АЛЕКСАНДР БИРШТЕЙН



ОДЕССА, 2014

МЕСТНАЯ САГА

    
    Дорогой читатель! Я обращаюсь к тебе так в надежде, что книга эта все-таки будет написана, в надежде, что она все-таки увидит свет.
     Естественно, все герои этой книги вымышлены, придуманы и 13 лет их жизни, с 2001 года, когда собственно и писалась эта сага, по 2014 год, который далеко-далеко, и до него еще надо дожить.
     Это не фантастика! Это предупреждение! Кому? Да всем нам, живущим в этом дивном городе, в этой стране…
     Когда встречаешься с друзьями, близкими, все время думаешь:
     - А нас все-таки много!
     Но настает время выйти в город, а "в город" у нас выходят даже те, кто живет на Дерибасовской, и становится ясно, что нас мало, нас очень мало. Кто умер, кто уехал, кто примкнул к чужим… Нет, и приехавшие в наш город жить в нем и любить его, сделавшие для него много хорошего, тоже становятся одесситами. Ибо одессит - это и принадлежность, и звание, и, уж извините, национальность.
    Так вот, люди национальности этой живут теперь в разных странах, причем, после распада "великого и могучего", этих разных стран стало много больше. Ведь заграница теперь и Кишинев, куда ездили ненадолго попить вина, и Хайфа, которая справедливо считается пригородом Одессы. И все, ну, скажем, почти все скучают. Почему? Бог его знает. Возвращаются, хоть ненадолго, почти все. Одни, чтоб доказать другим, что сделанный когда-то выбор был верен, другие, чтоб что-то доказать себе… Но возвращаются, или, как это говорится, наезжают. Оббегают сотни адресов, по которым еще живут друзья и знакомые, вновь вспоминают вкус жаренных кабачков и икры из "синих" и, никого не убедив, возвращаются в Нью-Йорк и Ашдод, Франкфурт и Ригу, Москву и Минск. А Одесситы, погрустив слегка, рано или поздно, тоже собираются в дорогу. Жить-то надо, а тут не проживешь. Ведь для многих и многих почти единственным источником дохода являются передачи "оттуда". "Передачи"… Какое-то лагерное слово! Неужели мы до сих пор?... Праздный вопрос. Но кое-кто еще остался, кое-кто любит свой город, думает о нем.
    И я думаю… И еще я думаю о том, что если Одессит - это национальность, то где должна быть страна для этих людей? Не сомневаюсь, что тут, в Одессе!
     Только не подумайте, что одессит - это разновидность ангела, который все поет о любви к Одессе, подыгрывая себе на гитаре и творя исключительно добрые дела. Отнюдь! Такие, правда, тоже встречаются, но на Слободке.
     Мои герои - люди! Талантливые и целеустремленные, когда добрые, когда злые, а порой, нет, слов из песни не выкинешь, и не очень хорошие.. Они помогают друг другу, они уничтожают друг друга, когда звук труб медных хочется слышать уже в одиночестве. Их можно принимать, и найдутся такие, которые их примут, хоть частично, можно не принимать, а не примет их большинство, но задуматься над судьбой их необходимо. И над судьбой города, над судьбой страны, ибо это и наша судьба.
     Более пятидесяти лет пройдет перед вами. Огромный отрезок жизни. И если следя за развитием событий, наблюдая за жизнью шестерых одесситов, вы найдете в ней что-то общее со своей, значит цель моя достигнута, значит, я смог написать то, что хотел.
     И, разумеется, хотел бы предупредить, что все имена и географические названия выдуманы мною и никакого отношения к действительности не имеют.
     Александр Бирштейн
    
    
    
    
    
    
    
    
    
    
    
    
    
    
    
    
    
    
    
    
    
    
    
    
    
    
    
    Гроза, вот уже две недели собиравшаяся над Столицей, наконец, разразилась. Ливень, минуя стадию дождя, сразу превратился в водопад. Гром, больше похожий на канонаду, гремел не переставая. Молнии вспарывали черное, окутанное тучами, небо, выхватывая из наступившей темноты фрагменты зданий, улиц, машин, прочно застрявших там, где захлестнула их вода.
     Как всегда, стоки забились почти сразу и потоки понеслись по мостовой, потом по тротуару, заливая подвалы и неуклонно подымаясь выше и выше.
     Аборигены, умудренные опытом, при первых каплях дождя поспешили укрыться по домам, кто успел, конечно. Остальные же, сняв обувь, торопливо неслись в сторону жилья или, хотя бы, ближайшего укрытия.
     Хуже пришлось приезжим, которых, как обычно в последние годы, в Столицу понаехало множество. Куда укрыться от ливня в Аркадии или там в Лузановке? Кафе, кафешки, бары, барчики, рестораны и забегаловки быстро забились людьми, коротавшими время за рюмкой, соком или чашкой кофе. Нет худа без добра. И так не бедствовавшие владельцы питейных заведений чуть ли не потирали руки. Чуть - потому, что руки заняты, да еще как! Попробуй, обслужи такую массу народа.
     Хуже пришлось тем, кого непогода застигла на бульваре или на Пушкинской. Платаны оказались не очень хорошей защитой, но и под ними места добывались почти с боем.
     В Президентском дворце (бывшем помещении мэрии) сегодня должно состояться заседание Совета, так что, к его спасительной колоннаде и подойти нельзя. Промокшая, но все равно бравая, охрана никого и близко не подпускала к дому с курантами.
     Заседание Совета, все еще не открывалось, так как прибыли далеко не все. Увы, непогода и есть непогода, даже для сильных мира сего.
     Как, например, для человека, без присутствия которого все заседание теряло смысл. Глава объединенного министерства государственной безопасности, личный друг и соратник Президента, даже не второе, а полупервое лицо в государстве, "загорал" в бронированном джипе посреди Французского бульвара, как и тысячи других, застигнутых грозой в этом, не самом лучшем для передвижений в непогоду, месте. Никакая сила, включая многочисленную охрану, вызволить его отсюда уже не могла. Несколько, вызванных на помощь, БТРов застряли где-то по дороге.
     А ливень не унимался. Вода поднялась еще выше и сейчас была бы по пояс пешеходу, рискнувшему появиться на улице в этот час. Но таковых что-то не наблюдалось. Потоки, подхватив по пути всяческий мусор, с ревом проносились мимо машины. Однако, хозяин автомобиля не обращал на это внимания. Закрытые наглухо окна и герметичные двери надежно защищали от воды, шума, вообще от всего, что творилось на улицах Столицы. Что там какой-то ливень для машины, выдерживающей выстрелы из крупнокалиберного пулемета. Стояли троллейбусы, трамваи, автобусы. Казалось, жизнь в Одессе замерла, остановилась.
     - Идеальное время для переворота, ну, просто идеальное! - вдруг подумал обитатель бронированного автомобиля.
     Ему вспомнились прошлые попытки переворотов, которые не удавались, проваливались, унося, правда, тысячи и тысячи жизней.
     Даже само отделение от Украины, образование нового государства, даже постоянное "отщипывание" территорий от ближайших соседей не приносило столько жертв.
     Вспоминать, впрочем, не хотелось. Министр вздохнул и потянулся к телефону. Все-таки, соратников, собравшихся вместе, без минимального присмотра оставлять не хотелось.
     Узнав, что более половины тех, кто должен присутствовать на Совете, еще не прибыли, он повеселел. С одной стороны, было приятно, что не он один оказался в столь унизительном положении, с другой, еще приятней то, что те, кто все-таки прибыл на Совет, ни о чем существенном договориться не смогут. Просто не о чем им договариваться. А раз так, то можно расслабиться. Все нормально, пока нормально...
     Небо над Французским бульваром неожиданно разорвала желто-фиолетовая молния и грянул гром такой невиданной силы, что обитатель джипа слегка пригнулся. Инстинктивно, конечно.
     - Как залп из "Града", - подумал он. Воевать, правда, ему пришлось минимально, но и за короткий этот срок залпов он наслушался сполна.
     - Давненько это было!..
     Огромное дерево, метрах в двадцати позади, неожиданно затрещало и рухнуло. Раздались крики придавленных в машинах.
     - Не повезло кому-то! С другой стороны, когда стихия кончится, хоть баррикады впереди не будет!..
     - Баррикады!...
     Еще одно слово из прошлого.
     И крики раненных...
     Как давно это было! Как недавно!..
     ***
     Вот тогда все и началось?
     Человек в машине поморщился. Затем, откинувшись на сиденье, закурил. Мягкий дым заполнил салон. Тотчас включился кондиционер и загудел тихо и уютно.
    Нет, конечно, нет, все начиналось раньше, гораздо раньше...
     Мысли Министра неторопливо перескочили еще десяток лет. 1991-й, распад Союза. Тогда?
    Нет, раньше, еще раньше.
     - Неужели восьмидесятые?
     - Раньше!
     - Ага, вот оно! Год 1964-й. Но нам же тогда…
    
    От шестнадцати до восемнадцати. Дети! О. Кем-кем, а детьми себя не считали. Ну, нет! Суровые мужчины - вот кем мы были. Даже напиток имели фирменный. Так он и назывался - коктейль суровых мужчин. Коньячный спирт, пиво и портюша родненький. Вставляло…
    Но главное не это! Главное - друзьями были. Верными! Как это в плохом фильме про трех мушкетеров. Один за всех? Именно! Но не трое-четверо, а шестеро. Теперь вот только трое осталось. Хотя, можно считать, что и двое. Третий не в счет. Третьему уже часы отмеряны. Часы… Пятьдесят лет прошло… Пятьдесят! ПОЛ ВЕКА! Тоска…
    Четыре лица стоят перед глазами. Четыре портрета словно. И под каждым две даты. А под последним, четвертым вторая дата - сегодняшняя.
    Что жизнь эта с нами сотворила?
    Но внутренний голос, четкий, как рапорт, сообщил:
    - Не жизнь, а борьба!
    А-а, борьба…
    Но ее-то вместе начинали.
    - Начинали?
    
    Никто ничего не начинал. Началось как-то само. То ли с вечеринки, где когда-то собрались, то ли еще где… Помню, разговоры больно серьезные шли. Если большевики при царе смогли, то почему бы нам... Впрочем, толком никто ничего не понимал. Да и воззрения были скорей необольшевитские. Националисты, правда, попадались. Но редко. Не те взгляды, не те! Хотя… Какие воззрения? Болтовня. Правда, рискованная. Что и подкупило. Вписались. Каждый по-своему самовыражался. Эх, болтуны… Делать-то ничего и не умел… "Ленинские нормы…", "Сталин - убийца…". И каждый ощущал себя гражданином. Смелым… Никто всерьез на строй и не покушался. "Вот если бы…". И фантазии, фантазии… Может мечты? Нет, именно фантазии.
    Потом, позднее это время назвали оттепелью. Мол, зима дремучая была, но вот потеплело, ручьи свободы потекли. Как бы не так! Если и текли ручьи, то по строго определенному руслу. Это чуть раньше какие-то голоса прорывались. Но потехе час, - наверху решили, - потехе час. Так что, время вышло, а желание поговорить осталось. "На каждый роток…". Иллюзия свободы с красным флагом наперевес. Но головы кружились, но вот она - отвага и… там же Окуджава, Алешковский, Галич. Ох, Галич…
    И ненависть к власти - да-да, ненависть! - уже переходила, перетекала в ненависть к строю. И звенел голос…
     Какими же глупцами мы тогда были! В голову полезла обидная формулировка:
    - Поц - романтик!
    А что, хорошо, а главное точно! О других сказать сложнее, но, видимо, тоже!..
    Ясно, ясно теперь, что ничего глупее этого самого поца-романтика и придумать трудно. Детки - патриоты, детки - антипатриоты, детки…
     Зато школа позади, зато в институт влезли - поступили. Кто как…
     Институты разные - компания одна. Прежняя. Не надоели друг другу. Нет! Пожалуй, нет… Точно нет! Хотя, какое-то соперничество все же наметилось.
     А еще тайна связывала, а еще соратники - люди постарше, а некоторые так и вовсе пожилые. За тридцать! Надо же! Это с тобой на "ты" человек с таким жизненным опытом, образованием, знаниями, а порой и с именем.
     Стукачей, как позже выяснилось, тоже немеряно в компании имелось. И что? Да ничего! Никого не тронули тогда. Видать побрезговали. Или много таких было. Зачем державе мелочиться? Поговорят, потом жизнь поумнеть заставит. Почти всех.
     Года три, а то и больше говорильня продолжалась. А закончилась в 68 году, в августе.
    
    А гроза, кажется, уходила. Медленно, неохотно, оборачиваясь и огрызаясь раскатами грома. Вот уже в сплошном потоке воды, стремящемся сверху, можно было различить отдельные струи, капли, все еще крупные и увесистые.
     Напряженное давление низких туч ослабевало, они задвигались, затеснились, стронутые с места, заспешили, насколько это возможно.
     Судя по всему, дело продвигалось к ведру. Но дождь, уже обычный дождь, все еще стучал по крыше и капоту. Машины все так же стояли по всему бульвару, а потоки воды, уже почти чистые, все так же неслись мимо.
     Торопиться не стоило. Незачем. Так что можно думать и вспоминать.
    
     ***
     Господи! Если б Ты сказал мне:
     - Ну-ка, выбери лучшие пять лет твоей жизни, и Я верну тебя обратно в эти самые дни!..
     Я выбрал бы институтское время. Я согласен, как тогда, залетать на экзаменах, выслушивать оскорбления доцента Гаврилова, читавшего "Историю КПСС", пересдавать двенадцать часов подряд экзамен на военной кафедре... Я на все готов. Ибо годы те - действительно лучшие!
     Господи! У меня есть все: и богатство, и власть, и здоровье, и женщины. Но, если отвалить всю грязь, налипшую, налепленную на себя, если зачеркнуть все подлости, низости, предательства, как если бы их и не было, если отобрать богатство и власть, зачем отобрать - сам отдам, то останусь я, веселый и счастливый, такой, каким был в студенческие годы.
    
     ***
     Человек в машине ухмыльнулся. Вернее, не так! Он сначала улыбнулся грустно и хорошо, но потом, словно судорога свела его черты, и он именно ухмыльнулся, отчего в оскале его заделалось что-то собачье. Знаете, как рычат собаки, обнажая зубы и клыки и прижимая уши.
    
    Мысли из нежных, сентиментальных сразу стали недобрыми, отрывистыми, как слова команд.
     Но прошлое, уже не то - дивное и доброе, а другое - страшное и жестокое стояло перед глазами, саднило душу и не уходило, не уходило...
     ***
    
     Юрий, конец 1968 года - начало 1969 года
    
    В конце четвертого курса Юрия произвели в лейтенанты.
     А перед пятым, аккурат в августе, когда домучивались последние дни тяжких офицерских сборов в сыром городе Североморске, случилось событие…
     Событие?
     Да разве можно назвать это событием? Можно…
     Впрочем, опять же, кому как.
     Вот, к примеру, скажи тогда громко: - Прага! - в толпе. Посмотришь, какая реакция будет.
     Одни улыбнутся. Грустно или даже озорно. Может и радостно…
     Другие нахмурятся и начнут оглядываться.
     Найдутся и такие, которые скажут тут же:
    - Ну и что? Крыжополь, Одесса, Ереван, Львов и т. д. (ненужное зачеркнуть) лучше и красивей. Соврут ведь. Но не в этом дело.
    Кто-то бросится с целью немедленно выяснить, о чем это ты. Причем, непонятно: по работе или так просто, из интереса. Хотя… Слово это не только интерес вызывало. Радость, гордость, ожесточение, ненависть, горе… И снова можно ненужное зачеркивать. Все мы разные. Трудно остаться равнодушным, когда слово звучало.
    - Прага!
    А ведь одно слово. Всего одно. Короткое. Как лейтмотив всему. Кто понимал это, кто не очень…
    
    И события все короткими были. Аукалось только долго. До сих пор, наверное, аукается. Да не "Наверное", а точно. Бывали-с, бывали-с в Праге. И 99-м, и раньше… Столько лет прошло, а помнят. Еще как помнят! А что хуже, еще и напоминают. Каждый раз. Есть у меня газетенка Пражская на русском языке. Так там данные опроса населения приведены на тему:
    - Граждане какой страны наиболее нежелательны в Чехии?
     Так на первом месте - русские. На втором - украинцы, намного опередившие китайцев, чеченцев и вьетнамцев.
    Не любят, не хотят видеть, все помнят!
    - Мы вам за все платили, а теперь вы за все заплатите, да еще как!
    Но вернемся "в тогда"…
    
    Юрий не восторгался, не горевал, не грустил, не радовался, не спорил… (Опять же, ненужное зачеркнуть). Он знал в какой стране живет. Знал каким-то неведомым ему самому знанием. И терпел. И ждал. Чего? Кто знает? Кто ведает? -
    В этой стране ничего человеку не светит!
    Человеку? Это тому, который "звучит гордо"? Только не у нас…
    - Человек, подать повидло! - это звучало…
    - А кому светит?
    - Этим!..
    Кто сознательно и радостно прислуживал системе, а кто, зная все, приспосабливались к ней. Не без пользы для себя, конечно. В самом деле, что взять с тружеников, кто утром, проснувшись в своей или чужой, что не существенно, постели, умывались, завтракали, шутили с домашними и… уходили на работу, чтоб пытать, конвоировать, доносить, расстреливать… На работу! Поняли? После работы же, шли домой, обедали, почитывая "Правду", шли с женой и тещей в кино, а потом ложились спать и спали без сновидений. И таких в стране имелось миллионы!
    - Государству нужен уголь!
     - Государству нужен лес, Беломоро - Балтийский канал, железные дороги, металл!
    Короче, государству нужны зеки. В качестве бесплатной рабочей силы, понятно. В апреле, например, сто тысяч, а в мае только семьдесят. Ну и что? А то, что в мае сажали чуть меньше, чем в апреле. Читал, как кто-то удивлялся:
    - Почему ученые? Почему врачи? Почему простые рабочие, колхозники?
     - Да потому, что разнарядка пришла. На тысячу сто четырнадцать человек. Вынь да положь! А их еще арестовать надо, да чтоб признались, да на суд, хочешь-не хочешь время необходимо…
     И пусть еще радуются, что разнарядку эту не поменяли, не скорректировали, как теперь говорят, не уменьшили до девятисот восьмидесяти человек, допустим.
     Потому что лишних не выпускали. Их расстреливали!
     И длилось это не год, не два, а почти тридцать лет. Без перерыва на войну.
     Подох вождь. А народ-то остался. С этим народом жить. И Юрию в том числе. Не хотелось. А куда денешься?
     Пытались, пытались "деваться". Но разговоры, только разговоры… До дела не доходило, да и дойти не могло. Кто-то даже теорию вывел, что систему эту проклятую нужно по камешкам растаскивать, по микрону расшатывать. А что? Удобная теория! Тем более, что система тогда монолитной была. Не казалась, а именно была. И руки у нее имелись длинные и в руках много чего стреляющего.
     Он помнится тогда в стихи ушел, прозой начинал баловаться. Все отдушина. От компании не отдалялся, но политика набрыдла, утомляла политика. Потом увидел, что не одного его. Люди оглядываться начинали. Да и место себе в жизни этой искать нужно было...
     После августа 1968 года неприятности произошли у многих из компании, некоторые и в зону делись. В том числе и друг - Костя.
    
