Михаил Юдсон

ДОБЫЧА ЧУДА

(Яков Шехтер, «Ведьма на Иордане», издательство «Книжники», Москва, 2017 г.)

Израильский прозаик Яков Шехтер явно продолжает славное дело Шмуэля-Йосефа Агнона и Исаака Башевиса-Зингера. Только у этих нобелевских лауреатов шел сплошной иврит да идиш, и к нам приходили переводы, а Шехтер сразу выдает на-гора родимую кириллицу. А так они из одной лавки писателей – быт у них смешан с Бытием, житейские гирьки соседствуют с весами небесными, бесы вырывают перо из хвоста у ангелов, проза пронизана гротеском, а истина – мистикой, в общем – с каббалы на тот еще бал!

В настоящей книге Шехтера обитают две повести и четыре больших рассказа, образующих вместе некий гармоничный шестиугольник, авторский щит от вторжения наружного хаоса. Аннотация учит: «Захватывающие сюжеты, непредсказуемые характеры, неожиданные параллели – реальность в произведениях Шехтера многомерна и насыщенна. Поистине новаторским является стремление писателя решить теологическую задачу – увидеть Высшее присутствие в столкновении и переплетении человеческих судеб».

В рассказе «Повелительница ангелов» женщина Мазаль влюбляется в женатого мужчину Арье, казалось бы, обыкновенная  скучная история. Но тут на сцене появляется старинный манускрипт, где на восемнадцатой странице записаны имена ангелов – и заржавевшие сцепления сюжета начинают работать по-новому. Ежели произнести, учтите, вслух имя ангела, то случится чудо, и он начинает тебе служить: «Я быстро отыскала восемнадцатую страницу, прошептала имя ангела и попросила, чтобы ты стал моим, только моим, навсегда и только моим, до самого последнего дня.»

При этом, оказывается, Мазаль из «йеменской» общины с отцом-каббалистом, а Арье из ортодоксальной «литовской» семьи – страшно далеки они, плоть одного народа, друг от друга. Иудейский монотеизм монолитен и един лишь на первый взгляд, а для постепенно просвещаемого  читателя открывается множество общин, «дворов», разбегающихся тропок вселенского сада и вавилонского Талмуда: «У каждой группы были свои синагоги, детские садики, школы, ешивы.» А заодно свои свары и разборки, разбитые носы и колена – гурские на горских, коцкие на гадских!

Но ангел, чертяка, все в итоге устроил, свел воедино, медвежьи услужил – жена и дочь Арье в одночасье гибнут в автокатастрофе (дух вон из машины!), сам он от ужаса впадает в кому, а очнувшись, неутешный вдовец совсем уже было женится на счастливой Мазаль, однако на свадьбе валится с лестницы да головой о ступеньку – и второй блин комом: «Сознание не вернулось к Арье. Он проснулся годовалым младенцем и, по мнению врачей, останется таким навсегда… Да, теперь он ее, только ее, навсегда и только ее, и останется с ней до самого последнего дня.»

Впрочем, вкрадчиво пишет Шехтер, «чудо всегда возможно, Мазаль каждый день молит о нем, ложась и вставая.» Уж эти просящие еврейские женщины – я вас умоляю!.. Очень мне понравилось у Якова Шехтера: «– Все женщины немножко ведьмы, – ответил он цитатой из Талмуда.» Выходит, Гоголь в своем ужастике «Вий», говоря о «хвистике» у баб, повторял зады Талмуда, забавно.

Многослойный текст Шехтера, его метафизический метафоризм, нуждаются в определенном читательском усилии, домашней расшифровке: «Но когда упирает Всевышний человека носом в стену, то помимо изумрудных лишайников и полосок рыхлого под ногтем раствора между кирпичами судьбы Он приуготовляет бедолаге потайную дверь на скрипучих петлях.» Вопрос лишь в том, начинаешь кумекать, куда эта дверца ведет – в райский дворец или в глубокую строительную яму, как в притче Герберта Уэллса «Дверь в стене». Да и кирпич судьбы на свою голову воландается поблизости. Уэллсовская дверь, булгаковский кирпич, набоковский грузовик – коли нет Гейзихи, значит, все позволено…

В прозе Шехтера явно переночевала сверхзадача – там все не так просто и таки не просто так: «Только далеким от Учения простакам кажется, будто миром управляют президенты и диктаторы.» На самом деле все течет и меняется, плодится и размножается под диктовку Торы. Для автора обязателен «оттенок высшего значения», и по страницам Шехтера в его историях и снах бродят тени с набоковских берегов и из бунинских темных аллей, а порой и Эко логично приплести для чистоты литературного эксперимента. Вдобавок отмечу, что полное имя шехтеровского персонажа Арье-Ор, а фамилия его Ланда, из рода знаменитого комментатора Книги, жившего триста лет назад в Праге. Все эти подробности хитросплетаются в узор, глина прозы големно оживает – ба, с размаху хлопаешь себя по лбу, да ведь у Вирджинии Вульф есть рассказ «Орландо» (Ор-Ланда), где герой то и дело впадает в спячку – тут отворяется еще одно измерение, очередной этаж текста, несть им числа, а прозе дна. Читателю надобно набрать в карманы побольше камней (время философски собирать) и постепенно, не спеша входить поглубже в текст – погружаться… Тогда и наслаждение должное получишь.

