После разбежавшихся весенних ночей
Проступает лето. Лето мне по плечу.
Проступает полдень, словно синий ручей,
По ручью за бабочкой вослед улечу.

Руки открываются ладонями вверх –
мы разогреваемся, мы держим фасон.
Улетает бабочка. Приносит гарсон
Счёт за неиспользованный час или век.

И воздастся каждому по вере его,
и тому, кто "нет" сказал, и кто сказал "да".
В общем, разбегаемся, летим, кто куда,
Начинай отсчёт, считаем до одного.

«Покуда ночка длится…»

Б. Окуджава

Я обещаю вам присниться,

Сказать, что всё уже в порядке,

Что расцветают флоксы в Ницце

И помидор растёт на грядке.

Мы не расстанемся вовеки,

Покуда сны идут пунктиром,

Мы, как французы или греки,

Гуляем морем или миром…

О мой сеньор!

О, донна Анна!

На сей рассохшейся гондоле

И на земном воздушном шаре

Забудем о сиротской доле.

В конце концов, владеет миром

Лишь тот, кто радости подвержен

Тогда не будет он повержен

Ни сном, ни выстрелом, ни пиром.

Он будет сдержан от природы,

Которая всегда летает

И ветер бабочкой болтает

О чём – не ведают народы.

Так вот: покуда ночка длится

Или, возможно, на рассвете –

Я обещаю вам присниться,

А Вы мне что-нибудь ответьте...

Стоянка в пустыне

На восток уходит ветер за пустыней Иудейской,
На холмы и на дорогу скоро выпадет роса.
Кто на ослике гуляет старою тропой индейской,
Кто летает по пустыне, раздувая паруса...

Никогда того не зная, ты включи хотя бы чайник,
Ты свисти хотя бы молча и смотри своё кино.
А пока автобус едет всех автобусов начальник,
Тут ишак молчит и смотрит на тебя через окно.

 

Это что ли за окошком прямо тут дорога к Храму,
Это, стало быть, за дверью намечается пейзаж,
Там у пальмы на стоянке чья-то мама мыла раму,
А пацан на самокате рисовал крутой вираж.

Ну, а вечером стоянка молча ждёт луну и полночь,
Не зовёт к себе на помощь ни звезду, ни вертолёт.
И идёт по ней собака, ты её, наверно, помнишь –
Даже, если дождь и ветер или ненадёжный лёд.

Просто улица и полдень, просто день сегодня полный,
Или день как будто круглый, или полная луна,
Но всё реже и всё тише перекатывают волны,
И уже почти не больно, и звезда уже видна.

***

Тут приплывала золотая рыбка,
Хвостом своим помахивая зыбко.
Как водится, ответственно спросила,
И в голосе её звучала сила:

– Скажи, чего душе твоей угодно,
Да не части, рассказывай подробно,
Когда и сколько, и какого весу,
Какого, скажем, цвету и замесу?

А я гляжу на Храмову дорогу,
На Иудейскую мою пустыню...
За эту вот пустыню выпить грогу,
От ветра я в пустыне не простыну.

Хвостом взмахнула золотая рыбка,
И в плавники запряталась улыбка:
– Так забирай чего-нибудь попроще –
Прогулки по оливковым по рощам...

Я согласилась, и с тех пор – гуляю.
А люди скажут – дурака валяю...

***

Я отпускаю себя на свободу –
Надо свободу давать пароходу...
От наваждения, грусти-напасти,
От виртуального якобы счастья...
От почитанья какой-нибудь жести,
От ожиданья хороших известий,
От перепуга, сомненья и шторма,
От подчиненья начинке и форме.

Всё, ухожу, уползу, удираю,
хватит, не надо ни ада, ни рая,
Дверь открываю, ворота и окна,
Чтобы душа не разбилась о стёкла.
Вверх, без ветрил, без руля и цепочки, –
Тут, на свободе, проставлены точки...

Я отпускаю себя на свободу,
В лето, в июль, черноморскую воду,
Вдоль по шоссе, вот отсюда до марта,
Вслед за субботой – неделя на старте,
Вслед за часами – а память не стёрта,
Память у нас высочайшего сорта...

И понедельник звенит, уплывая
На предпоследней подножке трамвая.
Фанданго

Художник пишет на просторе

Природу в поисках фанданго.

Меланхолично у забора,

Танцуя, расцветает манго.

Взлетает пальма в летнем шарфе,

На счёт два-три или четыре,

На лютне, может быть – на лире...

Там, где Давид играл на арфе.

Вечерний танец летних улиц,

И человек идёт, сутулясь…

Вокруг и фауна, и флора

Без разговора или флёра

Гуляют хоровод и танго,

А  нам с тобой играть фанданго.