    Костя ,16.04.1993 года
    
     С утра почему-то захотелось сделать что-то полезное. Ну, например, разгрести свалку книг у одной из стен. Разгребать книги у всех стен, а их в квартире немало, было бы безумием, а нас учили ставить перед собой только реальные задачи. Честно говоря, разгребать книги, вот уже годы и годы сваленные как попало там, где прежде стояли книжные шкафы, мне не очень-то хотелось, но я рассчитывал найти пару-тройку, пользовавшихся спросом. Конечно, спрос дело конъюнктурное, но есть и среди книг свои "непреходящие ценности". Книги издательства "Academia", например. Более того, бабки можно было получить даже в баксах, что при нынешней инфляции далеко не лишнее. Хотя, при моих-то запросах и деньгах, никакая инфляция не страшна. Я нищ! А стало быть, трачусь на выпивку да еду. Тем более, что хоть когда-то нужно поработать и для дома, для семьи. И хоть семьи нынче не имеется, никакое благое дело не бывает не вознаграждено.
     Награда, обломившаяся мне, затмила своей грандиозностью все, что намечталось в процессе трудового подвига. У самой стены, за мощным книжным оползнем обнаружилась пачка настоящего, еще американского "Кемела"! Такие, помнится, курил только один мой давний знакомец Али, но он-то никогда не бывал в этом доме. Загадка! Впрочем, гадать не хотелось, зато решил немедленно оприходовать пачку. Это сколько же лет она тут пролежала? По всем расчетам выходило, что никак не меньше трех. Это надо же, как библиотеку запустил!
     Археологию, конечно, отложил. Ясное дело. Сел. Закурил. Аромат совсем забытый… Самое время поразмышлять. Хотя, с другой стороны, чего-чего, а времени для размышлений последние годы немало имелось. Но, в данном случае, поразмышлять решил капитально, основательно, тем более, что найденная пачка показалась знаком добрым, обещающим.
     Я давненько уже надеялся, что вот-вот что-то случится приятное, и опять стану карабкаться вверх по скале этой крутой, жизнью именуемой. Прямо нищий альпинист или, как его там, скалолаз…
     А дымок густой такой, сладкий… Вот и мысли сперва сладкие пошли. Впрочем, я это быстро прекратил. При моем-то бытии, больше похожем на существование, сладость так же противопоказана, как при диабете.
     С другой стороны, за размышления эти принялся не всерьез. Просто, чтоб больше кайфа от сигарет получить.
    Но зацепился и… пошло, поехало. Пришлось вспоминать-размышлять, а это с непривычки трудно. Опять же, без рюмки-другой и мыслить-то вредно. Но ни спиртного, ни денег на его приобретение не имелось. Дожил!
    Так что, проблема книжной торговли никуда не делась, просто, ввиду важности момента, отложилась "на потом". Впрочем, это "потом" не за горами. Ибо табачок табачком, но есть, а особенно пить, надобно. За книжки свои я 5-6 у.е. получить могу. А это и самогон (какой дурак нынешнюю водку покупать станет?) и закуска какая-никакая. Опять же, не ханыга я, чтоб портюшей травиться, а человек, можно сказать, с прошлым.
    Но, увы, сижу себе в кресле, таком старом, что и продать или подарить его не сумел никому, курю сладкую верблюжинку и, странное дело, мыслю. Что, как утверждали древние, только подтверждает то, что все-таки существую. Вывод этот, конечно, радостен, хотя убедителен не до конца. Скорее, все еще проживаю… Не без биографии, конечно, не без… Но кого сейчас удивишь или, тем более, растрогаешь биографией.
    Дело, конечно, прошлое, но я и тем, кого нынче обзывают "новым русским" уже побывал. Успел, видите ли. Миллионами не миллионами, а сотнями тысяч ворочал, причем, отнюдь не в национальной валюте. В национальной валюте у нас нынче почти все миллионеры. Дожили! Радость-то какая…
    В настоящее время нищ, правда. Вот уж воистину:
    - От тюрьмы да от сумы…
    И тюрьма была, и сума вот она…
    Эх! Закурил я новую сигарету. Высох, слегка осыпался табачок, а все равно вкусно до дрожи. И не от того, что "раньшей" жизнью пахнуло. Хотя, вру. И от этого тоже. Верней, в основном от этого.
     - Что соскучился?
     - Не то слово! Истосковался!
     - Что ж не признаешься? -
    Да толку в этом!..
     И еще. Я сейчас один. А то, обычно, прихлынет тоска лютая, а народу кругом… И все толкутся, сочувствуют, в душу проникнуть норовят. Эх, заорал бы:
     - Да отойдите от моей тоски! - но не поймут, совсем не поймут. А тоска не меньше, а время идет. Мое время. Мне отмеренное.
    Глядим на календарь. Впрочем, откуда у меня календарь? Год помню. Месяц апрель. Число шестнадцатое, кажется…
    На старт. Внимание. Марш! Поехали назад.
    Итак, говорил уже, что от тюрьмы да от сумы… Ну, и так далее. Тюрьма, правда, случилась много прежде сумы. Недолгая, правда, но мало не показалось.
    Это теперь, когда сравниваю, решить не могу, что хуже. А тогда… Труба! Конец всему! Позор!
    Случилось со мной это поучительное событие в самом начале шестьдесят девятого. Даже институт не закончил. С пятого курса в лесной университет ушел. Там образование и завершил, в основном. Повышенное!
    Надо сказать, что в древней юности я был… дураком. Очень подозреваю, что и сейчас не шибко умен, но все-таки, все-таки… А тогда есть, пить, спать не мог, так свободы и справедливости хотелось. Для всех! Я же говорил уже, что дураком был.
    Как вышли те семеро на Красную площадь против оккупации Праги протестовать, так понял я, что мне делать надо.
     - Вот он путь!
    Это же надо! Решил в городе родимом солидарность с чехами продемонстрировать. И не где-нибудь, а на Куликовом поле, у обкома, то бишь.
    Мероприятие мыслилось не то, что бы массовое, но Москву надо было переплюнуть (зачем?), посему пригласил на это действо человек двадцать. Не пришел никто! Вернее, пришли, даже приехали те, кому следует.
    В назначенный день спел я себе песенку про бумажного солдатика и пришел к обкому, но только попытался плакатик свой развернуть, как налетели соколики в одинаковых галстуках и ботинках, отоварили поспешно по печени, кинули в машину и увезли.
    Кстати, донеслось потом до меня, что из-за плакатика этого у них неприятности были. Не дали мне его даже достать. Не дали! Даже в протоколе записали, что собрался плакат антисоветский развернуть. А это уже статья другая, помягче. Обидно органистам, досадно…
    
    Нет, все-таки, до чего табачок хорош! Это же надо, с утра по углам бычки отыскивал, причем не очень успешно, а теперь американскую сигаретку покуриваю. Попутно оглядываю свою берлогу. Ничего хорошего! Впрочем, вру! Сама берлога эта самая довольно хороша. Была… Когда мебель наличествовала, да порядок соблюдался. Но мебель почти вся отдана, причем после долгих моих уговоров и просьб принять, последней жене, а порядок вместе с ней ушел…
    Хоть бросали меня жены, но вынужден сказать, что ничего материального они от меня не требовали. Даже при разводе. Причем, уходили и в горе, и в радости. Собственно, их у меня аж две было.
    Та, что в горе ушла… Эх, девчонка-песенка, студенточка ненаглядная… Послушалась маму с папой, теперь живешь в стране Германии. При семье, при достатке, при скуке. Как-то, из любопытства или по пьянке, прочел твое письмо. И опять мало не показалось. Потом их сразу рвал. Зачем из-за чужого человека расстраиваться. Ну, да ладно, дело прошлое…
    Я тогда на допросы чуть не ежедневно ходил. Шел и не ведал - вернусь ли? Однажды вернулся, а женушки-то и нет. Как и не было. Любимый, на то время, бард, помнится, пел:
    - … А ни вещичек ее нет,
    а ни записочки…
    Главное, женаты всего ничего. Меньше года. Начал переживать, но не дали. Самого посадили. Так что, для переживаний другой повод появился. Год впаяли. "За нарушение общественного порядка…" Так, кажется статья называлась. Впрочем, точно не помню, точно не помню…
    Так что, так называемую, теневую школу жизни посетил. Только, уж больно туго учеба мне там давалась. Тупым оказался, неприспособленным. И это при том, что отношение ко мне, как к "политическому" еще сносным было.
    Думал, сперва, не выживу. Выжил…
    Сидеть пришлось месяцев шесть. Потом условно-досрочно помиловали. За точность термина опять-таки не ручаюсь. Короче, выпустили. Но таскать не перестали. Для профилактики.
    Как-то, показал следователь дело мне. Ну, не все, конечно, а часть. Но и та впечатлила. Там доносов имелось больше, чем протоколов допросов. Прошу прощения за дурную рифму. Это случайно вышло.
     Выходило, что почти все соратники еще и стукачи. Ну, все, не все, а солидная часть. Подписи, естественно, я не увидел, но почерк кое-чей опознал. Слава Богу, там хоть опусов моих ближайших друзей не имелось, а то бы не вынес. Хотя, не все из друзей со мной солидарны оказались. Юрка, например, предпоследними, да и последними словами меня крыл, но как беда случилась, родителей не оставлял, почти каждый день к ним заходил. И Шурик… Не знаю, какие у него в то время заработки были, но мать как-то написала, что он им такие продукты приносит, каких они уже десятки лет не видывали. И мне посылки слал... Руслан и Борька все хлопоты на себя взяли. Адвокаты и т.д. Собственно, может им я больше всего обязан, что так мало в камере посидел. И Валерка в стороне не остался. Привез из стройотряда пачку денег и… забыл ее у родителей, когда с визитом к ним заявился. Шуму было… Родители говорят, чтоб деньги забрал, а он отпирается, о деньгах и слышать не хочет. Короче, почти весь свой заработок ухнул. Мама потом призналась, что очень эти деньги кстати пришлись. Тяжеловато им жилось. С должностей своих высокооплачиваемых они-то мигом слетели, а отец еще и прихварывать стал…
     Так что, друзья все, как один, на высоте оказались.
    Но были и другие… Самые горластые, самые идейные, а уж как чехов любили… Стукота поганая!
    Графа Монте-Кристо, тем не менее, из себя строить не стал, чуть поумнел, но соваться в политику закаялся. Тошнить меня стало от политики. И от тех, кто в нее с черного хода лезет. Впрочем, и с белого тоже. Если он есть, конечно, этот белый ход. Закралось, опять-таки, подозрение такое, что все подпольные движения-собрания на длинной улице Бебеля организовываются.
    Нет, хватит с меня!
    Годик на хлебозаводе грузчиком покантовался. Та еще работенка. Но сил прибавила. Еще чем хороша - таскаешь лотки с хлебом и можешь ни о чем не думать. А можешь и думать. Никто ведь не мешает. Зато, ведро ни ведро, дождь или снег, все равно, будь добр, хлеб развези. По молодости больше в ночные смены попадал. Ну, да ничего, выдюжил. Недавно книжка попалась поэта одного, нашего Одесского, я его еще в юности знал, так там строчки есть: -
    … А напротив, там, где хлебный магазин,
    Полуночный разгружается фургон...
    Очень строчки те мою прошлую, хлебозаводовскую жизнь напомнили.
    Может, именно тогда и зарекся воевать с системой. Лучше уж с мельницами. Это и благородней, и безопасней. А система… Победить ее нельзя. Разве что, уничтожить. Или она сама себя уничтожит. А вот тогда зевать не следует.
    Пол года еще ходил в ментовку отмечаться. Периодически и меня навещали. Не без присмотра был. Не без… Сначала часто беседы всякие со мной вели, потом реже… Как-то, уже года полтора после освобождения прошло, следак мой и говорит, вернее спрашивает:
    - А почему это ты в ВУЗе не восстанавливаешься?
    - Да, кто ж меня обратно-то возьмет?
     - Возьмут!.. Вину ты искупил, да и за ум взялся… Обязательно возьмут!
    И взяли. На пятый же курс. Туговато пришлось. Года три, считайте, потерял. Но вытянул, получил этот самый диплом. Ну, а дальше?
    Дальше вообще хохма была. Военкомат обо мне вспомнил. Получаю повесточку, как поется:
     - … на бумаге, на клозетной
    Явиться в райвоенкомат!…
    Делать нечего. Явился. Сообщили мне там, что пора мне и долг Родине вернуть. Как будто я у нее что-то взаймы брал. Не Родина, а ростовщик поганый. Сколько ни отдавай, а все должен, должен, должен. За что?
     - Ладно, - говорю, - долг, так долг, давно хотел в офицерских погонах покрасоваться!
    У ребят-военкомов рожи аж вытянулись.
    - Каким таким офицером? Рядовым пойдешь!
    - Нет такого закона, - опять говорю, - чтоб офицер рядовым служил.
     И документы на стол кладу. А там чин по чину сообщается, что приказом Министра обороны за номером таким-то присвоено мне воинское звание - инженер-лейтенант.
     Дело в том, что офицерские экзамены сдавали мы в конце четвертого курса.
     Тут военкоматским и вовсе худо стало. Что-то там не сработало, не успели или позабыли меня разжаловать. Текучка…
    - Нет, - говорят, - человек, совершивший недостойные поступки, осужденный нашим самым гуманным судом, не достоин быть нашим советским офицером!
    - Ничем помочь не могу, - ответил, - но законы наши родные и про вас писаны. Раз я офицер, то и служить офицером обязан. Так что, разбирайтесь!
     Не ведаю, как они там разбирались, но в военкомат меня больше не вызывали. Даже на сборы в Чабанку, даже на перерегистрации всякие. Вообще не трогали. До сих пор не знаю - офицер я, все-таки, или нет.
     Так что, нет худа без добра. Многие бы со мной поменялись. Пол года в тюрьме на два года в армии. Красота, кто понимает. Только, если честно, я сам с собой ни в жисть не поменялся бы. Только кто меня спрашивал?
     Собственно, у тех, кто служить пошел после института в "непобедимую и легендарную" тоже никто не спрашивал. Диплом защитили, недельку на воле потрепыхались и… вперед. Как Валерка, например.
    
     Валерий, лето 1974 года и 20.11.1992 года
    
     Воспоминания юности есть у каждого. Но до чего же они разные! Одни помнят первую любовь, другие - первую зарплату. И меж этими полюсами, такая всячина всяких воспоминаний, что упомянуть их всех практически невозможно.
     Почему-то больше всего Валерию запомнилась прогулка по Пролетарскому бульвару, одна из многих, ибо очень любил он этот район. Дело было летом. Поднявшись на подъемнике в районе Отрады, пошел он себе в сторону Аркадии, думая о своем. Отслужив пять лет в армии, недавно надев капитанские погоны, чувствовал себя бывалым офицером, эдакой белой костью. Да и мысли роились соответствующие. Дело в том, что уже несколько лет Валерию не давало покоя, довольно успешно замалчиваемое явление русской военной истории, именуемое "Ледовым походом".
     Поразмышляв над невиданной доблестью людей, чуждой ему идеологии, а Валерий считал себя настоящим советским офицером, он стал думать над причинами, расколовшими белую армию, над тем, что все-таки много офицеров и генералов, и не самых худших, перешли на сторону красных. Правда, судьба большинства, в конце концов, сложилась печально…
     В голове складывались четкие строки не то доклада, не то статьи, которую надо бы написать, чтоб дойти, разобраться…
    - Допустим, что белое движение было, как бы НЕПРАВОМОЧНО, ибо толкало страну назад, а хлебнувшие власти, безнаказанности и обещаний люди, в большинстве своем крестьяне, хотели мира, земли и, наверное, какого-никакого покоя. Шиш они все это получили, но это уже другая история. Итак, белые хотели вернуться к СТАРОМУ, но это не устраивало большинство. Но это СТАРОЕ, конечно слегка измененное, являлось воздухом, которым чаяли дышать люди, именовавшие себя белыми. Так почему часть из них, и немалая, примкнула к большевикам? Что осознали, с чем согласились? Ведь победивший класс был им ЧУЖД изначально! Хотя, не всем… Война выдвинула огромное количество людей, так называемой "черной кости", которые в силу личного мужества, ума и, не будем скрывать, обстоятельств стали офицерами. Как бы полноправными членами касты. Так? Не совсем! Каста их не приняла! И нося на плечах офицерские погоны, ежедневно рискуя жизнью наравне с "белой костью", они оставались "костью черной", копя до времени гнев и ненависть. Тот же Жуков, например…
     Тут размышления его были прерваны, ибо длинный кортеж машин, среди которых была даже "Чайка", неожиданно вынырнул из тенистого переулка за одним из санаториев и понесся в город.
    Валерий, сам не понимая зачем, свернул в переулок. Он знал, что там увидит, но что-то, уже не в первый раз, толкало его к стене, ограждавшей абрикосовый рай, когда-то принадлежавший маршалу Жукову, сосланному в конце сороковых командовать Одесским военным округом. -
    Теперь тут обкомовская дача! - вспомнил Валерий. - Не хило устроились штатские. И это после Маршала!
    Неожиданно он решил, что когда-то, безразлично, когда и какой ценой, дача эта будет принадлежать ему.
     Только ему!
    Круто развернувшись, он вернулся на бульвар и снова направился в сторону Аркадии, но шаги его вдруг приобрели необыкновенную четкость.
    Он шел, отщелкивая шаги, месяцы, годы…
    
    Ох, как башка болит! Вроде и не мешал вчера ничего. Одну водку пил, вернее, спирт разведенный. А такая головная боль, как после портвейна с пивом. Говорили же мне, что спирт этот дрянь. Много платишь, мало платишь - итог один. Главное, градусы добрать.
     Нет, все-таки, как болит башка!
     На этот случай, а он отнюдь нередок в моей "послевоенной" жизни, имеется надежное средство. Достаю колесо-таблетку, кидаю в стакан с водой, с ночи поставленный на стул у койки, растворяю, пью. Теперь нужно малость полежать. Что и делаю.
     Спустя пол часа, головная боль угомонилась. Для верности вылежал еще столько же. Все. Можно начинать новый день. Чуть было не сказал, что трудовой. Чего нет, того нет. С "трудовыми" днями полная лажа выходит. С тех пор, как уволили меня в запас, работу никак не найду. Сорок пять лет. Умения, кроме "ать, два", никакого. Даже стрелять толком не научился. Даром, что в Афгане года два прокантовался. Я же технарь. РЛСки, высотомеры, системы наведения - это мое. А остальное…
     Ладно, проехали. Работы нет, зато пенсия есть. Пусть неполная, все-таки три года до выслуги не хватило, но и немаленькая. Причем, в рублях, а не карбованцах. Так что, на жизнь хватает. Тем более, на одного. Мама пол года назад умерла, отец еще раньше, братьев и сестер отроду не водилось. Жена? А жены настоящей никогда и не было. Так, военно-полевые… С другой стороны, носило по Союзу и не только очень даже сильно. С Юга на Север, с Запада на Восток… Кто выдержит? За двадцать два года и жилья-то нормального не было. Общежития, гостиницы, казармы... Все временное, да и женщины такие же встречались. Может просто не повезло, что раньше семьей не обзавелся. А с другой стороны, насмотрелся на женатиков в армии. Несчастные люди! И мужья и жены. Ну, первые, хоть долг Родине отдают, а женщины за что страдают? Ни угла, ни работы, а последнее время и денег не платят. Так что, холостому легче. Зато сейчас - беда! И не скажу, что сам в беде этой виноват. Как по мне, это беда моя…
     И, главное, не могу сказать, что не любили меня женщины, избегали. С другой стороны, какие могут быть женщины на "точке", например. Жены офицерские. Так, говорил уже, посмотришь на эту супружескую жизнь - тошно становится. Мужья на службе, а женам и делать-то нечего. Соберутся, чай-кофе пьют, разговаривают. Мужья со службы придут, пьют, а жены с ними. А куда деваться. До ближайшего кинотеатра километров сто.
     Хотя… Были города и не только туземные… Были компании. Все было. Но ни разу не был я с женщиной больше недели-двух. И не потому, что надоедали или не подходили. Нет! Наоборот! Но, как только казалось мне, что еще немного и растаю, начну в душу впускать, как бежал я от этой женщины без оглядки.
     Почему?
     Да потому, что в свое время я влюбился. Дело еще в семидесятые было. В самом начале. Служил я тогда на точке. Вернее, полуточке, ибо когда-никогда в город удавалось пробраться. Кино, магазины, харчевни всякие… Женщины? Ну, они все туземные... Не очень-то и позаришься. Скучно! Придешь домой со службы и… делать совершенно нечего. Разве что читать.
     Помню, слух по части прошел: - Женщин везут!
     Вернее, не женщин - девушек, чтоб на связи работали, в медчасти, на планшетах… Стали ждать. И дождались-таки. Привезли! И все хорошенькие! В батальоны на точки, правда, никто их не пустил, все в полку остались. Говорили, человек пятнадцать. Мы тут на горе с ума сходили. Расхватают же! Там холостяков множество! Опять же - личность (так мы личный состав называли). Да женатики чем хуже? В общем, - катастрофа! И в полк не пускают - праздники на носу, стало быть, казарменное положение. Наконец, повезло. Старшим машины назначили. Вечером в полк, утром на водовозку и воду в батальон везти. С ней же спуститься, а утром - все с начала. И так до тех пор, пока емкости не заполнятся. Дней пять на такую работу уходят. Прежде от нее всячески отлынивал, а тут обрадовался.
     Спустился в полк и прямиком к корешам-старлеям Грунину и Чайковскому. Всех молодых офицеров, что в полк прибывали, предупреждали - с кем угодно дружить можно, а с этими - ни-ни! Вот я с ними и подружился. Что, в немалой степени способствовало тому, что на точке очутился. Короче, кинулся к друзьям, спрашиваю:
     - Ну как?
     - Сам увидишь, - отвечают.
     - Когда?
     - А нынче же вечером…
     А вечером… и началась любовь моя нечаянная негаданная рыжая медработница красавица губы пухлые сразу на нее уронился а она ко мне прильнула все понял что вот оно чудо пришло не один я на земле этой а впереди счастье и радость немеркнущие каждый вечер с машины спрыгивал и к ней родной ненаглядной любимой все забыл как зовут меня не вспомнил бы только…
     Боль такая была, что помочиться - хуже пытки.
     И колол бицеллин мне друг - нач.санчасти Эмик Сисакян и поговаривал что-то насчет насморка которым каждый настоящий мужчина переболеть должен я и переболел но не насморком этим хотя и им тоже.
     Переболел на всю жизнь.
     И как только покажется мне женщина желанной, как только пойму - привыкаю к ней, как бегу без оглядки. От любви, от позора, от боли.
    
     Да-а… Загнала жизнь в угол. Что ж, самое время начать отбиваться. Это в характере у меня, рыпаться начинаю только тогда, когда к стенке лопатками прижмет. До того пячусь, пячусь… Как "легендарная и непобедимая" в сорок первом… Но, не кричать мне уже:
    - … Не Москва ль за нами?..
    Тем более, что Москвы действительно за нами уже нет, а хоть и была бы, то ну ее на хер ту Москву. Мне как-то "провинция у моря" дороже. Вот за нее любому бы кадык перегрыз. Но не требуется, не требуется. И то, слава Богу!
    Ладно, но что делать безработному полковнику РТВ в родном городе? Пенсия есть, а зарплаты нет, жилье есть, но пустое и звонкое, словно допитая тара. И по всему этому гулкому великолепию бегает неугомонный котенок с заветным именем Ректификат. Бегает и гадит, потом вымогает еду, после чего снова гадит. Больше никого! Друзья… Что-то они давно не проявлялись. Ни великий, и откуда что берется, комбинатор Костя, ни новоявленный политик Юрка, да и остальная троица куда-то запропастилась. А ведь неразлучны были…
    Самому что ли позвонить?
    Дожил, ни один телефон навскидку не помню. Ладно, не горит. Вернее, горит, но там, в трубах. Махнуть, что ли, напоследок?
    - Напоследок? Откуда я взял, что напоследок? Хрен его знает! А я так точно знаю, что жизнь надо менять. Как? Время покажет, время покажет…
    Да, кстати, а сколько времени сейчас. В реальном, так сказать, измерении. Протягиваю руку к стулу, но часов нет. Тотчас прошибает холодный пот. Часы у меня вроде талисмана. Они мне от одного духа достались. Он, может, и не хотел меня убить, но получилось так, что убил я… И не его одного. А сержант мой, Васька, часики-то снял и мне отдал. И никакого мародерства. Нормальный военный трофей в ненормальной войне. Васька потом, сказывали, чуть не Героя получил. Не за тот бой. За другие дела. Но точно не знаю. Выпал мне тогда фарт за фартом. Как часы те, трофейные надел, так и пошла везуха. Сперва орден дали. Второй уже. Боевой. Потом звание внеочередное присвоили и тут же на новую технику кинули. На завод. Руководить испытаниями и приемкой. Так что, с солнечным Афганистаном распрощался. Не скажу, что неохотно.
    А часики - вот они. Под подушкой заховались. Надеваю и, как всегда, любуюсь. "Ролекс", но не фуфлыжный, а самый, что ни на есть, настоящий. Правда, корпус стальной. Но я на рыжье не падок. Классные часы, мужские!
    Надел часы, пора и за жизнь приниматься.
     Кому звонить будем?
     Открываю спутник склеротика, листаю…
     Первая буква, естественно А. Кто у нас на эту букву? Есть - Александр.
     Александр… Александр… - кто же это?
     Вспомнил! Да это же Шурик!
    Да-а, пить, конечно, нужно меньше.
    Собираюсь, было, нажимать на кнопочки, но, опять склероз, вспоминаю, что Шурик-то давно уже в Одессе не живет. Эх, Шурик, Шурик!..
    
