С Борисом Осиповичем Корманом я встречался на межвузовских конференциях и семинарах в Вологде, Донецке, Даугавпилсе. Межвузовская конференция - "как много в этом звуке слилось" для филологов-преподавателей периферийных пединститутов и университетов! Как много отзывается в моём сердце сейчас, когда я вспоминаю конференции, в которых имел счастье - без всякого преувеличения! - участвовать: Тарту, Донецк, Вологда, Рига, Вильнюс, Таллин (тогда ещё с одним "н" - Сост.), Таганрог, Ялта, Москва, Ленинград, Луганск, Пермь, Новосибирск - и десяток межвузовских семинаров в Даугавпилсе. На незабываемой конференции в Тарту ("Литературоведение и школа", 1967) Марк Григорьевич Качурин прочитал своё стихотворение:
    
     Где преклонити голову
     Замотанному филологу,
     К тому же ещё учителю,
     Затисканному мучительно
     В ячейки учебной сетки,
     За прутья программной клетки?
     Высказаться и обогреться
     Хочется каждому сердцу.
     Вот ради этой тенденции
     Устраиваются конференции.
    
     Мы ласково называли конференции и семинары "сборищами", "посиделками". Они привносили в нашу достаточно однообразную жизнь роскошь человеческого общения: не только, а, может быть, и не столько на заседаниях, в научных дискуссиях, сколько в "кулуарных" встречах и беседах - в перерывах между заседаниями, на прогулках и экскурсиях, в вечернем застолье.
     Борис Осипович всегда был окружён людьми. Сначала, наблюдая со стороны, я видел, с каким почтительным интересом слушают его, смотрят на него собеседники. Затем, войдя в их круг, я ощутил, что от этого человека исходят некие флюиды, некие силы притяжения, власти которых нельзя было не подчиниться. Что это было? Прежде всего - сила ума, интеллектуальная энергия, излучаемая им. Но - не только. Даже когда он произносил самые обычные слова, когда речь шла о том, что, как говорится, большого ума не требует, - было захватывающе интересно слушать его, испытывать мощное воздействие его личности.
     Мой сын Борис, в те годы - студент-физик, и к нашим филологическим штудиям, и к гостям, собиравшимся в нашем доме, относился корректно, но с изрядной долей высокомерной иронии. Когда же он оказался за столом в соседстве с Корманом, - он внимал каждому его слову, а потом сказал: "Это необыкновенный человек, я такого никогда ещё не встречал".
     На конференции в Вологде с резкой критикой кормановской теории автора выступил самоуверенный молодой человек по фамилии Буланов. В зале возник шум. Выступил М.М.Гиршман и, как всегда, спокойно и убедительно объяснил аудитории, что критика Буланова теоретически несостоятельна, потому что он не различает понятий "изображающее сознание" и "изображённое сознание". Но аудитория не успокоилась. Её возмутил не сам факт критики Кормана - справедливой или несправедливой, а речевая деталь в словоупотреблении докладчика: упоминая часто, даже слишком часто, имя и отчество критикуемого, Буланов называл его не Борис Осипович, как все, а Борис Ошерович. Этот нюанс придавал его инвективе явно ощутимый душок, хотя "формально" придраться было как будто не к чему: ведь и в выходных данных книг Кормана напечатано "Ошерович", в соответствии с паспортными данными…
     В перерыве вокруг Кормана собрались люди, - возмущённые и растерянные. Рита Спивак восклицала: "Как же так можно! Нужно же протестовать!" - а Борис Осипович улыбался и говорил: "Не нужно волноваться, это же естественно, идёт борьба…"
     Но он умел не только улыбаться, когда другие этого не умели. Он мог быть суров и резок. Суровость Кормана я однажды испытал на себе. Он был председателем секции Даугавпилсского семинара, а я был "сопредседательствующим": сидел рядом, чтобы помочь ему, с его крайне слабым зрением, разобраться в списке докладчиков, подсказать фамилию или тему доклада. Моя помощь не понадобилась: всматриваясь в список под каким-то невероятным углом зрения, Борис Осипович уверенно предоставлял слово ораторам и, столь же зорко поглядывая на часы, строго следил за соблюдением регламента. Дошла очередь до Анны Матвеевны Штейнгольд, которая читала доклад, представленный группой авторов: Е.М.Гушанская, Б.Ф.Егоров, К.П.Степанова, Е.М.Таборисская, А.М.Штейнгольд. Прошло 18 минут, Корман предупредил: "У вас осталось две минуты". Анна Матвеевна, обратившись к залу, сказала: "Авторы доклада считают, что, поскольку доклад коллективный, они имеют право на дополнительное время. Прошу дать мне ещё 20 минут". Когда Борис Осипович сказал: "Ставлю вопрос на голосование", - меня, как говорится, дёрнуло за язык, я воскликнул: "Дать, дать!". Аудитория меня поддержала, А.М.Штейнгольд продолжила читать доклад, а Борис Осипович наклонился ко мне и тихо сказал: "А вы, оказывается, добрый!" - с непереложимой в слова интонацией - иронически-гневной.
     Наверное, не случайно Б.О.Корман так убедительно разработал теорию автора: и в практике общения с людьми он умел точно установить свою, авторскую позицию в соотнесении с позициями других - и "вторых" лиц (тех, с кем он говорил), и "третьих" (тех, о ком шла речь). Незадолго до семинара в Даугавпилсе я закончил работу над докторской диссертацией и попросил Бориса Осиповича посмотреть те страницы, которые казались мне недостаточно убедительными. Когда мы сели за стол для разговора, он объявил: "Я буду вас критиковать с точки зрения плохого оппонента".
     Вспоминаю поразившее всех выступление Кормана на "заключительном мероприятии" семинара в Даугавпилсе (так на официальном языке в программе семинара назывался прощальный ужин в ресторане). Настроение в зале было элегически-умиротворённое. Провозглашались тосты за организаторов семинара, за гостеприимный Даугавпилс… Тост Кормана был иным. Он сказал: "Слава нам! Нам, приехавшим в Даугавпилс работникам провинциальных вузов. Нам, которые не погрязают в рутине, а на своих кафедрах развивают науку и несут студентам результаты своей работы".
     Выступление Бориса Осиповича на аналогичном мероприятии в Донецке я не помню. Может быть, он и не выступал, может быть, потому, что атмосфера в зале была бесшабашно-ликующей, не располагающей к серьёзности. Запомнился диалог З.С.Паперного и М.М.Гиршмана. Паперный сказал: "Я узнал, что студенты просили разрешить им участвовать в банкете, а им не разрешили. Это была единственная ошибка организаторов конференции". Гиршман возразил: "Зиновий Самойлович неправ вдвойне: во-первых, это не единственная, во-вторых, - не ошибка".
     Я сидел за столом рядом с Корманом, точнее - между ним и Владиславом Анатольевичем Свительским, Я был так поглощён нашим разговором, что не сразу откликнулся на чей-то голос, обращённый ко мне. И снова Борис Осипович упрекнул меня - укоризненно-гневно: "Леонид Максович, что же вы! Вас зовёт женщина, прекрасная женщи