Мы приближаемся друг к другу,

На нас поглядывает небо,

Давид насвистывает фугу,

А мы наигрываем лето,

Ведём движение по кругу,

И спотыкаемся нелепо…

Надета белая рубаха,

Синеет в небесах прореха,

А может быть, «Чакона» Баха…

И всё больней неразбериха,

Хотя мы говорили тихо,

Но арфа отозвалась эхом.

Уже спускается суббота

И, наконец, жара упала,

Мы вечно забываем ноты,

А сыграно уже немало.

На Яффо словно время стало.

Как будто флейта прозвучала…

Трамвай идёт тропою торной,

А мы-то думали – валторна…

У лютни – проигрыш, повторно.

Такие бурные маневры,

что у гитары сдали нервы

И танец кончился упорный.

Художник достаёт галеты,

меняет туфли на штиблеты,

Предпочитая в этом мире

Другие специи в гарнире...

И в наслажденье от флюида

неспешно говорит: «Планида…

Тут даже пальмы – не для вида…»

И мы опять идём к Давиду.

Сентябрьское

1

Сентябрь. Наверное, осень рядом,

но посмотри - вокруг июль.

Он брат романсам, серенадам,

он отлучает от кастрюль...

Все к морю, к морю, прочь сомненья –

даёшь не отпуск - так фуршет.

Там чайки, солнце, сон, варенье...

(вишнёвое, сказал поэт).

Нет-нет, я помню время года,

зачем-то память нам дана.

Чтоб знать, где что у бутерброда,

как наливать бокал вина...

Вздыхать опять, мечтать о лете,

пускать кораблики в июль...

Мы всё равно сегодня - дети.

Ты посмотри – мы не в раю ль?

2

«Рояль - это арфа в гробу»

Народный фольклор

В гробу я видел вашу арфу! –

сказал и сел он за рояль.

Я вспомнила не к месту Марфу,

сирень, кафе на Пляс-Пигаль.

Потом кафе уже на Яффо,

ещё кафе на Дизенгоф...

Мы пели что-то про жирафа

и вспоминали город Львов.

Стрела Амура вновь летела,

опять неведомо, куда...

А музыкантам что за дело –

рояль да арфа, господа...

3

Сижу, гляжу на пальмы у бассейна,

В бокале пунш и в дымке горизонт.

Нет, лучше море, песня Джо Дассена,

Возможно, чайки. И конечно, зонт.

Чтобы и тень, и солнце вперемешку,

Эйлат… Вода блестела бы вдали…

Мороку, суету, морошку, спешку

Отправлю в Бостон или в Сомали…

"Жизнь не игрушка", говорят мне люди.

И надо жить немедленно всерьёз.

А по пустыне шастают верблюды,

А у природы вечные причуды...

Пожалуй, да. Я напишу этюды –

Начнётся осень. И анабиоз…
Мартовские виды (на жизнь)

1.

Начинаем день хорошей песней, а кому-то – басней.

Утренний туман – давай, исчезни, солнце – не погасни.

Зажигали свечкой звёзды ночью, отпускали в небо.

А наутро постучали срочно, попросили хлеба.

Попросили чаю или даже луковые перья.

Чайники пока не отключаю, открываю дверь я.

Там пришло письмо, и день, и люди, все пришли погреться.

За окном вздыхает чьё-то меццо, начинает скерцо.

О скворцах, о звёздах, о тумане, что-то о капусте.

Сяду и уеду на диване, почитаю Пруста...

2.

Что тебе сказать? Вот-вот весна.

И март кончается, а всё же как-то зябко.

И воробьи летают у окна.

А хоть бы голуби... и потерялись тапки.

А дверь по-прежнему открыта просто так.

Гуляет ветер и чужая кошка.

И март наутро надевает фрак –

прощается, выходит на дорожку,

стоит, молчит и смотрит на восток,

на голубя, а вслед за ним – на крышу...

я их обоих ясно вижу:

на крыше – голубя, венок...

Кричит звонок.

О том, что полдень подошёл поближе.

И шелестит тишайший листьев шёлк.

А март – ушёл.

Ловец отражений

Я живу наугад, я живу наудачу,
Ничего для весенней природы не значу –
Заливает дождём, засыпает снегами,
Я хожу, изучая погоду ногами.
От метро Ярославской до улицы Шенкин,
По дороге снимая картинки и пенки.
Тель-Авив и Париж, Петербург и Одесса, –
Сколько было любви, столько было и стресса...

 

И по утренним улочкам Иерусалима
Я гуляю налево, направо и мимо.
Мимо белых домов и достойных сюжетов –
Мимо жарких пиров и прохладных фуршетов,
Ради Бог его знает чего и не знаю,
А потом засыпаю. Потом – засыпаю.