    Шурик 19.08.1991 года
    
     Все! С меня хватит! Возвращаюсь!
     Утром будит меня Наташка, вопит:
    - Вставай скорей, в Союзе переворот!
    Вскочил, как подброшенный. А телевизор, как назло, "Лебединое озеро" показывает. Сижу, жду. Наконец, дождался…
    Тошно… Неужели все по-новой?
    С другой стороны, мне-то какое дело? Я нынче гражданин Израильщины. Называюсь - ватик. Вернее, хотел бы называться. Это вроде старослужащего в армии. Сначала, по приезде, ты - олим, прожил пять лет - повысился в статусе. Столько я еще тут не прожил, но в этих условиях насчитываю себе год за три. Так что, самая выслуга и получается. Есть, правда, более высокая ступень, сабра, но мне она не угрожает. Я тут не родился. Ну, на "нет" и суда нет. Переживу. Тем более, что и умирать я тут, даже в самом отдаленном времени, не собираюсь. Есть места и покруче. Я-то их знаю.
    Собственно, любовь к земле, так сказать, предков я уже пережил. Пора обратно. Демократию защищать.
    Обрадовал этой ценной идеей свое семейство. Естественно, полный восторг, переходящий в истерику.
    - Далась тебе эта демократия! - вопит Наташка. Ну, она-то у нас в семье завсегда главная. Даже идея такая была вброшена, что не я это на ней женился, а она меня замуж взяла.
    Хорошие еврейские мальчики должны жениться на хороших еврейских девочках. Неписаный, но закон. Кто его придумал? Подозреваю, что хорошие еврейские бабушки.
    Может потому, что бабушки у меня не было, я - хороший еврейский мальчик - женился на хорошей девочке. Русской…
    Нарушил, так сказать…
    Впрочем, особого ажиотажа в доме не было. Я, к тому времени, в отличие от государства, перешел на полный хозрасчет, так что особых рычагов влияния у родителей не наблюдалось. Впрочем, они им и не нужны были. -
    Любишь? - спросил отец. -
    Ага! - ответил я.
    Мы оба слегка стеснялись этого слова… -
    Хорошую девочку берешь? - спросила мама. -
    Угу! - ответил я.
    Что такое "хорошая девочка" мы с мамой примерно знали.
    Подозреваю, что у Наташки объяснения с родителями протекали более бурно. Но меня это никоим образом не коснулось.
    Может, просто наши родители были ошарашены скоротечностью и результативностью нашего романа и не успели опомниться и собраться с силами для достойного отпора.
    А начиналось все довольно банально. Сидел я в своем пункте металлоремонта и ни о чем плохом не думал. Впрочем, и о хорошем тоже. Утюг, помню, починял. Тут дверь открывается и какая-то совсем нездешняя девица входит. Высокая! На пол головы меня выше. Или длинней… Как посмотреть. Ну, я особенно на нее смотреть и не стал. Незачем. Такие девочки в Борькиных райкомах существуют. И нигде больше. Во всяком случае, в наших компаниях таких не встречал. Посему, сходу к ней неприязнью проникся. -
    У-у, - думаю, - мымра очкастая пришла голову морочить!
    Почему мымра? Почему "голову морочить"? Ей Богу, не ответил бы. Но подумал… Принесла она какую-то невиданную кофеварку, сказала, что сломалась.
    Покрутил я агрегат, определил, что нагревательный элемент полетел. Стало быть - хана кофеварке. Таких элементов у нас никогда и не бывало. О чем и сообщил девушке, как можно вежливей, и опять за утюг взялся. А она не уходит. Стоит, губы кусает. Пухлые такие губы… Вообще-то красивые… -
    Очень вас прошу - сделайте что-нибудь. Я очень к этой кофеварке привыкла. И кофе отличный получается! -
    Девушка! Ну, что я могу сделать, если нагревателей таких у нас нет, не было и не будет!
    Стоит, не уходит, а глаза под очками слезами наливаются. Красивые глаза. Зеленные… -
    Хотите, - говорит, - я больше заплачу! -
    Просто мечтаю, - ответствую, - но…
    Тут мне совестно стало. Стоит человек, передо мной унижается, а я и рад. -
    Оставьте свой трактор, попытаюсь!.. -
    Когда мне зайти? - спрашивает. -
    Давайте завтра. После обеда.
    Ушла… А я за кофеварку взялся. Попытался, было, нашу тену поставить. Да куда там? Наши больше на самовары рассчитаны. Стал коллег обзванивать. Ни у кого нет. Один, правда, посоветовал на Староконку съездить. И правда - там чего только не найдешь.
    Наутро, я, вместо того, чтоб, как нормальный человек, на работу отправиться, поперся на Староконку. Неблизкий путь, между прочим. Часа два там угрохал. Нашел, все-таки, нечто похожее, на то, что мне нужно. Принес в мастерскую, поставил вместо сгоревшего нагревателя этот. Волнуюсь, почему-то. А зря! Заработала кофеварка!
    Теперь стал девицу ждать.
    Пришла, не запылилась… -
    Забирайте свою игрушку, - говорю. Как часы работает! -
    Спасибо большое-пребольшое. Ну, просто огромное! Сколько я должна?
    Вот тут она меня в тупик поставила. Что ей скажешь, если нагреватель, мной купленный, наверное, больше ее кофеварки стоит? -
    Ладно, ничего вы не должны! -
    Как это? -
    Да, так! Привык я, знаете ли, хорошеньким девушкам подарки делать! -
    О, я так не могу! -
    Ладно, - отвечаю, - тогда с вас чашка кофе из любимой кофеварки.
    Покивала согласно и ушла себе…
    А мне - грустно… С чего - спрашивается?
    Думал никогда я больше ее и не увижу. Ан, нет. Незадолго до закрытия приходит. -
    Вода, - спрашивает, - найдется? -
    Ну, этого добра…
    Смотрю и глазам не верю. Открыла сумочку и достает кофеварку пресловутую, пакет с кофе, сахар, чашечки маленькие, ложечки, коробку с пирожными. Обалдела! Это уж точно!
    Надо сказать, что кофе в этой кофеварке действительно классным получился. Крепкий, густой и сладкий.
    Как наша с Наташкой дальнейшая жизнь!
    
    - Далась тебе эта демократия! - вопят ее родители, на моем горбу в Землю Обетованную въехавшие. Теперь их, правда, пушкой отсюда не вышибешь. Пенсии, льготы… А ведь тестюшка мой, в свое время, чуть ли не народным антисемитом республики был. Как он и теща наш брак с Наташкой пережили до сих пор не знаю. Сунулся, было, спрашивать, так меня клеветником и злопыхателем обозвали. Плюс, конечно, и от Натальи сцену у фонтана поимел. Фонтан тоже был. Слез. Так что, больше я свое нездоровое любопытство путем опроса ее матери и папеньки не удовлетворяю. Себе дороже.
    И даже сынуля, наследник и любимец, тоже что-то подобное лопочет.
    Вот люди, ничего понимать не хотят!
    И так я себя этой самой "демократией" завел, что готов был немедля в Союз лететь. Ну, точь в точь, как этот арабский город - Поц- Аид.
    Но для начала, решил в Одессу позвонить.
    У Юрки долго никто трубку не брал. Я уж решил дальше звонить, как он трубку поднял. И сонным таким голосом:
    - Да, слушаю!
    - Юрка, это я Шурик!
    - Привет, Алексашка, что случилось?
    - Это не у меня, это у вас случилось!
    - У нас? У нас все по делу! Вчера до шести утра гудели…
    - А переворот?
    - Какой переворот?
    - ГКЧП!
    - Что-что? Какое ЧП?
    Короче, ни хрена он не знал. Пришлось популярно изложить все, услышанное по телевизору. Замечательно, да? Я отсюда должен информировать этого балбеса, что у них в стране государственный переворот, что Горбачева от власти отстранили, что конец всему…
    Только Юрку слова мои не очень впечатлили. - Ну и что? Что ты так волнуешься? Пошумят и опять все наладится. Стоит ли человека из-за такой чепухи будить?
     Ничего себе! Друг звонит. За тысячи километров пробился, а он за порушенный сон упрекает. Конечно, великий писатель-возвращенец и не такое себе позволить может, но не со мной.
     Бросил я трубку и тут же новый номер набираю. Костика. Уж он-то поймет! Сам демократом был, нам пример подавал. Другое дело, что мы этому примеру не очень-то следовали. И, честно говоря, правильно делали. Ладно, это дело прошлое.
     Костя трубку поднял сразу.
    - Привет, сколько зим?..
    - Костя, как вы там? Танки уже на улицах?
    - Какие танки? Жара на улицах!
    - Так переворот же, ты что тоже не знаешь?
    - Знаю, как раз этим и занимаюсь!
    - То есть, как занимаешься?
    - Ладно, тебе скажу. Понимаешь, раз коммунистический переворот, то доллар упасть должен. Обязательно. Сейчас все кинутся баксы сдавать. Главное, момент не упустить. Вся эта бодяга за неделю кончится, необходимо, как можно больше зелени набрать.
    - Зачем? - растерялся совсем я.
    - Так она же после того, как ГКЧП лопнет, знаешь как вверх полезет? Тут такая маржа светит, что не снилось!
    - Костя, эх, Костя!
    - Да ладно, старик, все мы когда-то молодыми идиотами были. Я-то поумнел! А ты, гляжу, романтиком заделался. Лучше расскажи: как дела, как Наташка, как мелкий? Может помочь чем?
    - Я скоро приеду!
    - Гений! Давай подгребай! В кои веки опять соберемся. Если с деньгами туго, то подсоблю.
    Вот трепло! А все равно приятно. Но, все-таки, что-то они недопонимают. Ладно, пора снова телик смотреть. Вдруг что новое скажут.
    
    Тут автор вынужден сделать небольшое отступление. Дело в том, что он забыл (склероз?) рассказать о том, что все-таки связывает его героев. А ведь он представил уже четверых, намекнув, что их будет аж шестеро.
    А дело-то все в том, что все они росли на одной улице, даже на одном квартале, ходили в одну школу и подружились, как тогда казалось, на всю жизнь.
    Дороги их то шли вместе, то разбегались…
    Увы, в конце концов они сольются в одну, и никому уже свернуть не удастся.
    Чувствую, что еще придется к этому вернуться, но потом, позднее, когда познакомитесь со всеми.
    Итак, с четырьмя вы уже знакомы. Остались еще двое. Даже не знаю с кого начать. Пожалуй, начну с Руслана. Вернее, он начнет. А там видно будет…
    
    Руслан, октябрь 1980 года
    
     Всем на роду написано кем-то быть. Ну инженером там, артистом, ученым, рабочим. Мало ли... Вот мне на роду, видать, было написано стать писателем, а стал я "маленьким органистом", что означает маленьким работником наших больших органов. Вернее, это я сначала был "маленьким", а теперь довольно солидный. Ну не генерал, но довольно близко. Выслужился. А ведь прежде я о такой карьере и не помышлял. Сначала все было, как на роду написано. Пошел я учиться на филфак, более того, учился довольно неплохо. Статеечки пописывал, в газетах печатали. Живи и радуйся! Дорадовался. Все почему? - Книжки любил интересные читать. Не полезные, с точки зрения Марксизма-Ленинизма (тьфу!), а именно интересные. Так одну, на которой меня и прихватили, дочитать не успел. Взамен нее, мне Уголовный кодекс читать подсунули. Любопытное, конечно, чтение, но когда статьи не про тебя писаны. Ну, а ежели про тебя, то и чтением это назвать трудно, сплошная тряска конечностей. Было это в самом начале семидесятых, слухам о необыкновенной гуманности органов уже не верил даже врожденный дебил, а я дебилом себя не считал, да и сейчас не считаю, несмотря на то, что скоренько подписал все бумаги, по которым "....обязался....", ну и так далее.
     После этого "светил" мне прямой путь в стукачи, или барабанщики… Но повезло. Наверное, повезло… В их оркестре мне более приятный инструмент приготовили. В штат взяли.
    . Спросите:
     - Но ведь от "барабанщика" до "органиста" путь не маленький?
     Не без того. Я-то прыжками несся. Главно дело, было себя, родимого, убедить, что вершу работу нужную и справедливую. Убедил! Куда денусь? Тем более, писать я очень любил. Вот и писал уже, не доносы какие-нибудь, а, как положено, рапорты. Что характерно, конечный результат меня никогда не интересовал. Совесть? Ну, у нас в Державе провозглашена самой Конституцией "свобода совести". Против Конституции не попрешь. Вот я совесть свою и освободил. Должно же в этой стране, хоть что-то свободным быть.
     Редко-редко человек говорит себе: - Подлец!
     В самом крайнем случае, сказав это, все-таки добавляют:
     - … а такой-то еще хуже!
    
    Видимо, писатель я талантливый был или, более того, современный, ибо меня на курсы отправили. Повышения гебешной квалификации. Окончил я курсы, еще более проникся и стал заниматься не всякими делами, а конкретными. Дело №..., Дело №... и так далее. В общем, был при Деле. Теперь у меня свои "барабанщики" имелись, ибо никак нельзя "органисту" без них. Неполный оркестр получается. А какому музыканту не хочется дирижером стать? Пусть маленького оркестра, но своего. Вот и я к этому стремился. Честолюбие, видите ли. Да и внушали с пионеров, что всякую работу нужно делать хорошо. Не говоря уже о том, что всякий труд почетен у нас в стране имени Павлика Морозова. Это точно! Попробуй, возрази, сразу убеждать стану, да так усердно, что не рад тому, что усомнился будешь. Я даже для нас название придумал - Убеждающий Комитет Государственной Безопасности по Одесской области. УКГБ - слышали?
     Занимался я сначала недовольными. Их, почему-то, много оказалось. То, то не нравится, то это. Лысый Никита еще в свое время работу нам на годы и годы наперед подкинул. До него все, в основном шептались, не так шумно было, а как открыл он свою варежку на 20 и 22 съездах, так и людишки заговорили, в голос. Ну, понять бы им, идиотам, что на 20-м съезде он шкуру свою спасал, "сторонников" от кормила отпихивал. Чуть кто рыпнется, он ему сразу:
     - А ты что в годы репрессий делал?
     Ну, и куда тому деваться? Не спросишь же у Генерального секретаря:
     - А ты?
     Во первых нельзя, а во вторых тебя сразу в сионизме обвинят, ибо еврейская это манера вопросом на вопрос отвечать.
     Ну а 22 съезд - это вообще перед Западом выпендреж. Знал лысяра, что скоро помощь побежит просить, ибо народу, даже такому, как наш, есть-пить надо, а нету! Вернее, пока есть, но мало, а после еще меньше будет, ввиду нашего, самого передового сельского хозяйства и самых прогрессивных пищевых технологий.
     Ну, а как Запад не даст ничего?
     - Сами съедим, - скажет. - Вы такие прогрессивные, нас похоронить хотите, так и ешьте, что произведете!
     А производили, к тому времени, только всякие решения ЦК КПСС. Вещь, конечно, нужная, но мало съедобная.
     Вот и решили наше "истинное", пострадавшее от культа личности, лицо еще раз Западу предъявить, да пообещать ошибки и перегибы всякие исправить. А заодно, наиболее одиозных "товарищей" на пенсию спровадить.
     Так что, народу-людям поговорить стало о чем. Не поняли, что то, "Что дозволено Цезарю Сергеевичу, не дозволено бы…длу". Да и лозунг :
     - За работу, товарищи! - воспринят был больше относительно работы языков.
     А книг понаписали! Правда, надо сказать, что книги эти, в основном, в столах (наших, а копии в редакторских) так лежать и остались. Но кое-что вышло. "Один день....", например. Страшная книга! Гениальная, но страшная для всего строя нашего, идеологии, короче всего-всего. И, вроде бы, никаких там призывов нет и герой - крестьянин-роботяга, а опасней не видывал ничего. Это вам не писания какого-то Дьякова, в журнале "Октябрь" опубликованные. Знающие люди шутили, что если к его воспоминаниям и все доносы его же присовокупить, то и годовой подшивки журнала не хватит. Но кто из читателей об этом знает? Набрасывались и на это.
     Годы долгие с тех пор прошли, мое поколение подросло, за дело принялось, а книги те, как, не рекомендуемая, Библия, в любом доме интеллигентском имеются. Вернее, ксерокопии.
     Ну, как тут работать? С одной стороны, языки укорачивать надо было, с другой, сами же запрещенную литературу печатаем.
     Не договорил лысый основоположник, когда про кино заявил, что важнейшим из искусств является. Не сказал, что еще более важным и опасным, при том, является печатное слово. Хотя, печатное слово тогда к всеобще грамотному народу тогда только в виде газеты "Правда" поступало или перепечаток из нее. Книги, конечно, журналы всякие тоже издавали, да и издают, но там все так причесано, так идеологически выверено, что только отъявленные извращенцы, путем чтения между строк, что-то крамольное найти могут. Хотя, если почитать сами строки, то, иногда, такое находишь! Но ша! Я и поставлен был для того, чтоб находить и искоренять, а не для того, чтоб вам примеры всякие писательской изворотливости приводить. Сколько маститых и многажды лауреатов свои романы после нашей корректуры наново переписали! А сколько, с позволения сказать, писателей, вообще теперь объяснительные записки и строчат?
     А радио? До войны, говорят, проще было. А как натаскали все, кому не лень, трофейных "Телефункенов", так проблема возникла. Нет, чтоб слушать музыку советских композиторов в исполнении Бернеса или еще кого-нибудь! Так норовят на короткие волны залезть. А там знамо дело, что за голоса! Глушим мы их, правда, но недостаточно. На все мощностей не хватает. Разруха в стране, восстановление хозяйства, войной и ответственными работниками порушенного, так что глушилки наши только частично срабатывают, а зря, ибо вони в обществе, после передач голосов всяких, дикое количество. Вот и обсуждают, услышанное, все, кому не лень. А не лень у нас всем. Это не работать! А то, что на каждый роток у нас не платок, а ухо государственное, не догадываются. А надо бы!
     Вот, пошли у человека неприятности, с работы увольняют, на другую не берут, очередь на квартиру никак не подходит... Да мало ли чего? Так он начальство или, еще хуже, строй винит. А надо бы себя, языкастого! Ну, тех, кто и после неприятностей не успокаивается, болтать продолжает, мы к себе вызываем. Для выполнения первой функции нашей - убеждения. В большинстве случаев помогает. А если нет, то тут уже речь о безопасности идет, соответственно и разговоры другие. Опять-таки Воркутинский уголек стране нашей просто необходим.
     Вот так жил я, работал, рос над собой, пока действительно крупное дело отдел мой не раскрутил. Компания молодчиков одних не только радио слушала, но и печатным делом занялась, листовки стала выпускать, в международные организации пыталась обращаться. Обезвредили мы их довольно быстро. Взяли листовку, проверили шрифт, вышли на машинку, за ней на человечка, а тот уже всех остальных сдал. И кем они, по вашему, оказались? Ни за что не отгадаете! Детишками ответработников! Кому-то это очень кстати было. Много постов хороших и разных освободилось. Так что поощрение всему отделу великое вышло. А мне, так еще и повышение. Бросили меня на религию. В Комитет по делам религий. Ну, слово "Комитет" там очень уместно! Ибо, кому же религией заниматься, как не Комитету?
     Переподготовку я, конечно, прошел, уяснил чем христиане от мусульман отличаются. Или иудеев... Ох уж мне эти жиды! Они оказывается - иудеи. Что противно - придется запомнить.
     Вот написал это пакостное слово и тошно стало. Друг у меня имеется, еврей, между прочим. Хороший друг, дорогой. Не дай Бог узнает он, что такие слова пишу-произношу. Не простит. Многое простил, даже работу мою нынешнюю, а слово это не простит. И потеряю я друга! Нет, больше я таких слов не произношу.
     И с христианами не все так просто. Есть православные - это почти наши, разрешенные, зарегистрированные, практически официальные верующие. Есть католики - униаты проклятые, запрещенные и опозоренные пособничеством фашистам и империалистам. Есть сектанты - баптисты, пятидесятники, адвентисты всякие. Но и этот народ разделяется на зарегистрированные, то есть сотрудничающие с державой нашей, общины и не зарегистрированные, не желающие с государством сотрудничать. А ведь тоже христианами себя числят. Вот на эти секты подпольные и должен был я основное внимание обращать, не оставляя без присмотра и всех остальных.
     В нашем деле главное подкованность! Прошло время, когда подследственный тебе антисоветчину в лицо, а ты ему пистолет в зубы. Хорошо это, или плохо, дискутировать не будем, но прошло. Теперь аргументы подавай. Я ж говорил уже, что первое у нас - убеждение. Все остальное чуть попозже.
     Вот и засел я за Библию, конфискованную, при случае, у какого-то деятеля. Оформил, как положено, на себя, в качестве пособия и почитываю -разбираюсь. Очень меня история с Иудой этим заинтересовала! И вот почему. По их версии, предателем Иуда был, продал Иисуса за тридцать ихних денежных единиц. Что-то мне не верится! Ну, прикиньте себе, появляется новый проповедник, лидер, за которым толпы идут. И не просто идут, а идеологию новую усваивают! А новая идеология это конец старой! Если, конечно, дать ей развиться. Кто ж такое дело на самотек пустит? Тем более разведка-контрразведка у евреев всегда высоко поставлена была. Арабы соврать не дадут! Вот и прикрепили к Иисусу Иуду этого, а задание у Иуды соответствующее. Сначала хотели, видно, Иисуса дискредитировать просто. Не до крупных дел было. А крупные дела - они и шумные всегда! А тут страна оккупирована, свобод, оговоренных, все меньше, да и то Цезарь только и ждет момента, чтоб их вовсе отнять. Но не получилось с дискредитацией. Уж больно правдивые и хорошие слова Мессия говорил. Не придерешься. Я как-то Нагорную проповедь прочел, так сразу понял, откуда "Моральный кодекс строителей коммунизма" у нас появился. Ну, почти слово в слово! Ловко идеологи наши работают. Коммунисты, негде пробу ставить, а Библию читают! И не отбрешутся тем, что надо, мол, противника изучать. Что это за изучение, когда тексты один к одному передираются. Это уже плагиат! За такое в древности живьем в стену замуровывали.
     Но вернемся к Иуде. Он явно в Моссаде ихнем древнем служил. Вот и выполнял задание, причем успешно. Христос-то доверчивый, в людях только хорошее видеть хотел. А может, знал Он, кто такой Иуда. Провидцем же был... Спросите:
     - А почему же тогда не разоблачил Он Иуду?
     Неохота мне, признаться, в теологические диспуты влазить, хотя, свое мнение у меня по этому поводу есть. Хотя, мне-то свое мнение иметь не положено. Разве что дома. Но я-то пока на службе, так что пора сосредоточиться, отсебятиной не заниматься. Так что там, в Иерусалиме этом?
     Да наперекосяк все, как-то сразу, пошло. Эти, там, в Синедрионе, не дураками были! А тут случай представился руками римлян Иисуса убрать. Сразу им и воспользовались. Научили Иуду, какие показания давать. Выдали ему его нумизматическое вознаграждение, да и убрали, чтоб после лишнего не болтал. Да и отработанный материал был уже Иуда, ни на что больше не годный. Ну и в петлю его.
     Как говаривал бывший вождь:
     - Нет человека, нет проблемы!
     Впрочем, проблем у евреев, все-таки, не убавилось. До сих пор расхлебывают. Ну да ладно об этом.
     Но почему, почему Христос этот, так опасен евреям был, что не пощадили они Его, на казнь лютую отдали. А пощадили Варавву. Паренек тот еще был: разбойник, грабитель, убийца. В общем, весь букет ихнего УК. А отпустили. Видимо, не сочли социально чуждым. У нас в ГУЛаге тоже такое было. Уголовники - наши люди, а политические - не наши. И отношение соответствующее.
     Что ж выходит? А выходит то, что, во все времена, инакомыслие - самое страшное преступление.
     Опять-таки всегда инакомыслящие были. И будут! Но одни молчат себе в тряпочку, да еще и с другими, но говорящими, борются. Да как успешно! Знают, что у тех на уме. Так всегда. Если увидите человека, который успешно борется с чужой идеологией, знайте, что идеология у него та же, с которой он и борется. Но скрывает это, гад, притворяется, блага получает в полной мере. Поэтому они, борцы эти, перестраиваются так легко. Фактически не приходится им перестраиваться!
     Бывает и наоборот. Слушал я не раз лекторов антирелигиозников. В основном, это попы бывшие, якобы раскаявшиеся, переставшие в Бога верить и,, оттого, спешащие с нами, атеистами, своим новым прозрением поделиться. Смехота это все и позор. Я-то знаю. Инструктаж они у меня проходят. Некоторые в религию из выгоды ударились, а как не вышло сразу большой кусок откусить, разочаровались и пошли религию эту крушить. Эти-то ладно. Но и другие есть. Приперло их, деваться некуда, слабы, вот они хлеб свой и отрабатывают, а в Бога верят! Видно это. Я бы их пожалел, но мне никого не жалко.
     А у нас в стране, почему Бога-то отменили? Идеи у них вроде общие, а отменили. И не потому, что заместо икон лики вождей своих повесить всюду захотели, а потому, что Христос этот из Библии хотел переделать человека, а большевики общество. И спохватились, что никак у них это, кроме как из под палки не получится. Человек верующий он-то и грешить не будет. За что же его тогда в узде держать? Как его подчинишь, если высшая инстанция у него на небе. Туда-то не доберешься. А вот, если постановить Политбюро или ЦИКом, не помню как они тогда назывались, что Бога нет, порушить церкви, поломать, пожечь иконы, пострелять священников, то куда народу деваться? В клуб и райком пойдут. А тех, кто не пойдет, сослать и пострелять тоже можно. Вот тебе и полный атеизм на одной шестой суши.
     А ведь не вышло! Как приперло усатого вождя в сорок первом, так сразу о Боге вспомнил. Всех "братьями" и "сестрами" назвал, крестный ход разрешил, патриарха... И ведь помогло! Перемогли люди беду лютую. А после этого обратный ход давать, видать, уже боязно было. Так и осталось. Но под партийно-государственно-гебешным надзором. И никакой литературы! В Библии много чего вычитать можно для нашего народа лишнего. Представляете, вместо благодарности партии и правительству, благодарность Богу приноситься будет. Я даже тексты придумал:
     - Спасибо Тебе, Господи, за наше счастливое детство!
     Или:
     - Господь Бог - наш рулевой!
     А партию нашу, руководящую и вдохновляющую куда же? А ежели кто у партии порулить попросит?
     М-да-а! Интересные мысли наблюдаются у ответственного работника идеологического фронта. Да, да - фронта! Никак не меньше. Был Белорусский фронт, Западный там, теперь только идеологический. А раз есть фронт, то все мы - фронтовики, а значит всё по законам военного времени!
     Интересно, что мысли эти приходят ко мне только дома, когда я один. А дома я всегда один. Семьи нет и не предвидится за работой такой. Может, оно и к лучшему.
    Самое смешное, что как был антисоветчиком, так им и остался. Вернее, вру, еще большим стал. Ну, это-то понятно. Я - человек информированный. А более всего способствует убеждениям именно информация.
    Информации у меня, сами понимаете, хватает. Отсюда вывод. Даже два:
    - Советская власть - дерьмо!
    - Советский строй - полное дерьмо!
    Хотя… Как для кого! Вот Борька, например…
    
