Злата Зарецкая

Между истиной и миражом


 

Премьеры 2014

«Дибук» по Ан-скому – «Гешер»

«Любовник» по А.Б.Йошуа – «Габима»

«Картины из деревенской жизни» по А. Озу – «Хан»

«Страхи царя Соломона» по Роману Гари – «Микро»

 

Культура, как кристалл, меняет свои оттенки при разном временном освещении, сохраняя при этом постоянство ценностей, которые единственные еще держат в целостной неделимости человеческий духовный мир. Однако при каждом новом социальном событии, изменении общественной атмосферы оценки классических основ могут быть изменены до неузнаваемости. И в зеркале этих новых отражений мы порой с трудом прозреваем собственные автопортреты. Где лучшее становится худшим, а любовь отвергается как удушающий мираж, и жизнь превращается в однообразный привычный шум, в котором смешалось до неузнаваемости добро и зло... Сцена резонирует настроениям общества, потрясенного судами, где рядом с государственными преступниками годами не могут оправдать невиновного репатрианта; улицами, где пропадают от наркотиков подростки – свидетели почти узаконенной проституции; школами, оправдывающими насилие учеников над учителями, оправдываемое демагогией об уважении прав ребенка; тюрьмами, где арабские убийцы получают в награду высшее образование; караванами, где до сих пор пропадают выброшенные из собственных домов – преданные своими – евреи...

 

Мир перевернутых ценностей, в котором очень трудно  не потерять опору ...

Об этом в разной степени силы и таланта премьеры 2014 в израильских театрах: «Дибук» по Ан-скому – «Гешер», «Любовник» по А. Б. Йошуа – «Габима», «Сцены из деревенской жизни» по А. Озу – «Хан», «Страхи царя Соломона» по Р. Гари – «Микро»...

«Гешер», продолжающий поиск синтеза культур, создал свой вариант канонической пьесы «Дибук». Сабра Рои Хен, владеющий русским почти как родным, переписал известный сюжет Ан-ского, переакцентировав его смысл...

Не торжество любви над смертью, как было в знаменитой вахтанговской постановке (и во множестве импровизаций на тему), подчеркнул драматург, но отвержение социальной суеты, в которой нет места правде чувств и убеждений...

Евгений Арье развернул по этому тексту эпическое сценическое полотно, где мир смерти противопоставлен миру жизни, как истина – лжи... Уже с первых кадров спектакля, зритель захвачен величием космоса над мышиной человеческой возней, где лунный диск в пустом мистическом пространстве более реален, чем крошечная прозрачная коробка не то синагоги, где толпятся верующие, не то замкнутого ортодоксального дома. Сценограф Семен Пастух изначально физически знаково обозначил трагедию, создав прекрасную визуальную концепцию гешеровского спектакля.

Открытый Ханохом Левином мотив мертвых, врывающихся в жизнь живых (Реквием, Убийство, Мечтающий ребенок...) в спектакле Е. Арье использован как ведущий смысловой камертон любовной притчи. И хотя «трупы» здесь не источники откровений, но лишенные воли статичные комментаторы (такие же мертвые, как живые хасиды), новым стал сам Дибук – Ханан (Саша Демидов): «голос оттуда» действует на сцене, как  двойник Леи – её внутренняя реальность ... Ожидания от такого решения были огромные, но результат оказался неожиданным из-за образа заболевшей любовью. – Эфрат Бен-Цур в роли Леи не только центр сценического повествования, но диалогический с публикой образ, отвергающий традиционные толкования. Актриса играет здоровье безумия, нежелание расстаться с иллюзией, как с правом на свободу личности... И потому сцена изгнания дибука из Леи, когда хасиды ее распинают, растягивая по сторонам, выглядит издевательством над человеческим достоинством, а сам Рав Азриэль в подаче Гилада Клетера – холодным жестоким прагматиком и рационалистом...

