Михаил Сипер

Рукою Музы осчастливлен

              *  *  *                    
Рукою Музы осчастливлен,
Очками сузив окоём,
Живёт на юге Феликс Кривин
В уютном домике своём.

Он молча смотрит в небо сине,
И, хоть с погодой нелады,
Вокруг него лежит пустыня,
Внутри него цветут сады.

Он зря не сделает ни шагу.
Блеснёт очками голова —
И на стандартную бумагу
Мчат нестандартные слова.

Он не фальшивит, не лажает,
В чужую дудку не дудя.
Кровать ночами окружают
Смеяна, вежа и годяй.

И, хоть ужасен звук набата,
Но есть защита от косы —
Вон он стоит в лучах заката
И усмехается в усы.

                     * * *
Красные маки на Монте-Кассино
Хрен расцвели бы во время хамсина.

Плавится мозг. Размягчаются кости.…
Холодно в Арктике? Глупости бросьте.

Скрип вентилятора, ветер горячий,
Даже не верю, что где-то иначе.

Сохнет слюна, утонув в бороде.
Воду. Воды. За водой. По воде.

     С ВЕЧЕРА ДО УТРА

Негромко щёлкает пластинка
Жуком, свалившимся в ручей...
Кружится первая снежинка…
Над скорбной Родиной моей.

Ещё синеют небеса,
Но замерла уже природа,
Дрожат озябшие леса,
И умирает время года.

Ведром с пропавшим коромыслом,
Светясь во тьме застывших дней,
Луна тяжёлая повисла
Над серой Родиной моей.

Пойми, что я пока не умер,
Не всё засыпала зола.
Брось кочумать, талифа куми,
Ещё не кончены дела.

Вот тени, буйны и кудлаты,
Как Козерог и Водолей,
В ночи бредут без адресата
По спящей Родине моей.

Не бойся, детка, я с тобой,
Не страшен заоконный холод,
Нам не впервой бросаться в бой,
Я стар и молод, серп и молот.

Земля, уколота о лучик,
Полна мерцающих огней,
Как будто сам лечу сквозь тучи
Над длинной Родиной моей.

                    *  *  *
Прости, Господь, за грубость языка,
За робость, уводящую в сомненья,
За то, что не приемлю вдохновенья
От взгляда Твоего сквозь облака.…

Прости, что я не жгу Тебе свечей
И жизнь свою веду не по скрижалям,
А тех, кто слепо верит – просто жаль их,
Уснувших под журчание речей.

Прости, Господь, за то, что не блюду
Твои законы, правила, заветы,
За то, что сам ищу себе ответы,
Но не убью, да и не украду.

Когда в уста вливает время яд,
Когда ужасны и дела и речи,
Я буду жить, Тобою не замечен,
Не слушая, что люди говорят.

Всего и надо – верить в чистоту
Мелодии душевного покоя.
Прости, Господь, что мне родней мирское,
Доверенное белому листу.

Я смерть друзей оплачу, как потерю,
А не счастливый в кущи переход.
Я пробиваюсь к истине, как крот…
Прости за то, что я в Тебя не верю.

                   * * *
Каёмку кружки крупной солью посоли.
На липкий стол, пропахший бывшей рыбой,
Ты положи свои короткие рубли.
Что нам теперь Мальдивы и Карибы?

Шипит окурок в мрачной луже у стола.
Скажи, когда нам дождик был помехой?
Нас не касаются погодные дела.
Сегодня Вовка в небеса отъехал.

Сидим, у воблы нежно рёбрышки сосём.
Уже второй за скомканное лето…
Был-был, и нету. Это коротко, но всё.
А что ещё, когда был-был, и нету?

У павильона мнётся очередь всегда,
При входе в рай – шумливая толкучка.
Хозяйка, нам бы повторить ещё сюда!
Хоть заорись. Она не слышит, сучка.

Что смотришь, парень? У меня всё нормалёк.
Еще круган – и можно дуть до хаты.
Так незаметно день меж пальцами протёк.
Есть чёрточка, а по бокам – две даты.

               *  *  *

Уже написан текст, прямой и резкий,

В нём отразились горечь и беда,

Но даже если повод очень веский —

Не нажимайте ENTER, господа!

Горит в желудке чистым жаром Chivas,

Отмщенье мне, и аз тогда воздам!

Но двадцать раз вздохните и, прошу вас,

Не нажимайте ENTER, господа!

Он другом был. Она – почти женою.

Но слово… Слово рушит города.

Чтоб не остаться с совестью больною,

Не нажимайте ENTER, господа!

Когда поймёте, что одни в печали,

А голова по-прежнему седа,

То, что бы вам по злобе ни кричали,

Не нажимайте ENTER, господа!

              БАНАЛЬНОСТЬ

Несмотря на всю ничтожность бытия,
Несмотря на непрерывный волчий вой —
Будем вместе навсегда и ты, и я,
И зеленая листва над головой.

Несмотря на то, что солнца мутен круг
И что мрачные толпятся облака —
Неизменно слышен слева мерный стук,
И в моей руке опять твоя рука.

Хоть пугают почерневшие кусты,
Я уверен, что надеялся не зря,
Не смотря на стены, лужи и мосты,
На тебя одну без устали смотря.

          * * *
Девочка Ната,
Чего тебе надо?
Была ли ты рада
Сбежать из Ленинграда?

Там, где бабушкины морсы,
Пропилеи, контрфорсы,
Антификсы в кровли влиты,
Антижизнь, антисемиты…

Девочка Ната,
Удержись от мата,
Помнишь это стадо,
Кричащее: «Так надо!»?