    Борис, октябрь 1982 года
    
    Я сразу понял, что заветное слово "райком" происходит от другого, еще более заветного, "рай"! Но тот, заветный, вернее ветхозаветный, далеко, да и поди места там для меня не окажется, а этот - вот он! Пусть маленький, комсомольский, но все-таки рай.
    Теперь-то мне все привычно-препривычно, словно домой попал, а тогда, десять лет назад, все в новинку, все в радость.
    И кем я, спросите, был? Инструктором, вшивым инструктором, но, охотно повторюсь, в раю. А рай - это место, где есть все! Правда, это "все" выдается строго по ранжиру. Инструктор - завотделом - секретарь третий - второй - первый…
    Инструктор жопу рвет, чтоб завотделом заделаться. Завотделом на все готов, чтоб в секретари выбиться, а секретарь, тот о горкоме мечтает. А ведь есть еще, шутка ли, обком! Но и это не все. Пошли с начала. Райком партии, горком, обком… Дальше уже вообще заоблачные выси. Мне там не бывать. Не успею.
    Но и в нынешнем, маленьком комсомольском раю хорошо. Тем более вернулся сюда с повышением, да еще каким. Уходил инструктором, а пришел секретарем. То-то!
    Вот он кабинетик мой, давно облюбованный, вот табличка на двери, вот лакеи-инструкторы стоят, кланяются. Иду медленно, киваю…
    Первый раз попал я сюда, можно сказать по блату. Дело так было. Захожу, раз к своему корешу, секретарю факультетской комсомольской организации, на предмет предоставить помещение для пули-другой. Мы часто там, в комитете играли. И не гоняет никто, и курить можно. А какая же пуля без сигаретки?
    Так вот, захожу я, гляжу, а какой-то штымпик вшивый на дружка моего орет, аж слюна брызжет. Хотел я по-тихому слинять, неудобно все-таки, но штымпик этот и сам закруглился, обматерил приятеля и дверью хлопнул. Гляжу, что-то комсомольский божок наш совсем пригорюнился.
    - В чем дело? - спрашиваю
    - Да, херня одна получилась. Как расхлебать не знаю!
    - Рассказывай!
    - Велели в горком комсомола человечка направить. Праздник они какой-то общегородской надумали. И чтоб человечек этот и писать мог тексты всякие, и организаторскую работу знал. Наметил я одного, да не успел. Третьи курсы раньше других в колхоз законопатили…
    - Вызови!
    - Так сегодня, сегодня уже человек нужен! Видел, как этот инструктор райкома изгалялся?
    - Это вшивье - инструктор райкома?
    - А кто же еще?
    - И он имеет право на тебя так орать?
    - Насчет права не интересовался, а орать может. Сверху на него давят, он на меня… Пальцем шевельнет и я никто. И поеду по распределению в Шушенское. Нас комсомольских работников, ежели что, очень любят по ленинским местам отправлять.
    - Ладно! Выручу тебя. Писать я и стихи и прозу умею. Сам знаешь, кто факультетскую стенгазету выпускает. Как-нибудь и там сработаю. А ты меня от колхоза освободи.
    - Благодетель! - возопил приятель. - Какой колхоз? Бери бумагу, лети в горком, приступай. Получится, век тебе этого не забуду!
    Так я попал в горком комсомола. Так, еще будучи комсомольцем, узнал, что такое рай. Столовая! Простая столовая обкома партии, куда нас пускали! Ассортимент! Цены! Эх, да что говорить! До сих пор слюнки текут, как вспомню.
    А новейшие, не порезанные кинофильмы по четвергам, а шмотки из спецмагазинов? В сами-то магазины меня, правда, не пускали, рылом не вышел, но всегда можно кого-то из друзей, а я их сразу же завел в диком количестве, попросить насчет джинсов, или батника.
    Компания в этом горкоме подобралась та еще. Выпить каждый умел, анекдот по случаю рассказать… Со стороны смотреть - не подступиться ни к мужикам, ни к девам. Строгие такие, важные. Слова цедят медленно, со значением… А как собьются в компанию, среди своих, естественно, так куда эта важность-вальяжность девается? Водку жрут литрами, а еще и трахнуть норовят все, что шевелится. Да и девки-горкомовки такие же. Трахаться готовы в любое время, хоть на столе своем секретарском. И то, страшные же, как мировой империализм в изложении Ильича! Их, видно, специально туда по гнусномордости подбирают. А естество требует. Вот они служебным положением и пользуются.
    Я и дня там не поработал, как пришлось одну ублажать. Второго секретаря, между прочим. А мне что? Я знал, на что иду. Правда, чтоб рожу ее поганую не видеть, поставил раком у комсомольского знамени и отоварил, как мог.
    Мог я, видимо, неплохо, потому как сразу в первые люди выдвинулся. Во всех комсомольских пьянках участие принимал.
    А работа? И ее умудрялся делать! Такой сценарий праздника им закатал, что секретарь горкома, который сценарий этот визировал, аж прослезился.
     Жизнь пошла!.. Ребята в колхозе вкалывают, а я в бобике, предоставленном Одесским Военным Округом, по городу шастаю, праздник, вспомнил - "День призывника", организовываю. Это днем. А вечером, святое дело, комсомольские мероприятия.
     Век бы так жил. Но, увы. Я при этой жизни временно. Отыграют праздник, и мне опять студенческую лямку тянуть. Не хочется! Стал думу думать. Напридумывал себе планов, да все проще оказалось. По инициативе патронессы-подстилки меня внештатным инструктором заделали. Всего-то и делов - сбегал в институт, подписал характеристику, которую сам на себя же и сочинил, предоставил и… вот они первые комсомольско-ответственные корочки!
     Так что, когда праздник, который мы сочиняли, прошел, я при своем празднике остался.
     После института все хлопотать насчет назначений стали. Я тоже. Вариантов было несколько. Лучший - освобожденным секретарем пароходства - отпал сразу. Там кто-то свой из обкома место забил. Секретарствовать на заводе я сам не захотел. Пришлось податься в инструкторы райкома комсомола, того, что к дому поближе. "Подруга" моя, к тому времени, в райком партии работать перешла.
     - Перекантуйся пару месяцев, - говорит, - а там что-то более путное придумаем!
     Комсомольское заведение, куда меня определили, расположено было в лучшем районе города, на Приморском бульваре. Лето, платаны, справа внизу море… Иду на работу, душа радуется.
     Встретили меня, правда, не очень ласково. Первый секретарь, которого на наши обкомовско-горкомовские посиделки изредка допускали, в отъезде находился, а вся прочая шушера меня и не знала. Вот и решили на новеньком оторваться. Видать, я чье-то место, прикормленное, занял.
     Пришел, второму секретарю представился, а тот даже из-за стола не поднялся.
     - Идите, работайте! - буркнул.
     А где работать, над чем работать?
     Даже стола, этого главного рабочего места комсомольского деятеля, мне не выделили. И все сотруднички-инструкторы ходят мимо, якобы не замечают. Стою столбом посреди комнаты, медленно закипаю. Часа через два на меня третий секретарь внимание обратил.
    - Сбегай, - говорит, - за сигаретами. Мои кончились!
    - Сам сбегай, - отвечаю, - и для меня прихватить можешь. Только учти, я "Америку" курю.
    Мужик аж дар речи потерял. Это ж весь мир его как бы рушиться начал.
    - Ты что, - вопит, - себе позволяешь? Совсем нюх, гнида, потерял?
     - Сам ты гнида, - отвечаю, - а насчет нюха с тобой после поговорят. Очень может статься, что разговор этот тебе не понравится!
    Тут мужика сомнение взяло. С одной стороны, явный "бунт на корабле", а с другой… Ну, не может простой смертный с ним, чуть ли не небожителем, так разговаривать.
    Слинял он в свой кабинет, дверью, для поддержания престижа, хлопнул. Тут вся остальная свора на меня накинулась. Раньше просто игнорировали, а теперь вдруг заметили и стали изгаляться. Я, вроде, мужик, к словам всяким приучен, но такого мата никогда не слыхивал. Прямо, хоть бери и конспектируй.
    Взял я чей-то стул, сел, блокнотик достал, наиболее "удачные" выражения записываю. Тут и свора озадачилась. Притихли слегка.
    За это время, видать, третий кое-какие справки навел, ибо выходит из кабинета на полусогнутых, пачку "Кемэла" в зубах держит.
    - Любишь "Америку", закуривай!
     Хотел, было, послать я его, но передумал. Взял сигаретку, а ко мне уже штук пять рук с огнем тянется. Дошло!
     "Трудился" в этой богадельне я недолго. Месяцев шесть-семь. Потом в Пароходство перешел. Вот это работа! Раз в год - загранка! Это, как минимум! А подарки от комсомольцев, пришедших из рейса, а крымко-кавказская хоть каждый месяц? И то, я ведь не главным комсомольцем был, далеко не главным…
     Весь кайф этой беззаботной жизни сломала мне… женитьба. И ведь по любви женился, расчета и капли не было. Но об этом в другой раз. "Патронессе", которая уже первым секретарем райкома партии работала, сильно этот новый факт в моей биографии не понравился. Во что бы то ни стало развести нас решила. Но тут и я уперся. Кончилось тем, что послал я ее к такой-то матери и… вылетел с работы.
     Друзья и тут не оставили, но много сделать не могли, так как рангом пониже врагини моей благоприобретенной оказались. Тесть тоже пальцем пошевелить не соизволил, приглядывался да присматривался ко мне тогда. Ну, да и не очень-то нужно. Я дочку его, повторюсь, любил, да и сейчас люблю.
    
     Мы тогда на какой-то комсомольский съезд ехали. Три вагона СВ к киевскому поезду подцепили, и все три вагона, надежно перекрытые от посторонних, гудели всю ночь, аж до Киева. А утром, приведя себя в порядок и нацепив на французские костюмы комсомольские значки, выгрузились на платформу № 6 вокзала. Там нашу делегацию встретили представители киевского комсомола, проводили в автобус и повезли в гостиницу. По дороге что-то чирикали типа:
     - А слева, а справа…
     Но мне уже не до этого стало. Девчонка там одна была среди встречающих… Ну, явно не их поля ягода! И собой хороша, и одета, и вела себя как-то по-другому. Девушки-комсомолочки - они на любовь да ласку щедрые. Раз послали встречать - так все желания приехавших товарищей - закон! За тем и посылают. И все это знают и ведут себя соответственно. Но не эта! Смотрю: и не клеится к ней никто, вроде.
    - Что ж, - решил, - тем лучше!
    Чудо-юдо-рыба-кит, так называл про себя свою партийно-государственную покровительницу, в город, тогда еще не герой, Киев не поехала. Надо же, как повезло! Иначе был бы, как на привязи. А тут…
    Короче, стал я под девушку-комсомолочку клинья бить. Гляжу - и она, вроде, не сильно против. Что еще поразило - полная индифферентность коллег - комсомольских деятелей. Самая красивая девчонка, а на нее никто, кроме меня, не роняется, наоборот, вроде как избегают.
    Это я потом узнал, что все желающие комсомолочкиного тела гремели под фанфары куда-то под Вапнярку поднимать сельское хозяйство. И считали, что дешево отделались. Папочка там - член ЦК, и за дочкой следит папаша этот бдительно. Благо стукачей - пруд пруди.
    Но я-то этого не знал! А "коллеги" не предупредили. Зачем? Они как усекли, куда я нацелился, так сразу решать стали, кто место мое-то займет. Хотя… И предупредили бы - все равно. Ударила меня молния!
    И Светку, наверное, тоже. Потому что, когда сановный папаша решил мне Алабаму устроить, встала на защиту любимого, как Родина-мать.
    Не успел в Одессу приехать - изобретать стал, как в Киев-то вырваться. А оказалось, что и изобретать-то ничего не надо. Только на работу вышел - телефонограмма. Вызывают меня и не куда-нибудь, а в ЦК. В ЦК, так в ЦК. Нам без разницы. Главное, что в Киев.
    У сотрудничков рожи такие, как будто уксуса с медом нажрались. Знают - зачем мной высший партийный орган интересуется, ликуют. Чудо-юдо-кит на ковер позвала, всю правду открыла. Еще и права качать начала. Послал я ее, причем, навсегда.
    И поехал.
    Разговор с моим тестюшкой будущим коротким получился. Запретил мне с дочкой встречаться, карами всяческими грозил, вплоть до исключения из партии.
    Что на меня тогда нашло? Взвился я впервые в жизни, ответил, что я да она решать будем. И, главное, знал-то ее всего четыре дня, а стоял насмерть. Выгнал меня папаша. А я к любимой пошел. -
    Так и так, - говорю, - неудачник я нынче и вскорости стану беспартийным безработным…
    А она: -
    Проживем!…
    А ведь тоже меня четыре дня знает.
    Короче, застрял в Киеве. Горько на душе, неопределенно, но счастья, все-таки, больше.
    Только опять в ЦК вызывают.
    Явился к папаше ее за карой ожидаемой. Но вышло мне ни кары, ни снисхождения. -
    Живите, как хотите, - только и изрек, - но на меня не рассчитывайте!
    Ну, и не надо.
    Поженились вскорости.
    Чудо-юдо-кит, правда, пакости всяческие чинила. И это превзошли. А как сын у нас родился, так мамаша ее на папочкином самолете прилетела. Шороху навела!.. И квартира у нас не та, и мебель, и продукты… Решать надо, причем, срочно.
    Тут уж я характер показал. Есть, оказывается, у меня характер этот. -
    Как жили без Вашей помощи, - говорю, - так и жить будем.
    И Светка, молодец, поддакивает.
    Умчалась тещенька. -
    Все, - думаю, - теперь тяжелая артиллерия бить начнет.
    Однако, тихо.
    Только вызывают меня в Горисполком вскорости и ордер на новое жилье на Пролетарском бульваре выдают.
    Я, правда, отказываться не стал…
    
    Пришлось в НИИ пахать отправляться. Освобожденным секретарем парторганизации. Там лет пять пропахал. И надо же такому случиться, что почти одновременно два события важных произошли. Во первых, врагиню мою из горкома, а она уже туда успела перебраться, за аморалку поперли и направили в какой-то райцентр, а во вторых, какой-то тип из нашего НИИ открытие мирового значения сделал. Бывает же такое: зарплату им копеечную платят, оборудование более, чем пожилое, от работы всячески колхозами, дружинами, собраниями-заседаниями отрывают, а они, интеллигенты эти еще открытия делать умудряются. Да еще, если б их открытия всегда дорогу получали, то не страна б у нас была, а рай для людей. Но, обычно, открытия-изобретения глохнут сразу и надежно. Не до них. На сей же раз все по-иному получилось. Видно в жилу пришлось. Премии, награды… А какое дело без парторганизации может происходить? Так что, и я свою долю получил, а под шумок и на свою работу "любимую", комсомольскую попросился. Не по душе мне все эти умники-инженеры. Да и болтают много…
     Так я опять в райкоме своем очутился. А райком, если помните, от слова "рай" происходит.
     Но райскую жизнь, вернее ее возобновление, нужно отпраздновать. Сажусь за стол, придвигаю телефон…
     Так, кому звоним?
     Юрка?
    
     Юрий, октябрь 1982 года.
    
     Костя всегда ярче меня был. Быстрей и авантюрней, что ли. А такие вещи в молодости не очень-то и прощают. Вот и схлестывались с ним по всякому поводу. И… при этом, дружить продолжали. Я ведь почему тогда к обкому не пошел - не моя эта идея была, Костина. А раз Костина, так мне и не подходит.
    И еще прежде думал, и сейчас:
     - Хоть и друг Костик мне, но не жалко его. Отнюдь!
     Я даже торжествовал слегка, про себя, конечно, когда его повязали. Потом, правда, опомнился, помогать кинулся. А главное, уговаривал тогда не лезть на рожон, не бодаться с властью. Куда там! Он же самый умный, самый порядочный, короче самый-самый. Но место "ума-чести-совести эпохи" давно и, увы, надежно занято. Так что, нечего против ветра писать. Кстати, после отсидки Костик другим человеком заделался. Как подменили. Институт, хоть с опозданием приличным, но окончил. Поработал на заводе. Потом Борька его к себе в НИИ пристроил, но там Костя недолго проработал. Постранствовать ему захотелось. В Азию подался. Вернее, не совсем подался, а в командировки стал ездить. Что он там делал, я так и не понял. Какие-то трубы, какие-то станции… Неинтересно. Правда бабки большие у появились. Очень большие. Спросишь:
    - Откуда?
    Смеется.
     - Пустыня принесла! - говорит.
     Ну, прямо не пустыня, а курочка Ряба.
     Когда Борька позвал новое пришествие в райком отметить, Костя как раз в Одессе был. Новую жену навеки тут поселиться привез. Идею встретиться одобрил. Так что сегодня все мы свидимся. Борис обещал, что полный состав будет. Эх, нам бы в детстве еще седьмого заиметь, могли бы великолепной семеркой назваться, как в том, тогда любимом фильме. Правда, многие из той семерки плохо закончили, в конце их трое осталось, но надеюсь это не про нас. Не про нас это!
     Ладно. До вечера еще далеко, пора делами заниматься. А всех дел у меня - свои десять страниц высокохудожественного текста написать. Как говорил земляк-коллега Олеша:
     - Ни дня без строчки!
     И я с ним полностью согласен, тем более, что гонорары за эти самые строчки нешуточные платят. Не всем, конечно, но ведь и я не "всякий". В свои 35 уже почти что классик.
     А ведь все с чепухи, с КВНа начиналось. Тогда я впервые писать попробовал. Вроде как получалось. Потом все лучше и лучше тексты стал писать, в другие города, где команды образовывались, звали. Бабки нешуточные платили…
     Увы, эта шара быстро закончилась. Прикрыли КВН.
     - Все, - думаю, - приплыл! Делать я ничего толком не умею, даже инженерить. Куда податься, чтоб на хлеб с маслом заработать?
     Потом сообразил, что никуда подаваться не надо. Раньше для других писал, теперь для себя попробую. Деньги, в КВНе заработанные, есть, о хлебе насущном можно не думать.
     Для начала, накатал я повесть из комсомольской жизни. Дело легкое оказалось. Тем более, такой консультант под боком. Нужно только знаки менять. Минус на плюс. Расскажет, например Борька, как они ночь напролет с активисточками гудели, а я пишу о том, как комсомольские вожди, ночи не досыпая помогали на производстве. Эта схема, пожалуй, груба, но, в принципе, похожа.
    Как выяснилось, талант какой-никакой у меня все же имелся, потому что умудрился я из такой похабной темы неплохую повестуху склепать. Опять же, обманывать других, если дар есть, много легче, чем себя. Хотя, сначала пришлось себя пообманывать, наобещать себе с три короба, чтоб не так противно было. Потом, поднаторев, и за других, читай читателей, принялся.
    Боря с Русланом, конечно, опубликоваться помогли и не пожалели. Вроде крестных отцов нового отечественного таланта оказались. Да и остальные друзья к выходу моей первой книги отнеслись положительно. Даже Костя ухмылочку свою ехидную практически не надевал.
    Шурик все допытывался о размерах гонорара, а когда узнал, зауважал меня со страшной силой.
    - Да я, чтоб эти деньги заработать, год должен вкалывать, свободой рискуя, а ты за пару месяцев… А почету сколько!
    И это говорил Шурик, который в узком кругу теневых Одесских предпринимателей был звездой первой величины.
     Валера настаивал на том, чтоб следующую повесть или роман писал я об армии. ( Я так и сделал.)
     В общем, вывезла кривая, еще как вывезла!
     Самое смешное, что, занимаясь проституцией, называемой "Советская Литература", умудрился не очень-то испачкаться. Наоборот, в левых кругах даже смельчаком считался. Где им знать, что смелость некоторую, правда, в чрезвычайно дозированном виде, даже партийные вожди любят. На этот счет у меня четкая наколка была. Сами догадались от кого.
     Так что, к моменту торжественного сбора, назовем его первым, я был в полном порядке. Не то, что Шурик, у которого наклевывались крупные неприятности.
    