Но этот спектакль впервые не о Лее, а о ее отце Сендере. Масштаб таланта Дорона Тавори в этой роли таков, что трактовка общего смысла зависит здесь полностью от него. «Сендер» Тавори – отец-одиночка, безумно влюбленный (даже слишком!) в дочь. Его желание выдать ее за богатого жениха – скорее поза. Он не хочет с ней расставаться. И когда на свадьбе она срывает с себя платье, он страдает вместе с ней . Все его дальнейшие действия продиктованы слепой заботой до тех пор, пока он не прозрел, какое горе причинил любимому существу. Ни в одном спектакле богач Сендер не был таким человечным, как здесь, когда сломленный горем предлагает дибуку не уходить... «Ну что ж, будем жить втроем!» – в этот момент Сендер Тавори самый безумный, ибо понял невозможность совместить свою привязанность с общественной рутиной, чувство с долгом... Приспособленцем и предателем в гешеровском варианте оказывается сам «Дибук», который подчиняется  доводам социального разума рава Азриэля и покидает Лею.

Итог совершенно неожиданный. Освободившаяся от заблуждений (в том числе и от любовных), «выздоровевшая» живая героиня Э. Бен-Цур спокойно, как «покойник», в знак приговора общепризнанным нормам, убившим ее любовь, режет вену и демонстративно в крови воссоединяется отнюдь не с миражной страстью.

В углу сцены среди «живых мертвых» стоит «Хана Ровина в роли Леи», она же мать, сочувствующая бремени страстей человеческих (Нета Шпигельман). Как и в габимовской постановке, то же наглухо застегнутое платье, те же длинные косы и огромные лучистые глаза. Только цвет не белый, а кроваво-бордовый...  Каноническая еврейская Лея принимает в объятия по-матерински свою дочь, на этот раз сознательно отрешившуюся от земных иллюзий...

И лишь тонкие, наивные звуки идиш песен о любви напоминали о сожженном еврейском мире, о котором театр предлагает вспомнить, как о потерянном рае... (музыкальный консультант и хазан хора хасидов – глава «Юнг Идиш» – Менди Кахане!)

«Дибук» в «Гешере» – это личное Рои Хена и Евгения Арье заземленное, циничное переосмысление каббалистического мифа и свой эстетически совершенный поклон легенде израильской сцены.

 

Тот же социальный нигилизм, оправдываемый психоанализом каждого, кто вовлечен в израильскую историю, и в спектакле театра «Габима» «Любовник» по первому роману Алеф Бет Йошуа  в интерпретации Шахар Пинкас в режиссуре Шир Гольдберг. Перед молодыми постановщицами стояла почти непреодолимая задача: показать сейчас, в 2014 году, полууснувшему избалованному зрителю события романа, переведенного на 23 языка, о начале жизни страны, потрясенной своей уязвимостью в войне 1973 года после быстрых побед 48, 56 и 67 года. Подруги еще со студенчества в Тель-Авивском Университете, увенчанные уже премиями за свои поисковые эксперименты (в театрах «Хан»: «Техила» и «Шинель»; «Габима»: «Человек так просто не умирает»; «Камерный»: «Мой папа – не птица», «Привет, красавица» – лауреат фестивалей...), Ш.Пинкас и Ш. Гольдберг создали динамичный актуальный сценический текст, конгениальный многоголосому первоисточнику, тем самым оживив и уравновесив открытые политические реминисценции автора. Символический сюжет о поиске одного пропавшего без вести в суматохе Судного Дня 1973, представленный А. Б. Йошуа, как обсцессия поиска утраченных ценностей, как крушение идеалов единения халуцим, как развенчание бытия, где уже нет сердечной коммуникации, у каждого свой монолог и все одиноки... – весь этот очевидный набор цитатного левого пессимизма воссоздан творческим тандемом с поразительным неожиданным контрастным оптимизмом.

