Статьи о уже появлялись, и это
неудивительно, так как жажда быть на виду и на слуху заложена
в самой сердцевине не только ее творчества, но и ее
человеческой сути. Достаточно взглянуть на обложку книги,
прочитать заголовок или первое попавшееся стихотворение.
Яркость, эффектность, полная раскованность - она бы могла
использовать три этих определения в качестве девиза. Краски,
излюбленные ею : желтая, фиолетовая и красная, полутонов
практически нет, контуры очерчены четко и ясно. Больше
половины иллюстраций - обнаженные женщины, обликом слегка
напоминающие саму поэтессу. Экзотические, порой черные фигуры,
все, начиная с обложки, выполнены рельефно и выпукло. То же
относится и к стихам - бурная вакхическая стихия, какое-то
варварство, чуть ли не огнепоклонство, вот что первым делом
приходит на ум. Можно подумать, что писала их не еврейка,
настолько неистов и страстен, и клокочущ ее стиль.
...ловлюсь в силки физиологии,
влюбляюсь в каждого, с кем ляжем...
Полно, да не издеваются ли над нами? Нимфомания? Что-то
непохоже: ведь куртизанка, ложащаяся в постель с любым, любить
не может по определению. Героиня книги, толкующая то и дело о
половой страсти и любви, то ли находится в заблуждении сама,
то ли морочит читателя. Поскольку поневоле приходит в голову,
что то, чем она живет, не более чем миф, выдуманный ею не
столько для нас, сколько для самой себя. Мнимый эротизм Риты -
это самообман, и да не введут в заблуждение стихотворения типа
"Менада", исполненные, сознаюсь, с истинным мастерством и
знанием дела. Плоть - отнюдь не стихия Риты, хотя книга вся
как бы ломится от ее пышного изобилия. Нет, речь идет всего
лишь об ущербе, точнее, об ущербности.
Игра в "эротические сны" вполне возможна и способна на
время заменить явь, но рано или поздно эта явь подступает
вплотную во всей своей отвратительной неприглядности.
Ущербность состоит в гипертрофированной расхристанности, с
которой обнажается перед читателем поэтесса, в упоенности, с
какой она посредством Саломеи провозглашает торжество тела над
духом. Но ведь смерть Иоанна - еще не смерть духа, который , как
ни крути, бессмертен. Глобализация половой стихии, и без того
извечно всесильной, скорее всего, происходит от отсутствия
внутреннего чувства, обычного для миллионов, что в итоге ведет
к воспеванию варварства. Но то единственное, нормальное,
похоже героине не дано, чем и объясняется ее непреходящая и
какая-то животная тоска.
Что проходит, банально выражаясь, красной нитью через
всю книгу, - так это антидуховность. Гигантский мир, загнанный
в маленькую постель, оторван от природы, от Родины и, по
большому счету, от вдохновения. Но параллельно этому Рита
Бальмина - своего рода антиапостол нашего времени. Ее сила,
природность, отсутствие внутренних барьеров, ее духовный
эксгибиционизм - не только примета дня, но и родимое пятно
эмиграции. Кто, кроме эмигранта, может быть настолько
отодвинут от окружающего в направлении интимной чувственности?
Кто, кроме отшвырнувшего Родину, как ненужный груз, способен
до такой степени освободиться от воспоминаний? Кто еще грешен
в такой безумной пропорции, что осмеливается забыть о самом
понятии "греха", смешав в одну кучу хорошее и дурное, низкое и
возвышенное, плоть и душу? Нет, говорю я вам, все это не под
силу обычному человеку: тут потребен эмигрант. И Рита
Бальмина, эмигрант от поэзии, в полной мере реализует
поставленную перед ней задачу. Она не "играет в эмиграцию",
как выражается сама; она принимает ее как смысл жизни, как
предназначение. Тут уже по логике вещей становятся ветошью
обычные понятия: нравственность, целомудрие, стыд. Все
нараспашку, если не на продажу - кати, куда ни попадя, ничего
не жаль.
Таково новое пророчество: ни с чем не
идентифицироваться, ни к чему не прирастать, но с безумной
легкостью пристраиваться и уноситься. Важно произвести эффект,
предстать блестящим, отвергающим любые авторитеты,
революционным. Эмигрантская поэзия прежде всего не признает
простоты. Ее стихия - форма, бьющая если не по чувствам, так
по эмоциям. Важно стать актуальным, ловить буквально все, что
носится в воздухе: война - так война, смерть - так смерть,
теракт - так теракт. Эта поэзия, ничего не пропуская через
себя, способна отразить все, что угодно: побывал в
Рио-де-Жанейро - вот тебе цикл о Рио или там "венок" о
Жанейро, причем непременно с энным количеством тамошней
атрибутики и бразильских слов. И это - также примета времени,
которое я бы назвал телевизионным: поверхностность, быстрота и
всеобъемлющесть. Объять все и все отобразить, ничего не
пережив. Одна нагая, блестящая и бесконечная поверхность.
Мельтешение красок: желтая, фиолетовая, красная... И четкие
контуры по краям.
Но талант (а Рита бесспорно талантлива) не может не
отлиться, порой как бы вопреки авторской воле, в нечто
бесспорное, о чем бесполезно дискутировать. Такова, скажем,
"Баллада о гончарном круге", созданная явно на одном дыхании.
Такова "Саломея" - убедительная апологетика власти тела над
духом, чья отвратительная мысль, как ни странно, служит
эффекту полноты восприятия. Таковы "Некрофилия" и "Менада" -
чувственные гимны язычеству, безбожию и распутству. "Осенний
сонет" хотя и менее силен, чем перечисленные вещи, но
элегантен, гармонично объединяя в себе образность и новизну.
Увы, это случается далеко не всегда. Страсть производить
эффекты частенько приводит к заурядной банальности, Изобилие
тропов утомляет, не будучи вызвано необходимостью, используясь
то ли ради игры, то ли из своеобразного кокетства.
Имена мифологических героев мелькают кстати и некстати, имея,
вероятно, целью показать начитанность автора: "Что заштопала
нить Ариадны в нутре Минотавра на изнанке извилистых,
глистокишащих кишок, где оскаленный скальпель скользит, ударяя
в литавры? Электрический шок?" Впечатляющие на первый взгляд
строки при более тщательном рассмотрении оборачиваются набором
пиротехнических эффектов, изготовленных неопытным
конструктором. Беззастенчиво напихивая сильные словечки, Рита
Бальмина сплошь и рядом добивается желаемого: перед нами
мрачная неразбериха из каннибалов, лабиринтов, глистов,
блевотины и прочей милой атрибутики, что, вероятно, должно
подчеркнуть невиданный доселе трагизм ее внутреннего мира, но
на самом деле способно лишь вызвать зевоту. И в то же время то
в одном, то в другом стихотворении встречаешь по-настоящему
сильные строки:
....вдоль Млечного пути мычат коровы
они идут, обречены, суровы,
созвездья сокрушенные кроша".
Или
"...когда в подвал газетного гестапо
густым курсивом загоняют слово
по курсу подлицованной фарцы,
то мудрецы скорбят, как мертвецы
при погребении еще живого.
Или нерифмованное стихотворение "Федра". Или, или, или...
В итоге - я не знаю, как определить поэта Риту Бальмину.
К кому ее причислить? Не знаю, чего в ней больше: настоящего
или фальшивого, правды или пошлости пополам с жаждой успеха?
Пускай это решит для себя читатель.