     Шурик, октябрь 1982 года.
    
    Говорил же я этому барбосу, что ушки пуговиц на две стороны развальцовывать надо. Так нет, уперся:
     - Так производительней, так больше бабок сшибем!
     Сшибли… Теперь как бы совсем не зашибиться. Полная жопа неприятностей, а денег уже почти нет. Главное, проблемы, как снежный ком растут. Тут уж не до того, чтоб торгово-производственную точку сохранить, тут уже тюрягой запахло.
     И все из-за того, что все "фирменные" пуговицы, которые клиент на пиджак, с понтом клубный, пришил, с ушек тотчас и послетали. Ну, пришел бы к нам, объяснил свою претензию, получил бы компенсацию и дело крыто. Так нет, к ментам поперся. А тем только того и надо. "Куратор" наш из ОБХСС, немалую, кстати, зарплату от нас же имеющий, сразу в кусты:
    - Я вас, ребята, не знаю и знать не хочу. Выкручивайтесь как хотите, а про меня забудьте!
    Я так понимаю, что забыть его нужно временно, до тех пор, пока не отмажемся. Только, что-то сомнения меня брать стали. То ли компания какая у ментов, то ли все враз честными заделались, но не катит отмазаться. И подпольное производство шьют, и контрабанду почему-то. Наверное, потому, что пуговицы наши с иностранных образцов скопированы.
    Никогда мелиху эту не понимал. Живет себе человек тихо, на чужое не зарится, сам зарабатывает, других кормит, так ему за это не премию-награду, а срок припаять норовят. Ну, неохота власти этой, чтоб кто-то, кроме власти самой, жил прилично. Ну, просто серпом по яйцам им это!
    Пуговицы, не утвержденные десятком инстанций, клепаешь - срок.
    Сам станочек сделал, что эти пуговицы клепать - срок.
    Фурнитуру продаешь, которая в ассортименте не числится - срок.
    Хотя, точнее слово срок на другое слово: - бабки, - заменить. Хотя, не всегда и это получается.
    Выходит, вкалываешь, допустим, месяц, заработаешь рублей пятьсот, так из тебя их проверяющие-надзирающие-карающие вытрясут, не подавятся.
    Пашешь дальше, думаешь, что уж в следующий раз все обойдется.
    Как же, как же, у советской власти аппетит испортится! Жди! Вот и выходит, что больше половины заработанного отстегивать приходится.
    С другой стороны, лучше такая жизнь, чем жизнь советского инженера. Это же концлагерь, а не жизнь!
    Я после распределения из своего ФЗУ на завод Кирова попал, в инструментальный цех. Сразу мастером назначили, а я, идиот, обрадовался. Но ничего, быстро в себя пришел. Нахлебался.
     У всех рабочих две темы - водка и "Черноморец". И одна страсть - домино. Страсти этой и разговорам они отдавали все время, преимущественно рабочее. А чтоб не быть теоретиками в разговорах о таком важном явлении, как водка, они употребляли и ее, правда вполне умеренно. Стакан до работы, стакан в обед… И так до конца месяца, когда над телами и душами начинал давлеть план. Нет, даже так - ПЛАН! И начинался аврал, и сутками почти сидели мы на работе. А начальство, а ОТК?
    Мне иногда снится мое заводское прошлое, и я плачу во сне оттого, что миновала меня уже чаша сия, миновала.
    Работяги хамят, начальство гноит, постоянные собрания, совещания, естественно во внерабочее время, а еще субботники, воскресники… Мало? А народная дружина, а обязательные демонстрации по всем пролетарским праздникам? (Интересно, что непролетарские праздники от такого наваждения, как демонстрация, избавлены. Никто, почему-то, в Новый год не демонстрирует. )
    И за все это удовольствие - 140 грязными и, если повезет, еще рублей 20 - 25 премии. Что так мало? А ИТР больше и не положено!
    Еле-еле два года оттрубил. А потом учеником на пункт "Металлоремонта" по большому блату устроился. Отцовские друзья помогли. Причем, даже взятку давать не пришлось за то, что меня на рабочую должность приняли. Повезло!
    И стал я утюги-электроплитки ремонтировать, к новой жизни привыкать, стараться ухватиться за нее.
    Получилось не сразу. Но получилось. Помню свой первый, самостоятельный пункт на Степовой. Каков район, таковы и доходы. Но ничего, и тут, хоть по копейке, но капало. Главное - научиться определять навскидку, сколько с кого взять можно. Но это уже неинтересно.
    С ремонта бытовых приборов, со временем, перешел на ремни, а тут уже хорошие деньги светят за самопальные "фирменные" пряжки, обзавелся компаньонами, еще пункты пооткрывали… Дошли и до пуговиц. Вот тут самый доход и пошел. И, как упоминал уже, неприятности.
    В этой стране все хотят хорошо жить. Это естественно, но одновременно почти все мечтают свалить отсюда. Ну, насчет "свалить" преграды имеются, а насчет "хорошо жить" преград, во всяком случае видимых, вроде бы и нет. Вроде бы… Да и само понятие хорошей жизни строго индивидуально.
    Дело в том, что для этого пресловутого "хорошо жить" нужны деньги, причем их количество варьируется от вкусов и запросов каждого. Для моего соседа-алкаша и три рубля - деньги. Причем в количестве достаточном для полного счастья. Но мне и иже со мною нужно иметь много денег. А для этого есть несколько путей. Один, так сказать, генетический - быть при богатых родителях. Этот путь для меня закрыт полностью. Второй - плавать в загранку, привозить шмотье, продавать и т. д. По причине пятой графы, и этот путь отпадает. Тем более, качку не переношу. Можно, конечно, стать академиком или, на худой конец, лауреатом. Но при моем пониженном образовании и, опять же пятой графе, этот путь не рассматривается даже теоретически. Такие никчемные варианты, как прорыв в партийное или хозяйственное руководство просто смешны. Увы… На этом все относительно честные способы разбогатеть заканчиваются. Собственно, и нечестных не так-то много. Можно, например, воровать. Это, понемногу или помногу, делают практически все. Крадут запчасти для мясорубок, продукты, карандаши, рабочее время, командировочные… Кто как устроится. Престижность работы определяется ассортиментом того, что можно красть. Посему, работа на мясокомбинате много престижней научной и т.д. Можно спекулировать. Но это дано не каждому и довольно рискованно. Вообще в нашей стране все перевернуто с ног на голову. За все, что в нормальных странах является обычным и уважаемым делом, у нас судят, сажают или, если ты очень успешен, расстреливают. А за то, за что там гонят прочь с работы, у нас награждают орденами, премиями или, в крайнем и нежелательном случае, грамотами. Не верите? Пример? Пожалуйста. Есть турбинный завод, который должен произвести для Энской гидроэлектростанции три турбины. Но трудящиеся завода, возглавляемые парторганизацией, берут на себя повышенные обязательства произвести не три, а четыре турбины. Естественно, авралы, естественно субботники и сверхурочные… Дикий перерасход ценных металлов, электроэнергии, денег, повышенная амортизация оборудования… И победа! Есть четвертая турбина! Но, позвольте спросить:
    - А кому она нужна?
     На строящейся ГЭС запланированы только три. На другой? Так там параметры и размеры другие… Короче. Эта сверхплановая турбина не нужна никому! И что? Головы полетели? Ни-за-что! Посадили кого-нибудь? Да, но в более высокое кресло!
    Так и живем.
    Если воруешь - воруй, но на рабочем месте! И план выполняй. Если пьешь - пей, но на рабочем месте. Не прогуливай! Но, если положено производить тебе, например, примусы, которые никому не нужны года эдак с 1958-го, то производи. И ни шага в сторону. Не дай Бог захочется тебе выпускать что-то другое, даже необходимое! Тогда держись. Суд, срок, конфискация…
    К чему я это все? А к тому, что вместо пуговиц кальсонного фасона, утвержденных и одобренных еще сто лет назад, стали мы производить фирменные, ну, почти фирменные. С лучших образцов. Их мне моряки привозили. За немалые деньги, кстати. Плюс оборудование, плюс комплектующие, плюс сырье… Все, конечно, левое. В копеечку такое производство встало. Это я еще взятки начальству и ОБХСС не считаю. Зато разлетается товар мой со свистом. Такого нигде нет! Все портные-надомники десятками тысяч пуговицы покупают. И тут такой облом!
    Хорошо хоть друзья детства при мне. Я уже поговорил и с Русиком и Борисом. Обещали выручить. А раз обещали, то можно спать спокойно.
    А утром Борька сам позвонил, на вечер общий сбор назначил. В шесть за мной Валера зайдет, вместе и отправимся.
    
     Валерий, октябрь 1982 года.
    
    Больше десяти лет я в армии, но только сейчас человеком себя ощущаю. Я нынче преподаватель артиллерийского училища. Отчитал свои лекции, сел на трамвай № 18 и домой. Форму скинул и гуляй! А тут город, родной между прочим, своя квартира, зарплата моя немаленькая. Что еще для счастья надобно? Нет, это видно военный бог для меня постарался. Я и кота в честь него назвал - Марсиком. А уж если военный человек кота завел - стало быть жизнь налаживается.
    С другой стороны, покидало меня по стране изрядно. Сперва, еще когда двухгодичником был, Грузия. Гудаута, Батуми, потом и вовсе дыра по названию Хуло высоко-высоко в горах. Каково название, таково и место. Хуловая жизнь имелась!
     Зато денег валом. Некуда на высоте 3600 метров деньги-то тратить. Вниз, в город раз-два в год выбирались. Ну, еще когда завозы продуктов, приходилось старшим машины туда-сюда сновать. Дорога эта не только мне, а и многим другим седых волос стоила. А некоторым и жизни. Серпантин там тот еще. Справа скала, слева обрыв глубиной метров пятьсот и более, а посреди то, что можно бы назвать дорогой, но как-то не хочется. В среднем за завоз одна машина с грузом и людьми вниз наворачивалась. С концами… Груз - хрен с ним, а водитель, а старший машины!.. Собираешься в путь и со всеми, как навсегда, прощаешься. В Батуми попадешь - не радуешься, не пьешь, не ешь, потому что обратный путь впереди. На точку вернешься, хлопнешь стакан чачи и спать идешь счастливый, что на сей раз пронесло.
     Помню, я только-только в полк распределяться приехал. Поезд вечером пришел. Пока по Батуми часть искал, пока добирался - уже ночь. Ни начальства, ни ночлега… Сел в караулке, кемарю. Потом еще несколько офицеров и кусков подвалили. Стол соорудили, меня позвали. Сидим, выпиваем, закусываем. Узнали, кто я такой, офицером-любителем звать стали и подначивать, естественно. Особенно один старшина старался. Пожилой уже, лет, пожалуй, за сорок…
    - Не дай Бог, - говорит, - тебе на Хуло попасть. Долго не протянешь. Таких, как ты, очень любят старшими машины в завоз посылать. А это дело опасное, а без опыта вовсе безнадежное!...
    Напугал он меня слегка. А может и не слегка. Теперь и не упомню… Так до утра в теплой компании и досидели. Утром я представляться начальству пошел, а старшина этот на Хуло поехал. Старшим машины. Да в поворот они, рассказывали, где-то не вписались. Так и погиб, как мне рассказывал. Жалко мужика…
    Сперва Бог миловал. Попал я в разлюбезное место - в Гудауту. Часть прямо на пляже стоит. Хочешь - служи, хочешь - купайся. Пожил так немного, в Батуми опять перебросили. Там проштрафился и на Хуло. Не уйдешь, видать, от судьбы. Во где служба медом не кажется.
     Заканчивался весенний, допустим, завоз и наступала скука. Коттеджики, казарма личности, станции - все это рядом. То ли сплошной быт, то ли сплошная служба.
     Все развлечения - выпивка и охота.
     Ну, с выпивкой не очень просто было. Во первых, ее еще достать надо, а во вторых - жены. Там-то только я холостым был, остальные офицеры все окольцованы, а жены, которым и самим нечего делать, разве посидеть, попить чачу дадут?
     Охота… Охотились тут, в основном, на медведей. И вот что интересно. Медвежатины всегда было вволю - аджары приносили, но сами мы, а попыток массу предприняли, ни одного так и не убили.
     С другой стороны, выйдешь к роднику, это километров пять от части, разожжешь костер, шампурчики нанижешь, лепота, ни одна чума за спиной не стоит… Вот это отдых! Жаль только, редко выбраться удавалось.
     Под конец срока моего двухлетнего начальство наседать стало:
     - Пиши рапорт и в кадрах оставайся!
     Золотые горы сулили, должность капитанскую и службу в городе, потом академию, потом… Ну, я же говорил уже - золотые горы.
     Я, честно говоря, не очень-то сопротивлялся. Батя у меня военным был, дед, говорят, тоже. Так что, мне Сам Бог велел в погонах ходить. Тем более, когда в отпуске в Одессе загорал, походил, поспрашивал, прикинул, что мне светит. А светило мне не шибко - зарплата рублей в 125 и все! Это при моих-то нынешних 370 с доплатами, бесплатным проездом и обмундированием.
     Написал я этот рапорт. Удовлетворили его. Должность капитанскую дали. С точки сняли и… на другую точку перевели. Правда, пониже расположенную. .
     С этой точки, уже старлеем, першел на пол года в штаб корпуса, пожил в Тбилиси, потом часть под Астраханью, курсы, опять точка, но уже в Армении, капитанские погоны и, наконец, о счастье, Одесса, Высшее артиллерийское училище.
     Но с этого я, кажется начал.
     А сегодня парадный сбор друзей детства. Ого, уже пять. Пора идти за Шуриком и за Костей.
    
     Костя, октябрь 1982 года.
    
    Удачно, конечно, получилось, что я в Одессе именно сейчас оказался. Да и Борькин звонок, как нельзя кстати. Дело в том, что настала пора с Русиком отношения налаживать. Я ведь, как бывший борец за свободу с ним жандармом-гебешником прилично разлаялся. Маху, конечно, дал, но тогда мной больше эмоции управляли. А как учил Старик:
    - Эмоции это самый плохой советчик!
     Верно учил!
     Кто такой Старик. Расскажу со временем. Собственно он-то и причиной был тому, что мне с Русланом отношения наладить необходимо. Собственно, по прошествии времени, я и так на Руслана не в обиде. Тем более, что помог он, как выяснилось, прилично. Просто, после моих многочисленных "выступлений", избегать меня стал. Как чужого. Мне-то, конечно, поделом. Сам не больно-то чистенький.
    Ладно, проехали, увидимся - поговорим.
    Главное - увидимся, причем со всеми. Давненько в полном составе не собирались. Я сам в Одессе редко бываю. Азия, сплошная Азия. Сперва приехал сюда для заработка, потом втянулся, даже понравилось по пустыне бродить. Опять же, в начальство пробился, а с моей биографией дома мне вообще ничего не светило. Опять же - зарплата, премии, коэффициенты… Есть и другие заработки, еще большие. Грех по деньгам ходить и не поднять. Поднимаю…
    Начинал-то я с индийского чая, коллеги научили, потом перешел на аппаратуру, а из-за этого со Стариком познакомился.
    Но начиналось все еще раньше.
    ……………………………………
    Проложили люди трубы, создали путь по пустыне, причем не по краю, где колодцы встречаются, а как раз посередине. Рассекли Каракумы, короче.
    Нам, работягам, путь, но и еще кому-то. А что? А не жалко! Главное, чтоб человеческие законы, не государственные, а именно человеческие тут соблюдались. Пока, тьфу-тьфу-тьфу, все в порядке. Поэтому, снуют по пескам вездеходы, поэтому, всегда можно встретить в ночи огонь.
     У тех, кто навстречу попадется, имя не спрашивают, не спрашивают и цель. Это не принято, зато принято помогать всем, абсолютно всем. И делиться водой. В пустыне не воруют, не грабят. В пустыне дружат.
     Однажды, вот так же в песках нарвался я на приключение. Хорошее? Плохое? До сих пор не ведаю. А началось все с застрявшей в песках "Нивы". Когда мы ее увидели, то очень развеселились:
     - Бедняги, совсем правила пустынного движения позабыли. В песках же проезд легковушками запрещен!
     Правда, когда подъехали вплотную, веселье как-то сразу закончилось. В руках у пассажиров злосчастной машины были автоматы. Маленькие такие, уютные. Я потом только узнал, что это "Узи".
     Кто нам повстречался уже ясно. Это "гонцы". Кто такие "гонцы"? Ребятки, перевозящие наркоту. Мы про них слышали, но никогда не встречали. По-моему, к такой встрече вообще никто не стремится.
    Короче, выдернули их, получили даже за это вознаграждение. Вот у кого денег куры не клюют! Они и уехали. Как мне думалось, с концами. Ошибся. Стали они нас в пустыне "навещать". Подъедут к огню, чай с нами попьют и дальше. Дрожь иногда пробирала от такого знакомства.
    Впрочем, мне оно вскорости пригодилось. Кинул меня, причем прилично, один тип. Обидно, да что поделаешь. Мы тут - вроде, как пришельцы. Качать права не у кого. Съел я обиду свою да убытки, живу дальше, но тошно что-то и на душе нехорошо.
    День хожу с таким настроением, два, а на третий на Текинку подался. Это базар такой, огромный преогромный, в основном шмоточный. И дефицита там валом, и серебра. На него-то я, в основном, и охочусь. Вещи все старинные, а цены копеечные. Накуплю, что глянется, рассортирую, что получше себе оставляю, что поплоше, продаю, с прибылью, конечно.
    Чем еще знаменита Текинка - кебабами. Делают их там виртуозно. Обычно, специально не завтракаю, чтоб на Текинке поесть. Так и на этот раз случилось. Взял тарелку с кебабами, бутылку пива, только пристроился, чтоб полакомиться, как кто-то по плечу хлопает. Оборачиваюсь - Али, один из "гонцов", он, по-моему, типа бригадира у них.
    - Привет!
    - Привет!
    Али тоже с тарелкой. Пристраивается рядом, берет кебаб в руку, обмакивает его в уксус, берет другой рукой кружок лука, кидает его в рот, окусывая затем здоровенный кусище кебаба, зубами сдвигая его с шампура. Вкусно у него выходит! Аппетитно!
     У меня с аппетитом похуже.
     - Почему плохо ешь? - спрашивает Али, не забывая отправить в рот очередной кусок.
     - Нет настроения!
     - Настроение-мастроение, а аппетит тут при чем? Кебабы хорошие, мне всегда самые лучшие носят!
     - Да, кебабы хорошие!..
     Молчание. Али решительным жестом отправляет в рот последний кусочек, с сожалением смотрит на опустевший ляган и вдруг спрашивает:
     - Кто обидел?
     И я рассказываю ему все! Про магазинщика оскорбившего меня, про деньги, которые он мне так и не отдал, хотя заказ свой получил сполна, о том, как после всего, надо мной же и насмехался.
     Али молчит. Думает. Что-что, а держать паузу он умеет. Потом говорит:
     - Поедешь со мной!
     Так познакомился я со Стариком.
     Так решились все мои проблемы, ибо проклятый магазинщик на следующий день стоя передо мной, причем при всех, на коленях, протягивая злополучные деньги. Да что он? Все остальные деятели прилавка, и не только они, вдруг воспылали ко мне невиданной любовью, причем подкрепляемой вещественно.
    
    Тут автор вынужден прерваться. Дело в том, что он уже использовал этот сюжет в другой, совершенно другой повести. Автору конечно стыдно, но делать нечего. Пусть невольный повтор подтвердит подлинность этой истории.
    
     Да, Старик… Я часто стал бывать в его доме.
     Благодаря этой странной дружбе-не дружбе, знакомству, пожалуй, потому что ни на какие семейные, родовые торжества меня не звали, жизнь моя была практически безоблачной.
     Нет, как прежде приходилось, встав до рассвета, выбираться на трассу, пахать там, но все остальные проблемы просто улетучились. Причем, всюду. Не решаемые вопросы перестали существовать! Начальство (местное) было предупредительно, а магазинщики-торгаши просто навязчивы в своем желании услужить. Дефицит просто переставал существовать, стоило высказать малейшее пожелание! У меня хватало ума не относить все это на счет собственной персоны и злоупотреблять представившейся шарой.
     Но где бы мы ни работали, куда бы ни заносила нас трасса, всюду мы были в безопасности!
     И еще. Со Стариком всегда было о чем поговорить. Более того, его русский язык прекрасен, что крайне редко в этих местах. Туркмены умудряются коверкать любой язык, подозреваю, что даже свой. Кроме того, Старик и его люди резко контрастировали с остальным мужским населением, ибо те, остальные, были торгашами, а эти, я бы сказал, воинами.
     У Старика было имя, но к чему оно тут?
     У Старика была должность и высокая. Признаюсь, я был поражен, узнав, что он еще и партийный босс. Шуточки!..
     Мораль?..
     А она лежала в другой, недоступной мне плоскости и оставалось принимать его таким, каков есть.
    Вот один из наших разговоров.
     - Знаешь, а человек, который говорит тебе: - Брат, - всегда хочет о чем-то попросить! Ах, да, еще они говорят: - Земляк!…
     - Но мы никакие друг другу не братья, а уж тем более не земляки. Я живу на своей земле, а вы - пришлые, чужаки, даже если живете тут давно. Вы работаете тут, приносите пользу. Но пожинают плоды те, кто братья мне на самом деле. Только, пожиная эти самые плоды, они разучились работать сами. Но это закончится. Возможно, скоро. Вы уйдете или вас прогонят, а нам нужно будет начинать с начала. На пустом месте. Как вы поете:
     - Весь мир насилья мы разрушим
     До основанья, а затем…
     - Это не я пою, это вы поете, - отвечаю, с намеком на его партийную должность.
     - И не то приходится делать! Потому что за нашими спинами стоят гяуры из Москвы и высматривают, и вынюхивают…
     - А если бы не стояли? -
    Тогда и песни другими бы стали!
    - Туркмения богата! У нас есть все, а если чего и нет, то нам принесут за наши нефть и газ. А главное, у нас есть покорный народ, который научится работать!
     - Если у вас есть народ, то кто же такие вы? -
    Башлыки!
    - Хорошо, но я-то вас не искал, не просил, почему вы помогли именно мне?
     - Ты помог моим людям!
     - Ну, не я, а мои водители!
     - Вот-вот! Ты же сам сказал: - Мои водители!..
     - Во вторых, - не унимаюсь, - закон песков…
     - Закон песков? Что за глупости! А кто его придумал? Мы сами! Ты просто выполнил его, проявил послушание и за это вознагражден!
     - А если бы мне ничего не понадобилось?
     - Человеку всегда что-то нужно!..
     Сказанное, он тут же подтвердил делом, попросив узнать, могут ли пять-шесть приличных (он так и сказал: - Приличных!) туркменских семей перебраться в Одессу.
     - А какие проблемы?
     - Религия! Люди не станут жить там, где не смогут молиться Аллаху!
     - Но вы же атеист!
     - Все мы атеисты, когда надо! Узнаешь? -
    Конечно! -
    Хоп!
    Обещать-то я обещал, но как выполнить обещание понятия не имел. Дело в том, что от меня требовалось не формальное "спросил кого-то - ответил кто-то". Ответ должен был быть реальным и ответственным. И тогда вспомнил я о Руслане.
    
     Руслан, октябрь 1982 года
    
     Не помню, говорил ли, что большим начальником стал. Сижу в Комитете том самом и письма-рапорты трудящихся на органы и просто трудящихся читаю-разбираю-реагирую. Тем более, что информация разная поступает. Одно дело, когда штатные сотрудники рапортуют. Тут все по форме, ничего лишнего. А когда доброхоты? Такого накрутят, что без бутылки и не разобраться. А приходится! На работе насчет бутылки и думать нельзя. А после работы? Какое там - после! Рабочий день у нас не нормированный.
     Ну, да ладно-ладненько. Что-то заболтался. Работать надо.
    Доносов сегодня что-то много. Есть, правда, и путные. Вот гражданочка одна рапортует, что в доме у них, по улице Кирова, 40, проживают сектанты. Фамилии приводит, факты. Молодец, гражданочка! Фамилии мы в отдельный списочек. Поглядим, где они у нас еще проходят. Да на всякий случай, за гражданами этими приглядим. Что-то много их для одного дома. Шесть человек. Это уже почти организация! Берем в разработку.
     Откидываюсь на стуле, закуриваю. Это - отдых. Сижу, ни о чем не думаю. Минутку-другую я себе позволить могу. Но не больше. Вот какая кипа бумаг скопилась. Но ничего, справлюсь. Я с такими вражинами народа нашего справлялся, а тут... Хотя, вот тут я не прав! Некоторые из моих нынешних "клиентов" пострашней бывших будут. Это надо же: - не в светлое будущее наше верить, не в вождей наших, а в Бога какого-то, причем, что интересно, что у христиан один Бог, у евреев другой, у мусульман, их, правда, мало у нас, третий. Всех и не перечтешь. Да и не очень-то надо!
     Надо сказать, что и священники, вполне разрешенные, работенку нам подкидывают. Насчет ущемления прав верующих проповеди читают. Да спасибо говорить власти они должны! Красиво у них, уютно, запах классный в церкви. Живи, проповедуй и радуйся. Так нет. Прав им мало!
     Или евреи. По моим данным самые активные верующие.
     Так что, пора и евреев укоротить. Тише воды были, а как вломили арабам нашим братским, ихние братья, так евреи и тут головы подняли. В синагогу, рапортуют, попасть трудно, столько их сбегается. Казалось бы, и район им неудобный выбрали, на Пересыпи, да под мостом, и помещение хуже некуда, а вот ходят, молятся. Да еще в пример их ставят. И прикопаться трудно. Разрешено им в синагогу ихнюю ходить, и синагога разрешена. Что делается?
     Странно, на антисемитом себя не считаю. Друг у меня еврей есть. Шурик. Замечательный парень, между прочим. Я и забываю иногда, что он еврей.
     Снова сигарету закуриваю. Разволновался! С работой такой только здоровье угроблю.
    Опять донос. Опять евреи. Синагоги им мало. Еще по домам собираются, еврейское мракобесие свое тешат. Ну что им неймется. Ну, с вами, ребята, я быстро разберусь. Списочек? А вот он. Ставим в разработку.
     Ладно, пора закругляться. Все дела сразу мне не переделать. Отдых, ну хотя бы минимальный, необходим. Дело надо делать со свежей головой. Так что, пора домой. Домой... Как вспомню свою холостяцкую берлогу, так грустно становится. Хотя, с другой стороны, от такой берлоги и какой-нибудь директор завода не отказался бы. Но у нас каждому по труду. Вот за мой труд мне трехкомнатную квартиру и выделили, даром что не женат. Может еще и женюсь, хотя, за такой работой, не то что жену, девку, чтоб переспать, найти трудно.
     Выхожу, залезаю в свой "Жигуленок", еду...
     Дом мой, как всегда, годы уже долгие пуст. Бабушка умерла... Чуть не сказал:
     - Царствие ей небесное!
     Хотя, дома можно...
    У нас, когда еще мальчишкой был, хорошая квартира была. Жил я там, не горевал с родителями и бабушкой. Когда мне стукнуло аж восемь лет, родители мои стремительно разбежались, да так, что остался я вместе с бабушкой в полупустой квартире, при полном отсутствии этих самых родителей. Вот дружно были и... вот дружно исчезли. Впрочем, вру. Я их еще раза по три видел или по четыре... Давно это было, запамятовал. Куда они делись, где сейчас, в каких краях? Живы ли? Скорее, да, ибо любить умели только себя. Может, подались куда? Никто не знает, даже их родственнички, а, стало быть и мои, объявившиеся нежданно-негаданно. Но как объявились, так и исчезли. Не обломилось им. Раньше надо было о племяннике вспоминать, когда худо ему было.
     А потом и бабушка умерла… А я, как раз, в институт поступал.
     Поступил, тем не менее. Вот когда прижало меня жизнью этой. Как обеспеченному жильем, стипендию мне не дали. Сначала я продавал вещи, мебель, решал контрольные для оболтусов-заочников, подрабатывал где мог. На еду, с грехом попорлам, хватало. Но, все равно, есть хотелось всегда. Как я любил начало учебного года, когда всех студентов отправляли в колхоз. Вот там я отъедался! А ведь еще и погулять можно было! В колхозе гардеробчик мой не очень-то от прочих отличался. А в городе... Никогда мне не забыть ту нищету мою, убожество мое.
    Может и стал я таким, каким стал, из-за той страшной, голодной, раздетой-разутой нищеты, отнявшей юность мою, забросившей сразу и бесповоротно во взрослую, жестокую жизнь.
     На четвертом курсе, не выдержав всего этого, я фактически продал свою, уже полностью опустевшую квартиру, получив взамен, кроме денег, еще и конурку в коммуне.
     Друзья… Да они пытались помочь. Но не мог, не умел я принять эту помощь, а когда принимал, все-таки прижимало вконец, то страдал от этого и мучался еще сильней. И ненавидел я их за помощь эту, и благодарен был, и мечтал добром отплатить… В общем, сопли.
     И жизнь моя не запланированным путем пошла, не тем, о котором мечтал, а другим - извилистым и тернистым.
     Засмеетесь: -
    У гебья и путь тернистый!
    Даже не буду избитую фразу лопотать, что гебье гебью рознь. Для большинства это непонятно. Ну, что ж. Мне на большинство это плевать. А не плевать мне только на себя, да на друзей моих. А они меня не осуждают. Или делают вид…
    Как говорится в анналах: -
    У чекиста должны быть чистые руки, горячее сердце и холодная голова.
    Из всего этого набора банальностей я располагаю, пожалуй, только чистыми руками. Собственно, и это утверждение довольно спорно. Как посмотреть, как посмотреть…
    Что касаемо горячего сердца, то тут дело другое. То ли нагреть нечем, то ли порок у меня врожденный такой. Голова, как голова, а сердце - холодное. Моторчик…
    Собственно, никакой ущербности я от этого не ощущаю. Тем более, что "зов сердца" всегда удается незаметно заменить голосом рассудка.
    Нет, не подумайте чего! Мне нравятся хорошенькие женщины, я провожу с ними довольно много времени. Если, конечно, от работы что-то остается.
    И все довольны!
    А вот насчет того, чтоб семьей обзавестись - тут я пас! Хватит! Пример собственных родителей надежно отвратил меня от семейных отношений.
     Так что, я один. Был, правда, у меня кот по кличке Опер, но сбежал. Да и зачем ему, коту этому, хозяин, которого и дома-то никогда нет. Утром, перед работой, я выпускал кота, а вечером он уже ждал меня под дверью. Приятно, когда тебя, хоть кто-то, ждет!
     Как-то раз случилось, что пришлось отъехать мне в район, а там задержаться дня на три. Приехал, а кота и след простыл. Осень тогда была, холодрыга, дождь. Так я под этим дождем по двору бегал, звал его. Куда там... Может забрал кто? Хотя, кому такой полосатый обормот нужен? Жалко кота! Людей не жалею, а кота жалко. Да и привык я к нему...
     А люди что? От них только неприятности и заботы.
     Опять полезли воспоминания. Не люблю я их! Потому что всегда итогом всех воспоминаний, даже если начнешь вдруг вспоминать домашнего кота, будет сожаление о том, что не сделал, не успел... Так что, лучше не вспоминать. А куда денешься? Как говорится:
     -Ничто человеческое мне не чуждо!
     Неправильно говорится! Как раз, мне-то многое человеческое чуждо. И не потому, что выродок я какой, а потому, что помнить надо только то, что необходимо. И разве хуже я от этого живу? Лучше! И не воспринимаю я эти премудрости-преглупости о доброте всякой, порядочности, отзывчивости. На понятия эти все больше "клиенты" мои напирают. Ну с ними-то все ясно. Не нарушали бы законы наши Советские, так нечего было бы о доброте болтать-говорить. Нашли добренького!
     Ну вот, свет в квартире включен, причем всюду, комнаты, по привычке обошел. Все на месте, всюду светло. Я и сплю-то при свете. Иначе заснуть затруднительно. Так что, на месте многих моих "клиентов", в камере то бишь, я засыпал бы запросто.
     Готовлю ужин, ем. Наливаю чай, перебираюсь в кресло у телевизора. Фильм какой-то... Хорошо!
     Я, наверное, счастливый человек. Я делаю свое дело, которое считаю полезным и нужным. Я люблю свою страну.
     Впрочем, с собой-то можно не лукавить! Поганая у нас страна и люди живут препоганейше. Все или почти все! Но другой нет! И не будет! Есть эта страна и эта жизнь. Какие бы ни были, но они мои. Хочется, конечно, чтоб жизнь и страна были лучше. Но как лучше? Понятия не имею. Всего, вроде бы хватает, а так, порой, гадостно на душе. И все, с кем я сталкиваюсь, мне не нравятся. Враги они!
     Богу молятся... Каждый своему.
     Нет его, Бога этого, нет! Я это еще с пеленок знаю. А они? Ну, добро бы старики, так нет, молодые туда же! И в школе нашей они учились и книжки наши они читали. А может не только наши книжки?
     Полно, полно, пора спать. Ложусь, засыпаю. Без снов.
    
     Все, 31 октября 1982 года.
    
     Встреча произошла на даче. На Юркиной. Сначала, было, хотели в кабак, в "Красную" или "Лондонскую", но Руслан сказал, что не нужно. Что ж ему видней. Из дома, где он работает, вообще далеко видно. Это так, в шутку. С другой стороны, Русик, конечно, прав. Кому охота, чтоб его разговоры слушали?
     Дача Юркина, вернее его родителей, солидная, утепленная, даже камин есть.
     Растопили мы камин, стол накрыли неподалеку, налили по первой. Поехали!
    
     О чем говорили? А каждый о своем… Но если вычленить, выделить все, сказанное каждым, то получается, что говорили, в общем-то, об одном. Но каждый по-своему.
     Юрий.
    Удивительное ощущение, когда сидишь в дерьме и понимаешь, что это твоя родина. Любимая, между прочим. А может и нелюбимая. Может где-то лучше есть. Кто ведает? Угораздило же тут родиться! И теперь всю жизнь надо притворяться, что благополучен и счастлив. И убеждать в этом других. Получается, что кто менее талантлив хуже убеждает, а кто более - лучше. А из этого уже выходит, что весь вред от таланта. Как это твои клиенты говорят:
    - Много мудрости - много печали,
     Много знания - много беды.
     Руслан.
     Мои клиенты и не то еще говорят. Ладно, говорят, так Бог с ними. Так они же еще и верят! Иногда, когда совсем один, думаю, что счастливые они люди. И сажают их, и преследуют, а им все нипочем. И строй этот, и жизнь эта блядская, и догмы наши, и дела…
     Выход у них есть, выход, отдушина, понимаете. А ведь слово отдушина корнем душу имеет. И выходит, что есть у них что-то за душой, а у нас нет. Вернее, не то, чтоб совсем нет, ведь любим друзей, близких, у кого они есть, город свой… Но это же мало!
     А по сути нет у нас ни веры в то, что делаем, ни идеологии, чтоб эту веру иметь. Впрочем, идеология это по Борькиной части.
     Борис
     Идеология… Видели бы вы стадо этих жирных идеологов районо-городского масштаба! Впрочем и те, кто повыше, такие же. Да и я не лучше. Хотя бы потому, что всеми благами, а их немеряно, пользуюсь и слова-цитаты наизусть шпарю, не напрягаясь.
     Павки Корчагины среди нас перевелись. Это беда небольшая. Но взамен Павлики Морозовы полезли, друг друга расталкивая. Они не то, что отца родного, они всю родню собственноручно закопают, если надо будет. А в нашей стране это всегда надо. Даже необходимо.
     Мы стали государством рабов и предателей…
     Валерий
     Ну, насчет предателей ты не очень. Я - военный человек и никого мы, Армия, не предавали и не предадим.
     А вся грязь и нечисть к нам из-за бугра лезет. Я-то знаю! Посмотрели бы на моих курсантов. Все, как один, детки и родственники туземных князьков. И то им можно, и это… Денег валом, свобода неограниченна, на законы они плевать хотели. Отучатся и в город, приключения искать. А под забором бляди уже их дожидаются. Никогда б не поверил, что в нашем городе столько блядей! В тыщу раз больше, чем раньше на Канаве перед портом собиралось. И не противно им с этими черными образинами в койку ложиться? А те часто не одни в нашу страну едут, а с сифилисом или еще чем-то не менее приятным. Зараза сплошная! И ничего, терпим, на "Вы" с ними. На стенку иной раз полезешь, пока дубине этой что-то втолкуешь.
     А еще арабы… Но про арабов наверное не надо. Антисемиты, надо сказать, те еще.
     Шурик
     Боюсь, что ты не прав. Самое смешное, что арабы, как и евреи, семиты. Так что, антисемитами они быть не могут. Хотя, конечно, евреев не любят. Это если помягче. И какой идиот придумал, что государство может из арабов и евреев существовать. Иной раз задумаешься над отъездом, размечтаешься, а как вспомнишь, что вокруг одни евреи да мусульмане будут, сразу загрустишь. Хотя выбор не велик - большевики или мусульмане…
     Костя>
     Чем это, интересно, мусульки не устраивают? Арабы да, понимаю, что у вашей нации с ними счеты свои, а мусульки они разные бывают. Сколько лет среди них трусь и, знаешь, уважать начал.
     Есть там у меня один друг, кстати секретарь райкома, так мне у него учиться и учиться. Мало того, что умен и образован, так еще дела такие крутит, что тебе Шурик и не снились. А уж бабок там шкафа четыре.
    
     Все недоуменно уставились на Костю. О таком мериле денег никто и не слыхивал.
    
     Представляете, платяной шкаф, только и в той части, где верхняя одежда висит, тоже полки сделаны. И на всех этих полках деньги пачками. Тесно-тесно, купюру еще одну не всунешь. Полка трешек, полка пятерок, полка полтяшек…
     Говорил недавно, что нужно еще шкаф подкупить…
     Шурик
     Ничего себе - умный! У умных людей деньги работают, а не лежат…
     Мне б такие бабки, я бы…
     Руслан
     Знаем, знаем… Это который раз мы с Борисом тебя с нар вытаскиваем? Смотри, Алексашка, лопнет терпение! Живи, как все, воруй умеренно и спи спокойно!
     Кстати, Костя, догадываюсь откуда у твоего партайгеноссе деньги такие. Учти, что за теми ребятами, которых ты сюда сватаешь, приглядывать плотно будут. И это не от меня зависит. Хотя, если б от меня зависело, тоже приглядывал бы и, чуть что, пресек бы безжалостно!
     А ты, Борька, учись. Сколько ты партийно-комсомольской деятельностью занимаешься? А много ли на черный день скопил? Учти, он скоро-скоро наступит! Времени у нас всех лет пять-семь. Потом все, вот увидите, кувырком пойдет. Готовьтесь!
    
     - Всегда готов, - солгал Борис.
     - Так точно, готов, - ничего не понял Валера.
     - Подготовку начинаю, - обрадовался Юрий.
     - А у меня все готово, - признался Костя.
     - Уговорил, к эмиграции готов, - озадачился Шурик.
    
     Руслан, ноябрь 1983 года
     Ужин приготовлен, рюмка выпита, ем не торопясь. Куда спешить? Вечер длинный. Наливаю чай, несу чашку в комнату. Включаю телевизор, сажусь в кресло. Скучновато. Но надо. Программа "Время" - это необходимо. Чтоб и новости знать и идеологически над собой расти. Заколебали! Если честно, но из всей программы меня только спорт и интересует. Но до новостей спорта еще надо умудриться не уснуть. С трудом, но мне это удается. По идее, я должен болеть за "Динамо", но, сердцу не прикажешь, терпеть не могу эту команду. Выбрал себе "Черноморец". Это прощается, все-таки местные. Но про футбол сегодня ничего не рассказали. Книжку что ли почитать? У меня этого самиздата гора. Читаю потихоньку, врага изучать надо. Хотя, какие они мне враги. Так, гребцы херовенькие… Качают, качают лодочку. Докачаются. Первые же в воду и полетят.
    Но читать люблю. Раньше поинтереснее книжки были, а сейчас одна скукотень. Разве что "Москва - Петушки". Автор Венедикт Ерофеев. Я эту книгу уже несколько раз перечитывал.
     Включаю магнитофон. Записей у меня море! Галич, Окуджава и, конечно, Высоцкий. Вот кого я всегда могу слушать. Но "всегда" не выходит. Так что, только дома. Нажимаю кнопку и в комнату врывается:
    
     - Спасите наши души!
     Спешите к нам!
    
     И тут про души. Перематываю ленту, нажимаю:
    
     - Однажды выпиваю - да и кто сейчас не пьет!
     Нейдет она: как рюмка - так в отрыжку, -
     Я чувствую - сидит, подлец, и выпитому счет
     Ведет в свою невидимую книжку.
    
     Можно подумать, что выпитое им в книжку учесть можно было. Ребята из наблюдения диву давались, сколько у него рюмок этих за день пролетало. А ведь снимался, да еще как! И писал, говорят, помногу. А друзей у него всяческих еще больше рюмок было. Опять-таки, как подсчитать, если друг каждый налить ему норовит. Тяжко с ним работать было. Многие жаловались. Но все стремились. Тянуло... А петь он умел! Главное, что песни его никто так спеть не сможет. Я раньше к Высоцкому плохо относился. И по службе, и так. Только помню попал как-то в командировку в Чучмекистан и застрял там надолго и прочно. Дело к зиме. Скукотища, тоска... Пошел я раз в кино. "Опасные гастроли" фильм назывался. Гляжу, глазам не верю! Так это же про Одессу мою! И Высоцкий там главную роль играл. Большевика-подпольщика. Здорово играл, доложу я вам. Такую фуфельную роль и так сыграть. Мне потом ребята сказывали, что специально он эту роль сыграл, чтоб на Марине Влади жениться позволили. Видел я потом эту Влади, они часто в Одессу приезжали, а я тогда хотел-не хотел с ихними делами соприкасался. Так, хоть она и больше его на пол головы, но не тянет. Даром, что звезда. Вот он - другое дело, даром, что баламут.
     Задумался я, а из динамика несется:
    
     - А в 33 Христу - он был поэт, он говорил:
     - Да не убий! Убьешь везде найду, мол.
     Но - гвозди ему в руки, чтоб чего не сотворил,
     Чтоб не писал и чтобы меньше думал....
    
     Сейчас - наше время. Мое и таких, как я. Чекистов! А главный наш чекист во главе страны! Но опасаюсь, что недолго музыке играть. Болеет Юрий наш Долгорукий…
     А держава сыпется, сыпется держава. Недолго, ох недолго власти нашей советско-гебешной быть. Нутром чую. А нутру моему еще и информация приходит. Много информации…
     Может свалить? Нет, рано еще.
    