Прежде всего перед нами веселый суд над известной историей, где актеры, не скрывая смеховую серьезность  перевоплощения, как бы приглашают зрителей в присяжные для сопереживания и вынесения приговора. Общественная суета, изображенная автором сквозь дистиллированное восприятие французского израильтянина «йореда» Габриэля (Ран Данкер), обозначена как детская игра, в которую открыто играют взрослые. Так разбросанные в беспорядке части старой машины легко собираются актерами в напоминание об образцах вождения 1947 – года надежд накануне рождения страны...; а несгибаемый героизм все равно победившей тогда в 73 г. армии был отмечен высвеченным лазером песком, засыпающим насмерть стоящего на фоне беспорядочно бегущих озорного солдата (сценограф Шани Тор!). Музыка  радостного времени, взорвавшегося общим безумием, сымпровизированная композитором и аранжировщиком Шломо Гронихом, захватывала публику легкой концертностью, повествовавшей о дистанции. Но удобной ли?

Страсть, с которой актеры перевоплощались, меняя детали рабочей, национальной или «модной тогда» одежды (художник Наташа Тухман!), двигаясь в характерном для разных социальных групп танцевальном ритме, до предела растворяясь в точном пластическом жесте (хореограф Шарон Галь!) отражала личную заинтересованность и боль каждого  о прошлом.

 

Где была утеряна связь времен? Когда нарушилась гармония? Алеф Бет Йошуа и коллектив «Габимы» воссоздали на фоне пространства  вокруг войны Судного Дня полифонию неслиянных голосов шести персонажей, «ищущих не автора», как у Пиранделло, но утерянный в суматохе борьбы за выживание – смысл: во имя чего война, мир, что происходит с нами, откуда мы пришли и куда идем?

У каждого персонажа свой ответ: Габриэль в намеренно бледном исполнении Рана Данкера – примитивный шнорер, приспособленец, ищущий, где бы спрятаться и за чей счет пожить. Бывший израильтянин, он посетил отечество в минуты роковые случайно – забрать наследство бабушки, которую он даже не посещает в болезни, ожидая ее смерти. Бездушный слабый красавчик – французская пустышка – таким увидел театр мнимого «любовника», подчеркнув, что развернувшаяся вокруг него поисковая баталия после его исчезновения с поля битвы – болезненный бред избалованной дамочки.

Именно такой бездумной, вечной студенткой, ищущей «высоких идеалов французской революции» и готовой ради них на элементарное предательство, изобразила актриса Оснат Фишман – замужнюю Асю, несостоявшуюся жену и равнодушную мать, потерявшую двух детей – физически в дорожной катастрофе пятилетнего малыша и духовно – живущую рядом 14-летнюю дочь ... Ее внезапная страсть к заезжему «французу» подогревается вакуумом материального благополучия, приведшего в процессе борьбы за выживание к нарушению диалога с мужем, отсутствию семейной коммуникации.

Глубину сердца, истинно любящего и заинтересованного помочь и исправить содеянное, рисует в образе преданного ей супруга актер Игаль Саде. Его «Адам» по-настоящему человечен, по-природному умен, и готов сделать невозможное, чтобы найти для любимой ее «забаву» – исчезнувшего любовника, которого он сам пригрел, как змею, и, как справедливо возмущенный, выгнал потом на войну. Защита интересов ближних своих оборачивается для него саморазрушительной обсцессией. И его последний взгляд на жену, светящуюся счастьем от встречи с обнаруженным в Иерусалиме Габриэлем, одевшим маску хасида для бегства с поля боя, полон любви, сострадания и безнадежности... Ибо он понимает, что мираж скоро рассеется, проснувшийся от израильского гипноза эгоцентричный «Жуан» улетит в Европу, и Ася, еще более опустошенная, вернется в дом.

В эпилоге уставший от поисков «Адам» – Игаль Саде – выходит в поле и вдруг не слышит никаких звуков. Он погружается, как в нирвану, в полную тишину, словно в параллельный мир смерти после грома жизни и иронично облегченно улыбается отключению в молчании, которое для него звучит, как тупик свободы, когда уже не знаешь, куда двигаться, ибо не видно горизонта...