Автор тоже не сидит сложа руки, он старательно внушает нужное, муштрует нерадивого читаку, как бы окунает его макушкой в микву: «Вникни и нишкни!» Действительно, ну что мы можем знать о помыслах и замыслах Творца?!. Словно муравейцман какой-нибудь знай ползай отпущенный срок на покрытом письменами поднебесном необъятном листе, плюс наверняка это еще и лист мёбиусный. Книженция Судеб! Поди разбери усиками-антенами…

Я намеренно столь подробно остановился на первом же рассказе из сборника Шехтера – просто привел пример презентуемой прозы, а там и дальше словесных радостей немерено и заманчивых миров вдосталь. Не зря по словам аннотации: «Яков Шехтер известен российскому читателю прежде всего как автор серии книг “Голос в тишине”, в которых он искусно воссоздает мир хасидского еврейства, с его философией и самобытностью.» Мистикчковая реальность! Да и отпочковавшийся от черты галута, от борща с чесночком и галушек с Пацюком, современный Израиль все равно предстает патриархально-буколическим, ешиботно-хуторским – этакая «Касриловка с ракетами», с чертями и чудотворцами. Вареники с оливками!..

Вслед за Мазаль, молящей о чуде, на страницах книги возникает целая вереница верящих в чудеса, мечущихся меж двух зайцев – согрешить и покаяться. Лодки-каяки, на которых плавают персонажи повести «Ведьма на Иордане», даны нам как ступени понимания: лестница может вести не только вверх, к твердыне духа, и не одни ангелы снуют по ней, существует еще и «боковой рост» (так писал про эротику Розанов), влажная горизонталь жизни – Лестница Каякова.

И о чем бы Яков Шехтер ни повествовал, какие бы стиральные машины счастливого рутинного быта ни монтировал, а выходит у него про любовь. Женщина как лилитлолитный соблазн, как чудное мгновенье, бунинский солнечный удар, булгаковский опять же финский нож… Даже в сказке, как обозначил текст автор, «Торквемада из Реховота», неподкупный судья раввинского суда, суровый толмач и глашатай Торы, великий израильский инквизитор, отправляющий гойских ведьм на костер депортации, в изгнание на метле – и тот обжигается на женщине, да на ужас собственной жене. Тоже мне Торквемада! А прочитать наоборот, как положено, справа налево, получится – Адам Ев крот. Не рой другим ямку…

То ли дело Янкл из повести «Пощечина» – честный простой столяр с хищным глазомером – там чистая поэзия. Хронотоп оседлости! Талмудические штудии в начальной стадии, одухотворенно пахнет стружками, хрустит снежок под ногами, лежит заваленное сугробами местечко – штетл, печется пирог – кугл, герой надевает молитвенный пояс – гартл, и несет ребе записку с просьбой – квитл… Начитаешься такого и искренне проникаешься духом, нахватываешься искр и становишься светл! Торчишь в своей тель-авивской глуши и вздыхаешь – ох, чулан мой утл, вот догрызу кугл, затяну потуже гартл, да подам Ребе небесному квитл, чтоб услал меня в заоблачный штетл… Отпусти пипл! Дай войти в гугл обетованный.

Естественно, не только мне по нраву миры Шехтера, но и многим, и многим. Приведу мнение Дины Рубиной: «Увлекательный сюжет, точная прорисовка характеров, многоплановость, гармоничность архитектоники – этим объединены произведения в сборнике, написанные в разное время. Когда художник находит в себе силы могучим усилием интеллекта и души переступить за край послания, очерченного им самому себе, это настоящая победа. Шехтеру такое удалось.»

Перед нами, по сути, «Пакс Шехтериана» – парк хасидского периода, подконтрольные автору территории, неизведанные земли прозы. Яков Шехтер выращивает еврейскую литературу на роскошном мировом компосте, варит свой компот из классических ягод. Авторская цимесорубка работает вовсю – для тех, кто понимает. Его фишка в том, что он наполняет, фарширует «рыбу» текста личным, прочитанным – причем вполне учтиво, убедительно и увлекательно. Сие отнюдь не вторая производная (даже в пересказах хасидских историй) – а абсолютно новая проза.

Рефрен же в книге Шехтера, блуждающий по строчкам путеводный огонек – это слово «чудо» в разных видах. Вот навскидку: «без вмешательства потусторонних сил и чудес»; «можно было только чудом»; «происходит необыкновенное, удивительное, чудесное»; «поглощен случившимся чудом»; «это просто чудо»; «чудесный сад»; «это было так чудесно»; «мало надеялся на чудо»; «бродить по чудесному лесу» (это, читатель, об Учении, о глубокой поверхности страниц); «скрытые чудеса»; «великий чудотворец»; «никаких чудес на свете не бывает» (черная ирония автора – жену персонажа зовут Света, детей, увы, нет); «чудеса валялись в этом доме под ногами»…

И в этом томе Шехтера – чудес битком, под завязку. Здесь происходит ударная добыча чуда, как угля из шахт, а с другой стороны текста мы сами являемся добычей чуда – оно утаскивает нас в свой мир, исполняющий обязанности реальности, с иорданскими водяными ведьмами и хасидскими разудалыми свадьбами, где все вращается по велению Учения, и трещит за печкой неумолчный сверчок веры – на троих с надеждой и любовью…

У Якова Шехтера в текстах будто вечная ханука с зажиганием свечей – автор неустанно будит, расталкивает нашу душу, заводит свой волчок: «Чудо великое свершилось тут».

Ну и хорошо, а то ж сон чуда, как известно, рождает чудовищ. Будем верить – и Шехтеру, и вообще. Давно и точно замечено: самое диковинное чудо – человек, не верящий в чудеса.

Оглавление журнала "Артикль"               Клуб литераторов Тель-Авива