     Юрий, январь 1983 года
    
     На стихи что ли перейти? Тоска такая, что хоть вой.
     Однако, прочь эмоции! Времени мало, мало, мало!.. Я Русику верю, дело к концу идет. Все, выдохлась страна. От низа до верха. Поздно спохватились, товарищи! Одной "Андроповкой" народ не успокоишь. Ну, на народ, положим, никто особого внимания не обращает. Если это советский народ. Но устали. Как все устали! А ненависти сколько! А подозрительности!
     Тяжко. Душно. Скоро тем, кого выслали или гражданства лишили, завидовать начну. Вернее, уже завидую. Только их книжки и читают, только их и цитируют.
     Ох, войдут в славу эти ребята, когда бардак закончится. Правда, вместо него другой бардак будет. Это же наше привычное состояние - бардак! Но другой, новый, незнакомый.
     А я на обочине останусь. Я и сейчас, если честно, на обочине. Писал всегда, то, что нужно. Может быть, чуть-чуть проговаривался, чтоб хоть какая-то соль в творениях была.
     Хорошее меня ждет будущее: был поденщиком, стану никем.
     И ведь что смешно, мировоззрение у меня прежнее, то еще с шестидесятых, будь они прокляты. Поманили, завели и… все!
     Шестидесятые - время болтунов-романтиков.
     Семидесятые - время совестливых и деятельных. То-то на них почти все репрессии и высылки пришлись.
     Восьмидесятые?..
     Надо решаться! Еще не все камни разбросаны. Кое-что за пазухой осталось, кое-что за душой. Пора! Страшно? Но это единственный и последний способ остаться, не рухнуть вместе с системой.
     Я напишу повесть, нет, роман! Я вложу туда все, что осталось от души. Если не хватит, додумаю! Плюс дневники, плюс то, что писалось "в стол", плюс то, о чем думаю, а сказать, даже сказать, боюсь. Напишу, напишу, напишу! Уже к машинке тянет. Как опубликовать? А запросто! Уеду для сбора материала в какую-нибудь Италию. Мне можно, я проверенный. Там и опубликую. Конечно, если роман удастся, меня тут же гражданства лишат, соль на хвост насыпят. За то, когда все закончится, триумфатором буду, на белом коне в Одессу вернусь. И останусь…
    
    
    Ст. 561 № 47 (2432) УКАЗ ПРЕЗИДИУМА ВЕРХОВНОГО СОВЕТА
     СССР
    561 О лишении гражданства СССР …… Ю. Ф.
     Учитывая, что … Ю.Ф. находясь в творческой командировке в Италии, опубликовал там роман, грубо извращающий нашу советскую действительность, направленный против социалистической системы и, тем самым, наносящий ущерб престижу СССР, Президиум Верховного Совета СССР постановляет:
    
     На основании статьи 18 Закона СССР от 1 декабря 1978 года "О гражданстве СССР" за действия, порочащие высокое звание гражданина СССР, лишить гражданства СССР … Юрия Федоровича, 1946 года рождения, уроженца гор. Одессы, проживающего в Италии.
    
     Председатель Президиума Верховного Совета СССР К. Черненко.
     Секретарь Президиума Верховного Совета СССР Т. Ментешашвили.
    Москва, Кремль, 25 июля 1984 г.
    
     Руслан, август 1984 года
    
     Частенько мне приходится заглядывать в отдел, самиздатом занимающийся. Не подумайте, что со скуки. Дело в том, что мои "клиенты" тоже самиздатом балуются. В основном баптисты. Евангелия печатают, стихи плохонькие… Они эти стихи псалмами называют. Но дело не в этом, в в том, что Юркин роман теперь самый популярный в самиздате. Солженицына потеснил и иже с ним, естественно. Самое смешное, что роман этот в "Конторе" очень популярен. Его читают все!
     Как по мне, то роман, конечно, неплохой. Злой только слишком. Не верите? Открываю навскидку…
    
     … хотел быть Гитлером. И давить, давить, давить… Евреев, цыган, соратничков…
     Но Гитлер тут не требуется. Нужен, необходим Сталин. На такой большой корпус ни одного Сталина. Чудеса!
     Ладно, Сталин, так Сталин. Если вдуматься, то и разница небольшая. Тем более, когда я был Гитлером, то Сталина, несмотря ни на что, очень-очень любил и уважал. Я его даже хотел гаулейтером всех восточных территорий назначить. После победы, конечно. Вот соратники бы взбесились. Но Сталин - больше, чем соратник, гораздо больше!
     Но нынче я Сталин, Сталин, Сталин! Не забыть бы… А что? Совсем неплохо! Опять же евреев, цыган и соратников давить можно. Для начала с Лениным и тремя Карлами Марксами разобраться необходимо. С Марксами проще. Их можно в одну из оппозиций засунуть и… Может, правда, одного оставить? Все-таки основоположник. Нет, незачем. И компот, сволочь, вчера мой выпил, когда я на пленуме был… Дело, конечно, не в компоте, а в принципе. К тому же еврей… Нет, с Марксом кончать нужно! Товарищ Сталин и сам может основоположником быть. Нам другие не требуются. Кому только поручить: Камо или Красину? Хотя… Можно и санитару. У Камо другие дела будут. И у Красина…
     А вот Ленин действительно меня раздражает. Вернее, уже не так сильно. Это хорошая идея была - надеть на него смирительную рубашку. Для сохранения здоровья, естественно. А то, вот что учудил - влез на тумбочку и стал речь произносить. Свалился, конечно, чуть товарищей по палате не зашиб. Он, конечно, главный вождь, так издавна считается, пусть им и остается, но в смирительной рубашке и изоляторе. Так спокойней. А там и укольчик подоспеет. Ласковый, последний… А после кончины Ленина, Рэма эдакого, у меня и конкурентов не будет.
     Нет, все-таки хорошо Сталиным быть! Хотя, в душе я Гитлер. Какая разница? И Дарданеллы с Босфором делить не надо…
    Зря Молотова в сороковом в Берлин отправил! Надо было самим разговаривать…
    Зря Молотову в сороковом в Берлине от ворот поворот дал! Надо было еще поговорить, потянуть, посмотреть…
    О чем это задумался? Я - Сталин, Сталин, Сталин!
    Много работы, очень много работы. Оппозиция, со всех сторон оппозиция! И слева, и справа… А тут еще эти, как их, диссиденты. И откуда их в стране, собственноручно мной построенной, столько? Куда ни плюнь - в диссидента попадешь!
    Это что же получается? Весь народ - или психи, или диссиденты? Ах да, еще санитары и другой медперсонал есть. Куда этих-то отнести? К органам? Так ни одна сволочь, включая главврача, не желает Ежовым быть!
    Ладно, без Ежова обойдемся, тем более, что насчет него у меня всегда подозрения имелись. А так - нет его и проблем нет.
    Хотя… Проблемы всегда есть. Вот, например, что с диссидентами делать. Вопрос важный. Развалят они корпус, как пить дать, развалят! С болтунами вообще очень трудно, потому что никогда меж ними согласия нет. Спорят, спорят…
    Защитники Праги, Хельсинкская группа…
    Кстати, по этим из Хельсинки мы сперва и ударим. Дело апробированное… Да-а, много они хлопот, финны эти, в свое время доставили. А думал легко дело пойдет. С японцами на Халкин-голе справился, а сэтими, думал, и подавно. Много народу положили. Но мы, советские за ценой не стоим! Да и опыт какой бесценный!
    
     Валера, апрель 1986 года
    
     Думал мне в этом Афгане до самой смерти остаться придется. А смерь - вот она, кругами ходит. То одного, то другого выдергивает.
     Я еще в относительно безопасное место попал, на самой границе с Туркменией наши радары и пусковые расположены. Но на этом берегу, на этом…
     И пострелять-повоевать пришлось, и на духов совсем вблизи посмотреть. На живых. Это они потом мертвыми заделались. Но и наших с собой забрали. Вырезала разведка, еще до нас, еще до того времени, когда мы тут полигон устроили, целый не то кишлак, не то аул… Им указание было - местность под полигон очистить, а жителей переселить. Вот и переселили. На тот свет. А эти мстить пришли. Вовремя мы их обнаружили…
     Если что и сломает хребет нашему государству, так это Афган. Потому что Афган - это поражение. И разложение такое, что дышать уже невозможно. Не гадал даже, что мы - это продажные мародеры и убийцы. Мы? Да-да, и я тоже, хотя не грабил. Но я был тут!
     Главное, в Афган я согласился ехать охотно. Карьеру только там и можно сделать. Награды, звания… Их только в местах боевых действий заслужить реально или, конечно, если лапа мохнатая имеется. Так что, - мне только Афган для карьеры и выпадал. А там - орел или решка…
     Правда, энтузиазма хватило ненадолго. Еще в пути был, а пожалел уже, что туда подаюсь. Да еще как!
     Со мной в купе СВ поезда № 11 Москва - Ашхабад ехал летун, из бомбардировочной авиации. Он после госпиталя в часть возвращался. Куда-то под Кабул… Сперва мы, конечно, разговорились. Потом… А потом вот что происходило. У попутчика весь багаж состоял из сумки с водкой "Пшеничная" и блока плавленого сыра "Лето".
     Летчик наливал себе пол стакана водки, выпивал, потом чайной ложечкой выковыривал кусочек сыра и закусывал. После чего застывал минут на пятнадцать. Потом все повторялось. После трех-четырех заходов он вырубался на час-другой и… все по-новой. И так почти трое суток. Лишь однажды, выпив, он заплакал и страшно так закричал:
    - Не хочу туда, не хочу! Боюсь, как я боюсь!
    И разорвал на себе майку. Потом упал. Майка сползла, и я увидел страшные шрамы, исполосовавшие его спину.
    Я читал книги, глядел в окно сначала на коричнево-белый Устюрт, потом на желтые пески. Изредка, вблизи городов, пейзаж оживлялся какой-то растительностью, но стоило отъехать, как опять пески, пески…
    И как тут Костя живет?
    Этот вопрос я задал ему в Ташаузе, где Косточка встретил меня. Мы гуляли по перрону, я рассказал ему о попутчике…
    -Ты еще и не такое увидишь, - сказал Костя и вдруг обнял меня. Потом он сунул мне в руки какую-то книжку.
    - На, почитай на досуге!
    Поезд тронулся, а я все стоял у открытой двери и глядел на медленно уменьшающегося Костю. Потом вернулся в купе и рассмотрел книгу. Да это же Юркин роман, изданный во Франции на русском языке! Сначала был страх. Едкий и противный. Потом страх уступил место любопытству. До Ашхабада еще неблизко. .. Я стал читать.
    
    … Леонид Ильич Брежнев, сколько-то кратный Герой Советского Союза, Генеральный секретарь коммунистической Партии Советского Союза, лежал на жесткой больничной койке, на спине, наглухо прикрученный к этой самой койке умелыми санитарами. Возбуждение и страх, вызванные нынешним пленумом ЦК КПСС, когда снимали со всех постов зазнайку и, как его, волюнтариста Никиту Хрущева, постепенно проходили, оставляя в душе радость и торжество.
    Не беда, что он временно обездвижен, не беда, что руки затекли и болят, а задницу саднит от уколов. Главное - победа за ним!
    Сколько пришлось вынести унижений и издевательств, медленно, но неуклонно карабкаясь вверх.
    Брежнев, забывшись, попытался выпрямиться и гордо восстать с койки, но петли охватившие ноги, руки и тело, не пускали, и он снова замер на спине.
    В голову почему-то пришли слова из песенки неизвестного ему автора, которую он с удовольствием пел тогда, когда не был еще Леонидом Брежневым, а веселым и красивым студентом Ленькой:
    - … А утка уже доверху залита,
    Но все же его мучает одно -
    Как обозвать врача космополитом,
    Когда тому фамилья Иванов?
    
    Впрочем, космополитизм нынче не в моде. Жаль, конечно, но прошли те времена. Надо найти что-то другое, причем срочно. Главврача нужно убрать, иначе будет трудно, очень трудно!
    И память, слава Богу, памятью он не обижен, подсказала другие строки той же песни:
    - … Страна растет и крепнет год от года,
    Но кажется в больнице он зачах.
    Главврач, как Берия, урезал связь с народом,
    Устроить бы процесс о главврачах.
    
    О, это, кажется, то, что нужно! Он настроился, было, мечтать о будущем процессе, но что-то мешало, отвлекало. Ах, да! Вот эта строчка:
    - … Главврач, как Берия…
    Да, с Берией, конечно, поторопились… Впрочем, он, Брежнев, тогда еще ничего не значил, а стало быть и не решал. Жалко…
    Был бы Берия, не было бы проблем.
    Леонид Ильич вспомнил, как приникнув ухом к запертой двери палаты слушал вопли Берии, которого дюжие санитары волокли в больничный морг.
    - Я живой! Я живой!..
    - Ничего, дорога неблизкая, - успокаивали его те, - пока доберемся все может случиться!..
    Брежнев снова напрягся, но вовремя вспомнил, что привязан, и расслабился.
    Сталина нет, Берии нет, Хрущев сослан в дальнюю районную психиатричку. Во главе партии и государства только он - Леонид Ильич.
    Завтра же необходимо собрать Политбюро и поставить вопрос о главвраче. Да, и не забыть бы заручиться поддержкой этих, как они, диссидентов. Идея Суслова не так уж плоха. Пусть пошумят, как следует, о зверствах, чинимых в больнице. Для этого им можно и пару каналов связи с волей передать. Временно, конечно. Пусть с "голосами" этих проклятых империалистов свяжутся, нужную информацию передадут. Стерпим. Пока стерпим…
    Потом? Ну, потом с ними, диссидентами этими разговор другой будет. Но сначала пусть нужное дело сделают. Очень нужное дело.
    ………………………………………………..
    Книжку я прочитал залпом. Потом? А потом, запершись в туалете, рвал листики на части и спускал в унитаз. Впереди был Ашхабад, военная таможня и… Афган.
    
     Часов за шесть до Ашхабада попутчик выпил последнюю бутылку и снова вырубился. Очнувшись, привел себя в порядок, побрился, стал одеваться. На перрон он вышел свеженький, как огурчик, отсалютовал мне и умчался.
    Встретились мы опять на борту транспортника, совершавшего рейс Ашхабад - Кабул. Я едва узнал в щеголеватом полковнике со звездой Героя на кителе своего недавнего попутчика.
    После чего слегка затосковал.
    Много времени прошло, даже не знаю жалеть или нет о том, что я тут был…
     Был? Да, к счастью, уже был. Кстати, именно продажность и корысть командиров наших меня оттуда и выдернула. Нет, я не давал взяток. То, что я тут, за тридевять земель от войны, взятка мне, чтоб не болтал. Я и не болтаю. Так только, сам себе нашептываю.
     Как сейчас тот день помню. У погранцов что-то со связью случилось, оповещение о том, что зона закрыта не дошло. Ну, и начали мы испытания. Ракеты точно легли. Эти ракеты совсем экспериментальными были. И небезопасными, кстати, в смысле начинки. Поэтому их тут и испытывали. Чтоб далеко не возить, ежели что. Но, повторяю, пуски классно прошли. Выдвинулись мы, чтоб на результаты поглядеть и обалдели. Целый караван духов положили. Причем, что странно, от нашей границы шел. Кинулись проверять то, что от груза осталось и в ужас пришли - сплошное оружие. Наше!
     Каша, конечно, завертелась та еще. Мгновенно оповещение прошло, шмон повсеместный начался. Короче, обнаружился еще один караван, уже на нашей стороне. С золотом и наркотой. Сначала, когда все завертелось это, рты не очень-то на замке держали. Похватали погранцов, еще кого-то… Потом, видимо, концы так высоко потянулись, что решили их спрятать. Всех, кто причастен был, на родину вернули, подписки всякие взяв.
     Я вот, в госприемку попал, чем очень доволен. День нормированный, город хороший, звание очередное получил, орден боевой. Уже подполковник. Вот-вот и полкашом стану, а там рукой до пенсии подать. Еще и полтинника не стукнет.
     А про Афган действительно лучше не болтать. Не потому, что опасно, просто, так противно иногда становится. Даже водка не помогает.
    
     Костя, январь 1987 года
    
     Да, интересные места мне в Туркмении достались. Впрочем, подозреваю, что во всей Средней Азии ситуация похожей была. Раньше, до революции тут баи всем заправляли, а теперь их партработники сменили. Существовала и своя иерархия. Во главе всего был, разумеется первый секретарь райкома партии, ниже его шли просто секретари, к которым приравнивался председатель райисполкома, его замы шли на уровне с заведующими отделами того же райкома. На том же уровне были прокурор, судья, начальник милиции. Глава КГБ оставался чуть в стороне и, обычно, представлял клан руководителя области. Впрочем, встречались варианты. Например, рядовой секретарь райкома мог быть человеком областного партийного бонзы, дальним родственником республиканского начальства. Тогда он, оставаясь на своем далеко не первом посту, фактически руководил всем.
     Периодически эти устоявшиеся группки повелителей сотрясали свои, почти незаметные войны, результат которых выявлялся в виде чье-нибудь отставки, а чаще некролога.
     Дело в том, что, при внешнем благополучии, война за посты тут идет нешуточная, а учитывая подпольную деятельность, очень вредная для здоровья.
     Район, в котором обитаюсь я и моя бригада, раньше был одним из самых богатых. Немерянное количество опиумного мака, отработанные способы получения готового опия, проложенные пути доставки "товара" в Россию и дальше, делали местных руководителей богатыми и влиятельными. Положение начало меняться в начале восьмидесятых годов, когда из Афганистана пошел "настоящий" фирменный наркотик, преимущественно героин. То есть не сырье, а готовый продукт.
     Какой товарооборот там совершался знаю не больше вашего. Так, иногда, что-то в газетах проскакивало.
     На Мары, как столица наркотиков, стали отходить на второй план. Соответственно и суммы, "засылаемые" выше, стали уступать тем, которые отдавали другие, более удачливые. Это существенно пошатнуло положение местной верхушки.
     Но Старик не был бы Стариком, если б не нашел выход.
     Порой Старик давал мне мелкие поручения, которые я охотно выполнял. Но никогда, повторяю - никогда, я не имел касательства к его основному "делу"!
     Встречая на трассе маковые плантации, охраняемые его людьми, мы сворачивали в сторону, при необходимости, вежливо здороваясь.
     С "гонцами" пили чай, разговаривая о погоде, потом разъезжались в разные стороны. Частенько заглядывал и к Старику, что-то пили, но, в основном, много разговаривали. Иногда, повторюсь, он просил меня о чем-то несущественном, по крайней мере, для меня.
     Нынешний полет в Москву по обычным командировочным делам предусматривал и выполнение не совсем обычной просьбы Старика. Нужно было привезти ему дюжины две золотых николаевских, именно николаевских, десяток. Причем, разных годов. Просьба странная, но хорошо оплаченная, кроме того не очень сложная. Я ему и так обязан. Все время боюсь, что озадачит он меня чем-нибудь таким, что выполнять не смогу, не стану. А тут такая чепуха. Так что командировка предвиделась легкая. Всего и делов, что смотаться в общество коллекционеров в любой воскресный день, а там этого добра навалом, кляссерами носят. Цена, правда, скачет, да и желающих все больше становится, но платить я могу щедро, так что куплю, что надо, играючи.
     Я в Москву вообще ездить люблю. Во-первых, есть классное жилье. Можно накупить продуктов, закрыться и пару дней отъедаться-отсыпаться. После этого я готов встречаться с друзьями, развлекаться, гонять по магазинам, в общем делать все то, за чем, собственно, в Москву и ездят.
     На сей раз программа была такой же. Прибыл я в среду утром. До пятницы отходил, а потом завеялся в город. Все, теперь с утра до полуночи, а то и позже, буду в бегах. Ведь, помимо всего, есть и еще и задание, или, как он это говорит, "просьба" Старика. Правда, я вполне четко представлял себе куда пойти и где найти искомое. Ведь монеты, найденные в Азии, мне уже сбывать приходилось. А где покупают, там и продают. Монеты, во всяком случае. Так что в Москве, под это дело, было множество мест. Официальных и не очень. По воскресеньям официальные сходняки в клубе имени кого-то на Курской, по будним дням можно порыскать у магазина на Таганской, по средам на проспекте Мира, опять-таки в каком-то клубе, ах да, еще скверик есть на 905 года. Короче, мест валом. Но самое козырное - на Таганке. Сюда люди со всех концов страны стекаются. Покупают, продают, меняются... А червонцев золотых в последние годы, говорят, немеряно выскочило. Тоже товар. Настоящие коллекционеры ими брезгуют. Разве что, редкость какая. Тот же червонец, но на пятнадцатирублевом кружке, например. Но такие тут не попадаются. Да и денег других они стоят.
     Настоящие собиратели здесь тоже бывают. Мало ли что привезут откуда-то из Тмутаракани. Типа моей Средней Азии, например. Выудят какую-то медяшку и счастья, счастья полные штаны. Медяшка-то медяшке рознь. Говорят, такие редкости бывают, что пол жизни отдать не жалко. Эх, научиться бы различать еще, что редкость, а что так, хлам. Но недосуг, недосуг. Другие дела, тем более, кормят.
     Короче, задание Старика выполнил я довольно быстро. Можно было вообще моментально, но монеты, почему-то, разных годов требовались. Каждого года чеканки, или почти каждого, по две-три штуки. И, главное, важно было проследить, чтоб не напарили, фальшак не всунули. Так что, приходилось больше у знакомых покупать. Да и деньги большие светить не хотелось. Тут всегда наводчиков да стукачей много. А как же! Место вроде как злачное. Деньги немалые ходят, опять же драгметаллы.
     Выручил кадр один. Его меж собою среди коллекционеров "дворником" прозвали. Сколько видел его - всегда старый, потрепанный, беспокойный какой-то. А как откроет кляссер свой - глаза разбегаются. Витьком, кажется кличут. Вот он-то, как всегда оглядываясь, затащил как-то меня в угол и кляссер протягивает. Глянул, а там десяток золотых штук пятьдесят! Шутка ли? Я бы тоже оглядывался, такое таская.
     Набрал я у него монет, расплатился. Все, задание выполнено!
     И невдомек мне было, что среди многих монеток затесалась одна, из-за которой вспыхнет сыр-бор. Все они были одинаковые. Ну, годом отличались. Иди же знай, что, среди прочих, затешется монетка 1906 года, да еще с буковками АР на гурте. Нельзя сказать, что не обратил я на нее внимания. Но внимание это было чисто эстетическим. Сохранность ее впечатляла! Все остальные тоже были хороши, как на подбор ровненькие, чистенькие, но эта была много лучше...
     Из-за нее-то все и началось. Но об этом позднее.
    