Блистательная игра актера (как и всего ансамбля), заполнявшего все пространство пустой сцены, была сама по себе ценностью, общественным достоянием, самим фактом своего мощного оптимистичного, сценического существования перекрывавшего устаревший нигилизм автора, предлагавшего публике свой «арабский» вариант исхода ...

По Алеф Бет Йошуа ошибкой еврея Адама оказалось то, что он выгнал из своего дома арабского мальчика «Наима». С точки зрения автора именно араб «Наим» (Сэфи Марциано) – настоящий любовник, который близок всем сердцем израильтянам: и наивной 14 летней Дафи, и старушке Ведуче, принимающей его за своего племянника благодаря его душевной культуре, умению сочувствовать и поддержать! Артист Сэфи Марциано, утрируя, виртуозно, как эквилибрист в цирке, рисует своего героя чистым, наивным существом, готовым помочь и даже полюбить беззаветно страстно, не оглядываясь на условности. Театр намеренно предлагает мудрую клоунаду, ибо смотрит на сцену сквозь призму знаний про Гилада Шалита, шахидов, две интифады, ракетный террор из Газы, детей, зарезанных во сне... Молодежь Габимы приглашает  публику честно взглянуть  на болезненную проблему и вместе задуматься  о правоте автора, утверждающего, что «самое главное, это как Израиль выглядит в глазах других...»

Именно так, сквозь призму наших ближайших соседей и построено  сценическое повествование о реальности сионизма, как о безвыходном, аморальном хаосе... И если бы не свежий творческий взгляд на старый текст, представленный в остраненной, мейерхольдовско-брехтовской стилистике, не видать бы новому «Любовнику» «Габимы», воплощенному уже дважды в кино, успеха у зрителя. Однако это тот случай, когда побеждает не навязанный идеологический мираж, но постановочный талант, высветивший истину в перспективе времени. Именно поэтому работа Шир Гольдберг и ее команды обречена на очередной успех.

«Картины из деревенской жизни» по Амосу Озу в театре «Хан», наоборот, проиграли перед зрительским судом именно в силу полного отсутствия точного зрелищного решения. Режиссер Йорам Фальк построил фронтальную статичную иллюстрацию, встав на колени перед авторитетом автора (Абсолютно равнодушная работа сценографа Александра Лисянского...). Коллаж сцен из жизни первостроителей Израиля, обреченных на вымирание вследствие «неправильного курса развития», представлен опять с точки зрения здорового араба (Йоав Хайман), изучающего больных, тоскующих и бесконечно поющих евреев для своей диссертации... Не спасли от провала ни почти симфонические импровизации Ави Беньямина, ни точные перевоплощения Йоханана Фридлендера и Рона Нира... Не было здесь ансамблевого единства, страсти игры, как в габимовской премьере. Спектакль, претендовавший на культуру изображения скрытого подтекста в духе тургеневского «Месяца в деревне» или чеховского «Иванова» ... выглядел просто слабой тенью – пародией на правду об израильской духовной реальности.Идеология победила театр, и никакие профессиональные ухищрения не могли его спасти. Это было особенно печально на фоне прошлых побед иерусалимского «Хана» (вспомнить хотя бы «Счастливчики», «Мнимый больной», «Слово любви»).

 

Однако иная картина была тут же, в малом зале иерусалимского «Хана».

Театр «Микро» воссоздал просто и мудро в почти пустом крошечном пространстве еврейскую драму веры по роману Романа Гари – Эмиля Ажара «Страхи царя Соломона». Дважды лауреат Гонкуровской премии, летчик французского сопротивления, друг де Голля, кавалер ордена Почетного Легиона, дипломат и кинорежиссер Роман Гари – Эмиль Ажар (1914-1980) никогда не забывал, чей он сын! Его отец Арье Лейб Кацев и мать Мина Брегштейн – евреи из Вильно. Болью отозвалась весть о смерти отца в гетто в 1942, которую он получил прямо перед вручением литературной премии в 1956 году. А мать, ушедшую в 1943, провинциальную еврейскую актрису, все свои несостоявшиеся мечты вложившую в душу сына, он прославил в нескольких своих романах: «Обещание на рассвете», «Европейское воспитание», «Вся жизнь впереди»... Именно она своей изначальной культурой и безумной преданностью открыла ему «Корни Неба», которые он пытался найти в двух своих женах, английской журналистке Лесли Бланш и американской актрисе Джин Сиберг. Но обе лишь грелись в лучах его славы и разбили ему сердце, продолжавшее любить ...

