капустников – "Вас вызывает Таймыр", "Верные друзья", "Пароход зовут "Орленок" и прочее пшено, пока не произошло с ним в сорок с лишним лет преображение и не написалась, родилась, возникла "Леночка", первая ласточка грядущих баллад. Сам Галич вспоминал об этом, иронически вздыхая: "Где ж друзья твои, ровесники? Некому тебя спасать. Началось все дело с песенки, а потом – пошла писать!" Кстати, Михаил Аронов собрал массу отзывов этих самых "друзей-ровесников" о внешности и манерах Галича: "светский бонвиван и баловень" (Станислав Рассадин), "пижон и позер" (Бенедикт Сарнов), "аристократ, пижон" (Юрий Нагибин), "сановный барин-аристократ из артистического мира" (Юлий Ким), "барственный красавец" (Исаак Шварц), "жиголо" (Олег Табаков), "гуляка, дамский угодник, выпивоха" (Елена Боннэр), "денди, редкий московский европеец" (Василий Аксенов).
О, как многие и многие были изумлены чудесным превращением легковесного бела-лебедя в гениального гадкого утенка, променявшего сытный птичий двор, скотский хутор – на пьянящий воздух свободы, на право играть и петь на разрыв аорты! Тяжкий диссидентски-крестный путь Галича описан в книге подробно, со всеми остановками и деталями обстановки. Михаил Аронов не комментирует (лишь изредка прорывается его авторский голос – то скорбящий, то саркастичный) – он констатирует, приводя на читательский суд документы, письма, дневниковые записи, архивные выписки. Нам предлагается панорама могучей битвы Галича с мечом-гитарой и злобной бабы-яги Софьи Власьевны, советской власти с водою в ступе и железной метлой в лапах. На Руси ведь отродясь отношения власти и творца принимали грандиозные размеры: Царь – Пушкин, Царь – "Колокол"...
А уж во времена советские, теперь почти былинные, не ниже чем политбюро (о, это угрюм-бурчеевское шествие гномов!) занималось Солженицыным, Ростроповичем и прочими рабиновичами в розницу. И Галичу досталось на орехи от гэбушной махины. Да, судьба хранила, и Галич (как, впрочем, и Высоцкий) не сидел в лагерях, и это разными доброхотами чуть ли не ставилось ему в вину – как смеешь сочинять про то, не побывав! Его упрекали на полном серьезе, что не спал на нарах, не бил вшей, что "Облака" вывел в колбе, что в замшевом пиджаке, а не в телаге, что вальяжен, а не доходяга... Дело доходило до того, что облик перечеркивал творчество. Но жизнь, неизбежная наша надзирательница в ежовых нежных рукавичках, расставила в итоге все по своим местам – и нынче столько поклонников выходит на поверку в лагере Галича! Я – уж точно из его лагеря, странник по страницам текстов, по пересылкам песен, паломник к благовестью смыслов – о, колдовская баланда его баллад!
Галичлаг в расейских потьмах – место светлое и намоленное. Мне, существу, пишущему вне метрополии, складывающему словеса вдали от носителей языка, особенно близки этакие строчки Галича: "И нам ее вместе хранить и беречь, лелеять родные слова. А там, где жива наша русская речь, там – вечно – Россия жива!" Тут же речь не о государстве – канувшем или нынешнем – речь о сущем, о Бытии. А для чиновничьей братии Галич всегда был чужеродным телом, вечным певчим инородцем – хоть в Москве, хоть в Мюнхене... "Нелегалич" – каламбурил Бродский. Таким Александр Аркадьевич и останется в истории русского стиха двадцатого века. А далее – везде...
Напослед добавлю для заинтересованных читателей – книга Михаила Аронова "Александр Галич" вышла в солидном интеллектуальном московском издательстве НЛО, богато инкрустированная иллюстрациями, фотографиями и прочими полиграфическими радостями. Лик Галича является нам воочию – не иконописный диссидент с арфой, этакое облако с гитарой, а – человек, одаренный обаянием и талантом, со всеми его страстями и пристрастиями. И, спасибо книге – Галич словно сходит к нам со страниц.