Я иду мимоходом, живу ненароком,
Каждый день открывается жестом широким –
Открывается занавес, чтобы проснуться,
По пути оглянуться, потом улыбнуться,
А затем закрываются сонные веки
На усталом вечернем одном человеке.
На другом закрываются, после – на третьем,
А во сне мы на небе квадратики чертим,

 

Чтобы после искать наяву и повсюду
Невозможно-волшебное детское чудо.
Я случайный ловец отражений дорожных,
Жемчугами ручьи у рекламы пирожных...
И сигналят машины мне снова и снова,
Принимая меня за кого-то другого.

***

Н. Черняховской

«Человек – это волна в пространстве.»

Календарь майа

А начинается волна прозрачным ветром,

И укрывается потом беспечным фетром,

Так, словно бродят где-то фетровые шляпы –

И мирозданье к ним протягивает лапы...

Волна летит, как птица-тройка, наудачу,

А мирозданье пересчитывает сдачу –
В одном созвездии напишут в книге судеб,

Что человек суду земному неподсуден,

Что начинается планета с колыбели,

С того, какую колыбельную напели,
В другом – расскажут о космическом гражданстве,

О том, что каждый человек – волна в пространстве.

Мы перечитываем жизни постепенно,
Но не учитываем, что они нетленны...
Они взлетают, словно бабочка в полёте
И остаются навсегда в рисунке плоти.

 

Но, если всё-таки по-честному признаться,
Всегда уходит то, чему нельзя остаться –
Хоть на картине, хоть в альбомном постоянстве –
Всё потому, что человек – волна в пространстве.

***

Пора прощаться, но зачем-то всё здоровались,

Слова зачёркивали прежние слова…

Среда, базар. Такси. В блокноте новый лист.

Кружится мир или кружится голова…

О чём печаль? Базар шумит как море Чёрное,

Звезда вечерняя и дел невпроворот.

И разлетается картошечка печёная

В другой возможный от сюжета поворот.

А выходя за грани мира ненаглядного,

На пять минут, чуть-чуть, "забыться и заснуть"–

Мы оставляем пыль и тишину парадного,

Салат, гарнир и остальную жизни суть…

Вернёшься утром, проявить к судьбе внимание,  –

И в мироздании как будто бы покой…

Ты забываешь лета нежные названия,

Не угадать уже, кто тут кому на кой…

Кофейный блюз в Иерусалиме

И. Бяльскому

Кофейня, пальмы и звон мобильных на переходе

Во двор направо. Ты одеваешься по погоде.

Но вырастают  – как кипарисы и даже росы –

На тему "кто ты?" твои сомнения и вопросы.

Ну, натурально, ты бог и царь, и простой садовник,

Плати налоги, люби семейство, сажай крыжовник,

Смотри на небо, не забывая смотреть под ноги.

Хотя убоги, но есть надежда, что мы – как боги.

И зажигаем такое пламя, что ночь бледнеет,

Смотри – меняет свои одежды небо над нею.

А по субботам, когда звезда за собой поманит, –

Задёрни шторы  – и лампа светится как в тумане!

Кофейня, пальмы, земля, песочница и качели.

Весна начнётся как на картине у Боттичелли –

В стране, где вечно растут оливы, цветы и цены,

Весна приходит в кофейной пене обыкновенно.

Обычно спросит: "Ну что, дружище, сегодня – как ты?

Устал, наверно, от бесконечной осенней вахты?

Тут и зима превратилась в осень, февраль ноябрьский…

Ты завари из кофейных зёрен напиток райский!

Кофейной чашечке даже блюдце не помешает

И, если ложечка пену нежно перемешает, –

Тогда забудешь, что осень ждёт на твоём пороге

На красно-жёлтой, на бесконечной своей пироге.

Пока играет вечерним светом весна в бокале,

Дорогой этой идти к рассвету мы не устали.

Утренняя молитва

«Прекрасны шатры твои, Яков …»

Из молитвы

Прекрасны сады твои, Яков! Красивы,

Израиль, твои дома!

Твои виноградники, пальмы, оливы,

Ну как не сойти с ума?

Я долго блуждал по неясной границе –

Позволь мне войти в Твой дом.

Ну как догадаться, где нужно родиться,

Куда занесёт потом…

Позволь мне склониться, упасть на колени,

Молитвою стать Твоей,

Легко и свободно, – как мчатся олени,

Как горный бежит ручей.

О Боже, как ласковы древние стены –

Прижмусь, припаду щекой.

Где между камней поселились  растенья, –

И я обрету покой.