Чего стоит успех, деньги, удача, если ты еврей? Проверке ценностей жизни и смерти современного человека с иудейской классической точки зрения был посвящен последний роман Эмиля Ажара 1979 г. «Страхи Царя Соломона», который в свете его самоубийства 2.12.1980 прозвучал гимном национальному мужеству, отказу капитулировать перед лицом зависти, ненависти и непонимания, проповедью милосердия... Именно так преподнесла роман иерусалимским зрителям режиссер театра «Микро» Ирина Горелик, которую привлек риск «неисследованности» малопривлекательной темы...

На сцене два мира: солнечный многослойный почти пентхауз короля брюк «Соломона» (Илан Хазан), мир, пронизанный заботой о каждом, кому нужна надежда на спасение словом или деньгами; и темный запущенный потерянный угол бывшей шансонетки «Ламенер», предавшей в годы оккупации влюбленного в нее еврея ради нациста (Ольга Катаева). Сценограф Илья Коц построил вещную визуалию душевной цельности и бездны самоненависти человека, отступившего от самого себя, дом богатый, открытый, щедрый у бывшей жертвы, живущей достойно даже среди антисемитов (домашний зверь «Тапи» – Ефим Риненберг!) и замкнутый, затхлый у постаревшей и никому не нужной самовлюбленной звезды... Режиссер строит спектакль как суд истории в контрасте настоящего и воспоминаний о прошлом, кажущегося нынешнего благополучия и скрытых вечных страхов непризнания и безвыходного одиночества.

«Жизнь в розовом цвете» по Пиаф, Брелю, Фернанделю... возникает в исполнении певицы Симон Горен, как образ юности старухи «Ламенер». Ольга Катаева не жалеет свою героиню, рисуя ее трясущейся, седой, с глазами, полными тоски о потерянной молодости и славе. Колаборационистке нет места нигде...

А «Соломон» Илана Хазана с иронией и любовью играет на талите, как на черно-белых клавишах пианино – образе веры своих сожженных родителей, заставлявших его в детстве часами надрываться, чтобы вырастить из изгоя – гения – «иначе не выжить!» И в память о них он стал царем, гражданином вселенной, создав брючную империю, преуспев в этом, как и во всем другом...

Роман уже уходящего автора был о прощении, о любви, которой доступны немыслимые высоты милосердия. И потому в тексте герои хоть на старости лет, хоть на бумажных страницах, как в параллельном мире, встречаются, соединяясь в том, с чего все начиналось: с надежды.

Иерусалимский спектакль более жесткий, безапелляционный. Шаги актеров прочерчены по касательной и выглядят в эпилоге символическим вопросом: бывшие влюбленные проходят мимо друг друга, встречаясь не глядя, лишь спинами, погруженные каждый в свое прошлое... Театр не прощает духовную капитуляцию никому, подчеркивая еврейскую стойкость, гибельную конечность жизни с антисемитами, невозможность растворения, трагическую обреченность на избранность и гениальность... Сила, с которой это было передано театром , сама по себе – израильский ответ: нет ассимиляции, нет духовному галуту, да – национальному достоинству и вере в свой особый путь...

  На фоне недавнего захвата и гибели трех молодых израильтян,  арабского обмана и предательства многими странами Израиля,  премьеры 2014 – доказательство нашей правды.

 

 






оглавление номера    все номера журнала "22"    Тель-Авивский клуб литераторов


Рейтинг@Mail.ru
Объявления: