Эдуард Бормашенко
ПАМЯТИ БОРИСА СТРУГАЦКОГО
«Там украшают флаг, обнявшись, серп и молот,
Но в стенку гвоздь не вбит и огород не полот.
Там, грубо говоря, великий план запорот».
И. Бродский
Нам нечего сказать Золотому Шару, да и в его существование мы верим нетвердо. Сказать нечего, оттого что рай земной отодвинулся на неопределенное, но очень длительное время, а в небесный верится с трудом. Просить «счастья для всех» не получается, ибо мы знаем, что бесплатное счастье чаще всего случается, когда несчастен другой. А какое уж тут «счастье для всех»?
Будущим поколениям не понять, чем были для нас братья Стругацкие. Понимать их могли жители удивительной страны, в которой «Прометеи из хедера, и Бруты от токарного станка» (М. Алданов) так лихо вдохнули жизнь в подыхавшую имперскую идею, что реанимировали ее на 70 лет. Настоящие, поздние Стругацкие, подоспели к смертному одру этой страны, когда окончательно прояснилось, что не только на Марсе яблони не зацветут, но и на Земле с яблоками неважно, что тупой, великий план, безвылазно засевший в человеческих головах, - запорот. И причиной тому не происки герцога Ируканского, а неустранимо паскудная человеческая сущность, выпирающая из-под скафандра ничуть не менее, чем из-под ватника. Но миллионам тружеников НИИ, променявшим местечковое и сельское первородство на кандидатские, докторские и академические пайки, надо было жить. А жить, это значит, жить осмысленно. И Стругацким удалось то, что не удается почти никому из смертных: они создали для старших и младших научных сотрудников миф.
В повести «За миллиард лет до конца света» он озвучен наиболее явно: нет бога, кроме познания, и ученый - пророк его. А
у тех, кто отлынивает от науки, волосеют уши. Молох познания требует человеческих жертвоприношений? Ну что ж, идол, как идол, дело знакомое. Миф состоялся потому, что книги Стругацких великолепно написаны, но это обще для всех значимых мифов.
Борису Натановичу не повезло: он застал и агонию религии разума. Ей переломили позвоночник - представление об абсолютной Истине; ее не оказалось нигде, даже в математике. А отдавать жизнь за служение постмодернистскому винегрету -смешно. Впрочем, первосвященники культа науки, кажется, в своего бога верили не слишком твердо (это тоже не ново): ожесточенно антинаучный «Град обреченный», опубликованный лишь в 1988 году, был написан за полтора десятка лет до выхода в свет, то есть раньше, чем «За миллиард лет до конца света». Но из депрессивных настроений «Града обреченного» мифа, разумеется, не создать.
Стругацкие великолепно знали своего читателя. Окончание серьезной научной работы, статьи ли, книги ли, сопровождается тяжким чувством опустошения. Вот, работа закончена, ну и что? Этим слишком хорошо знакомым чувством делились со мной и коллеги: естественники и гуманитарии. Чтение Стругацких дивным образом выводит из этого черного молока. Самый юмор Стругацких, кажется, понятен только сотрудникам НИИ. Но вот штука: моя дочка перевела в прошлом году на английский «Пикник на обочине», и перевод пользуется немалым успехом. Стругацкие - писатели и для элиты, и для масс. По мнению Алданова - это безошибочный критерий высшего класса. Жуку в муравейнике приходится туго, но и муравьям ведь тоже несладко. Писать и для жука и для муравьев - дело почти невозможное, и удается лишь гениям.