Облака над головою,
Белый морок над Невою,
Гауптвахты, равелины,
Моря сизые равнины.

Девочка Ната,
Вот тебе лопата.
Ведь Земля, как вата,
Пушиста и пузата.

Сквозь зарницы-сполохи
Ты пиши-пиши стихи.
Их пущу по вене я,
Только в них спасение.

Девочка Ната,
Чего тебе надо?
Ничего не надо,
Кроме Колорадо…

           ЭТО ЖИЗНЬ

Встретились как-то два юдофоба,

И оказались евреями оба.

*  *  *

Генка, ты скоро умрёшь.

Скоро умрёт и Маринка.

Дом из густого суглинка

Вас ожидает, ну что ж…

Мы ведь умеем летать,

Сразу всё станет иначе.

Я обниму тебя, старче.

Будем часы коротать.

Кинотеатр «Заря»

Красит ночные сугробы.

Сдвинем рюмашки мы, чтобы

Выжить внутри декабря,

Ну, а потом – ни одной.

Станем дышать белизною.

Правда, неплохо со мною?

Не умирай же, родной.

Генка, так дымно вокруг…

Это от «Примы» с «Памиром».

Не овладеть целым миром,

Что ж, кочумаем, мой друг.

Братка, пойми, ты неправ –

Банка с вареньем конечна.

Можно вгрызаться беспечно,

Это забава забав.

Сохнет вино на губах,

Губы засохнут на лицах.

Снег на страницы ложится,

Ветром сдувается прах.

Не довелось подмести

В дальнем углу коридора.

Генка, умрёте вы скоро.

Так оно будет. Прости.

            * * *
Мы пили водку в ЦДЛ,
Где желтый свет предсмертно тлел,
Где раньше было столько дел,
А ныне – пусто.…
Мой собутыльник был очкаст,
Из тех, кто точно не предаст
Ни за улыбку высших каст,
Ни за «капусту».

А там, за столиком в углу,
Где тени люстры на полу,
Ни к городу и ни к селу
Сидят таджики
И что-то странное едят,
О чём-то странном говорят,
И странно в воздухе парят
Слова и блики.

Мы говорили о судьбе,
И о себе, и о тебе,
Лабал нам некто на трубе
В большой колонке.
Царило счастье от ума,
Буфет стоял, как терема,
И, слава богу - ни письма,
Ни похоронки.

Ночной Никитской сладок лик,
Лови, раззява, этот миг,
Ведь всё на свете transit sic,
Что впору плакать.
Но ночь нетрезвая моя
Твердит – достойны бытия
Пузырь, соломинка и я.
Конечно – лапоть.

*  *  *

Напиток из краника ржавого

Меня охладит, кучерявого,

Что тяжесть кармана дырявого,

И лёгкость полночная дум?

Бумага под ручкою светится,

За всё мне сегодня ответится –

Быть узником лунного месяца

Написано мне на роду.

Послушайте, Лазарь Исакович,

Ватутина-восемь-баракович,

В  колхозе-кострово-кизякович,

Вы помните лес над водой?

Немало проделано лажи-то,

Немного за годы те нажито,

И даже порою мне кажется,

Что я не бывал молодой.

А помните пыльную улицу,

К забору бегущую курицу?

Прошу – перестаньте сутулиться,

Нам выглядеть стройно не влом.

Оркестры гремят похоронные,

Любови горят незаконные

И бродят стихи неучтённые

Во тьме за оконным стеклом.

   *  *  *

Не вхожу в чужие сени, не сажусь в чужие сани,

Не навязываюсь в братья охамевшему зверью.

Не рыдай ты мене, мати, не топлю я грусть в стакане,

А улыбку свято помню невесёлую твою.

В этот вечер не до песен, мир стал шумным и постылым,

Дождь, неистово отвесен, на брусчатке умирал.

Что-то где-то в рельсу било, что-то в дальней роще выло,

И куда исчезло небо? Я-то знаю, что не брал.

Не мяучь, пушистый ангел! В темноте, да не в обиде

Проживем остаток лета и начало сентября.

Наша жизнь потом предстанет в удивительнейшем виде –

Что-то здорово и славно, что-то полностью зазря.

Надо мною гордый «роджер» даже в лучших снах не реет,

Я от этого, поверьте, не заплачу, не умру.

Сбережёт от поруганья, приютит и обогреет

Норка славная поэта, занавеска на ветру…

        ГУННЫ

Они забрали мою страну,
А я забрал их совесть и честь
И с интересом на них взгляну –
Как они смогут по-прежнему есть,
Как им удастся теперь дышать,
Быть со мною под небом одним,
Как станут в ночи колыбели качать
И что они скажут детям своим.

     *  *  *

                                                                      Наталье Резник

Мы встречались недавно. День был, допустим, вторник,

Дождь моросил, капли текли за ворот.

Из бухавших с тобой можно составить сборник,

Из влюблённых в тебя можно составить город.

Над запылённой  травой по-дурацки росли деревья,

Если от них нет тени, то и смысла я в них не вижу.

Путь мой всегда один - выморочное кочевье.

Путь твой всегда другой. Впрочем, об этом – ниже.

Изо всех витаминов стихи – наиполезные.

Примешь немного – и целый день довольна.

Зная тебя, верю – живут и на лезвии,

Но находиться там неимоверно больно.

Оглавление журнала "Артикль"               Клуб литераторов Тель-Авива