     Шурик, январь 1987 года
    
     Век живи, век учись. И не переставай удивляться. Удивляться-то я готов, но поражен недавно был, причем дважды. Причем, поразили меня два моих друга. И еще как!
     Начну с Руслана. Даже не знаю огорчаться или, наоборот, радоваться происшедшему. А дело так произошло. Наехали на меня. Причем не власти, а рэкетня. Но уже серьезная, не шакалы. С теми я и сам справлялся, а с этими, чувствую, не потяну. Суровые ребята. И вежливые... А это много значит. Я кадр битый, что-то знаю, о чем-то догадываюсь. Догадался, что с этими бойцами мне не справиться. Кое-кто, царствие ему небесное, пробовал. С другой стороны, отдавать половину прибыли, даже очень большой, не хочется. Самому что останется? Менты, чиновники... Получается, что за десять-двадцать процентов уродоваться придется. Смысл?
     Это так говорится, что наступила эта, как ее, перестройка, так что живи, трудись, кооператорствуй и забот не знай. На самом деле заботы только сейчас и проклюнулись. Раньше только власть давила, а сейчас в довесок к власти эти самые рэкетиры появились. Как чума! Не было, не было и… раз и пожалуйста, плати.
     Я понимаю, что отбирать легче, чем зарабатывать, но, если все отбирать начнут, то некому и зарабатывать-то будет. Но волнует это как раз именно тех, кто зарабатывает. Или пытается заработать. Остальные или завидуют, а потому ненавидят, или лапу свою загребущую к заработанному тянут. Одного по миру ипустят, другого… Ну и что? На их век хватит.
     Но это так, демагогия. А мне решать, причем срочно нужно: - Что делать?
     А еще говорят, что эти самые "Что делать?" - извечный русский вопрос. Может и так. Но почему-то мне на него часто-часто отвечать пришлось. Хотя, на другой - "Кто виноват?" ответа и не требовалось. Известно кто!
     Ребята сроку три дня дали, а потом, говорят:
    - … или крышу свою предоставьте, и мы с ней разбираться будем, или платите. Счетчик еще через три дня включаем!
    Слова-то какие интересные пошли: "крыша", "счетчик".
    Подумал:
     - Была не была!
     Дал, короче им Русика телефон.
     Через день звонят:
     - Все в порядке, к вам претензий нет. Работайте себе на здоровье, нас лихом не поминайте, а ежели какие мелкие затруднения случатся, то звоните, не стесняйтесь. Человеку с такой "крышей" помочь за честь сочтем!
     А через час еще и Руслан позвонил. Много не разговаривал, а встречу на старом месте назначил.
     "Старое место" - это угол Белинского и Мукачевского переулка, того, что к склонам Отрадским ведет. Вот по этим склонам мы часто бродить любили. Тишина, покой, красота, мысли хорошие в голову приходят…
     Встретились… Пока шли по Мукачевскому, молчали. Только Руслан несколько раз оглянулся, что за ним никогда не водилось.
     Так же молча стали спускаться по тропинке к средней дорожке. Я попытался заговорить, но он так на меня глянул, что охота потрепаться сразу пропала.
     - Ну, что, набить тебе морду? - неожиданно спросил Русик, когда мне уже казалось, что мы вот так же молча добредем аж до самой Аркадии. И продолжил:
     - Да ты знаешь, мудила, где я сейчас работаю?
     - Конечно! Баптистов с иудеями гоняешь!..
     - Ни хера подобного! Я нынче в отделе по борьбе с организованной преступностью!
     - Что, и такой есть?
     - Есть, есть и, поверь, все телефонные звонки там внимательно слушают!
     - И что? А я-то тут при чем?
     - А при том, что когда козлы твои позвонили!..
     - Ничего себе мои!..
     Но Руслан сбить себя не позволил.
     - Твое счастье, что я, как раз, прослушку контролировал!
     - Мое, так мое, - решил не противоречить я.
     - Короче, если еще раз…
     - Понял, понял, не пальцем деланный!
     - Ни хрена ты еще не понял! Но сейчас поймешь. Сколько они с тебя требовали?
     - Половину!
     - Будешь отдавать 20% и спать, если снотворное достанешь, спокойно!
     - Кому отдавать?
    - Мне! К тебе на днях мои личные аудиторы наведаются, подобьют дебет-кредит, и каждый месяц, изволь… Кстати, про все твои новые цеха, включая открытый позавчера, я в курсе!
    - Русик! Побойся Бога!
     - Бога я боялся, когда религией занимался, - почему-то в рифму пропел Руслан. - Теперь я боюсь бардака и нищеты. Ты сколько еще намерен тут ошиваться? Года три? - тут он проявил недюжинную осведомленность, ибо именно об этом сроке я говорил недавно с женой, планируя дальнейшую жизнь. - За эти три года принесешь мне приблизительно пол миллиона!..
    - Рублей? - обнадежился я.
    - Долларов!
    - Давай-ка присядем!
     Но сесть было некуда. Я, впервые за всю прогулку, оглянулся и увидел черно-рыжие склоны, покрытые местами пожухлой травой и сплошь прошлогодним мусором. Холодное январское небо уже не казалось низким и серым потолком, а скорее прессом, прижимавшим к этому тоскливому месту.
     Почему тоскливому? Да потому, что я понял - дружбе, в ее прежнем виде, пришел конец. Наступили и тут рыночные отношения, а куда они заведут? Куда они заведут?
     Руслан стоял рядом, посмеиваясь. Он словно бы читал мои мысли, что, при его-то подготовке, видимо, было несложно.
     - Не боись! Все будет нормально! Кстати, если надежные люди тоже станут просить "крышу", не отказывай. Сколько ты слупишь за это с них, меня не интересует. Мои, повторяю, двадцать процентов!
     Во, это уже звучит приятно! Я вспомнил коллег-цеховиков, стонущих от рэкета и прочего, и повеселел.
     - Все остальные структуры тоже на себя берешь?
     - Менты тебя трогать не будут, бандота, само собой, тоже… Санэпидстанцию и пожарников возьмешь на себя. Они не разорят. Налоги будешь платить исправно, это тоже не разорительно, бухгалтер у тебя больно хорош! Исполкомы… Тут тоже решаемо. Будешь делать добровольные, повторяю, добровольные, ежемесячные взносы на развитие района. При твоих оборотах - это мизер!
     Интересно. У него, оказывается, уже все решено. А, стало быть, как говорил незабвенный Воробьянинов, торг тут неуместен. Даже не включая внутренний компьютер, я понимал, что предложение Руслана выгодно. Выгоднее всего, на что я мог рассчитывать даже при самом лучшем раскладе.
     - Договорились!
     Мы пошли дальше. Напряжение отпустило, постепенно мы опять стали старыми прежними друзьями. Ну, почти прежними…
     - Кстати, Юрка может быть скоро вернется! - небрежно проронил Руслан.
     Я остолбенел вторично.
     Нашумевшая история с Юркиным романом, опубликованным сразу в Америке, Франции и Италии, с лишением его гражданства, еще была совсем свежей. Даже сейчас отголоски ее порой мелькали на страницах газет, доносились по "голосам".
     Борька давал мне этот роман "на почитать". Молодец Юрик! Я и не догадывался, что он может вот так… Периодически мы перезваниваемся. Он живет в Италии и, как уверяет, катается "как сыр в масле". С гонораров своих приобрел виллу на Адриатике, приглашал в гости. Жена и дети при нем. Их выпустили примерно через год, после его отъезда. "Мировая общественность" на этом очень настаивала. Ну, а против нее не попрешь, не то время нынче. Впрочем, они и так никому тут особенно и не нужны были. Держали, в основном, из вредности…
     Но не в этом дело! Если Юрке разрешат вернуться, а раз Руслан говорит, то так оно и будет, то дела у нынешней власти еще хуже, чем я думал. Тогда предложение, сделанное только что, вдвойне, да что я, вчетверне привлекательней.
     Руслан и на этот раз прочел мои мысли.
     - Да-да, все именно так и есть! Ускорение растет, еще как растет. Но это ускорение камня, катящегося в пропасть. Только многих, очень многих, этот камень еще раздавит. Ты, только что, из списка будущих пострадавших вычеркнут!
    
     Роман Юрия и вправду был хорош. Назывался он "Гнездо дятлов". Прочтя в 1989 году, только что вышедший в издательстве "Радуга" роман Кена Кризи, я понял, откуда ветер-то дул. Но тогда…
     Действие романа происходило в психушке, но не обыкновенной, а политической. И пациенты там были не обыкновенные, а политические. Кто за Прагу туда попал, кто за сотрудничество с Хельсинкской группой, кто еще за что… Диссидентов, как их тогда называли, хватало, всех пересажать, учитывая шум, каждый раз поднимаемый на Западе, было невозможно, вот и создали такое "лечебное заведение", где это вредное, с точки зрения государства, население можно изолировать. И гуманно, вроде бы, и надежно. И, что главное, никакие "голоса" не подкопаются.
     Но что-то в этой системе не сработало и в эту, с позволения сказать, больницу стали свозить настоящих психов, тех, кто сдвинулся на марксизме-ленинизме, а также старых большевиков, давно и надежно впавших в маразм.
     И получилось общество психов - точная копия нашего, вроде бы нормального. Диссиденты и там ссорились, отстаивали свои позиции, причем непримиримо. Они обвиняли друг друга в стукачестве, пособничестве органам… Большевики же сплотились, избрали коллегиальное руководство, которое тут же стало авторитарным, и стали преследовать инакомыслящих. Были созданы ЧК и, конечно, тройки, происходили заседания трибунала, выносились приговоры. Более того, эти приговоры стали исполняться.
     Теперь представьте себе ситуацию. Огромная больница, где большинство "контингента" нормальные люди, а меньшинство настоящие психи, захвачена этими самыми психами, которые сплотившись творят суд и расправу. А диссиденты, или еще, как они себя называют, демократы никак не могут договориться, чтоб хоть жизнь спасти.
     Более того, весь лечащий персонал больницы попадает под влияние большевиков и беспрекословно выполняет все их резолюции.
     Революционный террор набирает мощь после того, как женщина-демократка ударила табуреткой по голове вождю-параноику, пытавшемуся ее изнасиловать. Женщина погибает, вслед за ней гибнут все остальные, нормальные.
     А больница продолжает функционировать. И психи-большевики "разбираются" уже между собой. А над больницей вместо флага с красным крестом гордо реет красный стяг победившей революции.
    
     Не хилый романчик, правда? Я себе представляю, как взвилось наше коллегиальное руководство в лице маразматиков из ЦК.
     Юрий тогда в Италии находился, в творческой командировке. Роман его сразу стал бестселлером, ему посвящались огромные обзоры на "Свободе", "Немецкой волне" и, конечно, в "Голосе Америки". Целые главы текста ежедневно зачитывались благодарным слушателям. Надо сказать, что "голоса" тогда слушала вся страна. Юрий сразу стал небывало популярен.
     Его, конечно, тут же лишили гражданства и гневно заклеймили в партийной печати. Опять объявились рабочие Ивановы-Петровы, которые "роман не читали, но до глубины души возмущены…", ну и так далее.
     Все мы, включая Руслана и Борьку, Юрой гордились. Даже совершали акты гражданского мужества, открыто помогая его семье, которая, впрочем, ни в чем не нуждалась. Наоборот, все прихоти-пожелания Таньки, Юриной супруги, выполнялись мгновенно и истово даже в райисполкоме. У их дома одновременно паслись несколько "критиков-реалистов в штатском" и столько же западных корреспондентов. Постепенно терпельцы сдружились и даже обменивались информацией.
     Потом Танька уехала и возле дома стало тихо.
    
     Шурик, тот же день
    
     Эх, мне бы Котькины дела, ничем бы больше не занимался. Не кормил бы на выбор рэкетню или Руслана. Впрочем, какой выбор? Захомутал меня Русик прочно и надежно. Признаем этот факт и поразимся новому. Я неспроста с Кости начал. Появился наше белое солнышко пустыни, причапал из своих Азий. И ко мне первому.
    Думаю:
    - А за что честь такая выпала?
    Переживаю даже.
     Впрочем, долго напрягать извилины не пришлось. И то, Слава Богу!
     Притащил дружок мой коробку конфетную. Только хотел спросить, отчего на сладкое его-то потянуло, как отворяет он тару эту, а там червонцев рыженьких видимо-невидимо.
     - Фуфель, - засомневался я.
     - Натура, - уверил Костик.
     Я и раньше догадывался, что он делами серьезными занимается, а сейчас и вовсе уверился.
     - Ты что, нумизматом на старости лет заделался, а теперь пришел мне коллекцию показывать? Так я не по этому делу. Я только советские дензнаки собираю! Ну, и американские, конечно…
     - Советские мне без надобности! Я тоже американские предпочитаю!
     Это уже серьезно. Пожалуй, разговор нешуточный предстоит.
     - И по какому курсу меняться коллекционным материалом будем?
     - На круг - по восемьдесят!
     Подождите, подождите! Это же по восьмерочке на монетке навариваю! А в коробке их штук двести. Туда, сюда, все равно полторы штуки навара. Даже на стольник больше! Он что мест не знает, где его червонцы с руками оторвут? Нет, что-то тут не то! С другой стороны, подлянок меж нами не водилось никогда. Хотя, времена меняются, времена меняются. Нет, не может быть! Материал явно чистый. Так, в чем же дело? Угадать нужно сразу, потом поздно будет. Ничего в голову не лезет. Ничего… Надо хоть время потянуть. Хоть немного времени!
     - И большая у тебя коллекция?
     Дернулся. Горячо, Шурик, уже горячо!
     - Тут двести, дома еще восемьсот, но это не предел!
     - Понял! Он светиться не хочет! Откуда у него рыжье не суть важно. Важно, что много. Стало быть, тут не полутора штуками пахнет. Вкусней, много вкусней!
     - Торговаться будем?
     Такой вопрос обязателен! Не с фраером же дело имеет. Может и подвинется еще.
     - Если берешь все, уступлю еще единичку!
     - Мне как-то пятерка ближе!..
     - Шурик! Не кусочничай! Я всю твою арифметику давно уже прошел. И в табеле оценка есть. Так что, или - или!
     Нет, все-таки что-то не то! Как проверить? Как проверить?
     А он действительно мою арифметику знал.
     - Если согласен, возьми сколько надо на проверку. И из этих, и из тех, что дома. Отвечаю за все!
     Все! Надо сдаваться.
    - Беру!
    
    Да, скажи кто прежде, что и ГБ, и диссиденты одним миром мазаны, рассмеялся бы. Это что же получается: ГБ в лице Руслана крышей становится, а дис, правда бывший, Костя золотишком занимается, причем в количестве. И оба мои ближайшие друзья, и оба на мне наваривают. И прилично. Хотя, я тоже внакладе не остаюсь. Нет, мир, все-таки, переменился. И так быстро, что даже я чуть было это не прозевал. Век живи… Только что-то не хочется. Ни век жить, ни, тем более, век учиться. И вроде бы по-божески со мной друзья закадычные поступили, но такая муть на душе сидит, такая муть.
    Помню, так же грязно на душе было, когда некоторые главы из Юркиной книжки читал.
    …………………………………………….
     Срок не то лечения, не то заключения заканчивался. Счет шел уже на недели. Но лидер Партии Демократических Преобразований понимал, что недели эти нужно еще прожить. Для него лично этот срок мог быть исчислен несколькими днями. Не далее, как вчера он получил последнее предупреждение от этих психов, именующих себя Комитетом Государственной Безопасности.
    Психи-то психи, но дело у них поставлено туго и не за одним уже борцом за права человека приходили уже суровые санитары. После этого человек исчезал. Навсегда!
    Обращения к главврачу, прочие жалобы не помогали. Они уходили, как пиво в морской песок.
    При мысли о пиве борец за демократию непроизвольно сглотнул.
    Пиво… Холодное и чуть-чуть горьковатое прямо из горлышка зеленоватой, запотевшей бутылки! В скверике, на скамейке… Лучше всего на Гоголевском бульваре. А мимо женщины, женщины, женщины, ввиду жаркого летнего времени затейливо раздетые. Ноги загорелые, юбки короткие! А выше… При мысли об этом задрожало, даже завибрировало в паху. Эх!.. Подойти бы к такой, заговорить. Только бы заговорить! И дело выгорело! Что-что, а убеждать-уговаривать он умеет. Или умел? Нет, все-таки умеет! Иначе в лидеры бы не выбился, иначе эти психи так не уговаривали бы его сменить платформу.
    Он припомнил, до чего довело его лидерство, и слегка сник.
    Но мысли о пиве и о женщинах были до того ярки и приятны, что расставаться с ними не хотелось.
    Совсем недавно, буквально за неделю до ареста… Ничего себе недавно, почти три года уже миновали. И все-таки, все-таки… Какую классную женщину он склеил тогда у театра на Таганке!.. Она, как и он, пыталась добыть лишний билет. Ей, как ей, а лидеру демократов довольно-таки унизительно стрелять лишний билет, но что делать. Театр он действительно очень любил.
    Девушку он приметил сразу, да и мудрено было не приметить. Хороша! Хоть и провинциалочка. Это тоже сразу видно. Ну и что. Будет что вспомнить. Обоим. Если получится, конечно.
    Задача, между тем, усложнялась. Для успеха уже требовалось два лишних билета. Причем, на "Гамлета"! А это уже было нереально.
    Тут в голову пришел гениальный ход.
    - Девушка, - подошел и заговорил он, - давайте объединим усилия. Я достаю два билета - один Ваш, Вы достаете - один мой!
     - А ежели будет только один? - резонно спросила провинциалка.
    - Тогда тот, кто достанет билет, идет смотреть "Гамлета", а "неудачник плачет", процитировал он слова из арии Германна. - Хотя, если честно, готов отдать Вам и свой билет, если добуду, конечно.
    - Так-таки и отдадите, - усомнилась дама.
    - Вам билет нужней!
    - Это еще почему?
    - Ну, как я понимаю, Вы впервые на спектакль с Высоцким идете?
    - Да!
    - А я уже не раз и не два все спектакли видел!
    - И "Мастера…"
    - И "Мастера…", конечно, хотя спектакль, как по мне, не самый лучший.
    - А какой лучший?
    - По-моему, "Преступление и наказание". Там, кстати, тоже Высоцкий играет. Свидригайлова!
     Дама внимала ему, широко открыв рот и распахнув глаза. А он говорил, говорил, незаметно уводя ее от театра в сторону "Звездочки". Оттуда было близко до метро радиального.
    Потом была его однокомнатная в Лианозово, где провели они дивных два дня, вплоть до ее отъезда в Омск. Напоследок, используя все связи, он все-таки сводил ее на Таганку. На "Доброго человека…" Дама была в восторге.
    От воспоминаний сладких защемило сердце.
     Подумать только, до всего этого великолепия, ждущего на воле, осталось несколько недель!
     Но их еще надо прожить. Тут мысли, разом утратив полет, вернулись к угрозам больничного гебья.
     Правду говоря, больничные чекисты были для него много страшней тех, настоящих. Те, настоящие, существующие на воле, могли посадить, отволочь в психушку, как сейчас…
    А эти…
     Тут в больнице он рискует жизнью! Своей!
     И всего-то требуется написать покаянную статью в стенгазету отделения. Смешно! Признать ошибки, выразить верность идеалам коммунизма. Делов-то. Это же не в "Правду", не в "Известия", а в листок дурдома, названный "Наши хроники".
     Тут он вспомнил друзей-демократов, погибших неизвестной смертью тут, в больничных застенках.
     Жалко ребят!
     С другой стороны, сами виноваты! Раз такое дело, нечего из себя целку строить. Обстоятельства бывают сильнее нас.
     Он встал, подошел к тумбочке, достал ручку и лист бумаги.
     В стенгазету "Наши Хроники"
    
     Прошу опубликовать в ближайшем номере мое письмо…
    
    
    Костя, тот же день
    
     Вторую партию сплавил. Причем, что важно, не засветился. Хорошо-то, хорошо, но следующую партию опять в Москву подвезут. Там посложнее будет. Это не нумизматам по монетке впаривать. Ладно, посмотрим.
     Да, хитро Старик задумал.
    
     Как-то спросил:
     - Ответь-ка:
     - Десятки эти золотые, что ты привозил, в Москве легко достать?
     - За хорошие деньги несложно!
     - Но спрос есть?
     - Еще какой!
     - На отвези, продай на пятьдесят рублей дешевле!
     С этими словами, он протянул мне кожанную колбаску, набитую монетами. Штук пятьдесят наверное.
     Достав несколько штук, стал их разглядывать. Монеты, как монеты... Не фальшивые, это точно.
     Вопрос уже вертелся на языке, но я его не задал.
     Профессиональных скупщиков рыжья в столице хватает. Кто-то работает на ювелиров, кто-то на цыган, кто-то на себя...
     Скупщик Витя, которому показал свой товар, монеты долго рассматривал, пробовал на зуб, даже обнюхивал.
     - Вроде все в порядке, а что-то не то! - наконец родил он. - Дай одну штуку на пробу!
     - Охотно!..
     Его не было с час. Потом Витя появился с квадратными глазами:
     - В них проба - три девятки и вес 9 граммов!
     - Всего четыре девятки, - сострил я.
     Потом до меня дошло. В обычной николаевской десятке вес был 8,6 грамма, а проба 900.
     Витя скупил, не торгуясь, все монеты.
     Но дело на том не кончилось. Стал он усиленно интересоваться тем, откуда товар я беру.
     Золото, как я понял, добывали где-то в районе Бухары. Точнее не скажу, как-то не поинтересовался. Или стекалось оно под Бухару?.. Короче, там его было валом. Сам помню, как на пароме из Фараба в Чарджоу предлагали купить золотые слиточки. Дурень был, побоялся. А зря!
     Короче, были в Советской республике Узбекистан или УзССР золотые прииски. Давали металл Родине. А как же! Все лучшее - Родине! Ведь она, как ребенок.
     Потом денег не стало, а золотишко осталось. Ни охране, ни работягам зарплату не платили. Часть разбежалась, а оставшиеся стали брать плату натурой. Золотом, то есть. И потекли золотые ручейки к городу Бухаре, а оттуда в братскую Туркмению, причем, что интересно, прямо к Старику.
     Возможно, не только в Туркмению, да и там не только к Старику, но и ему хватило. Тем более, что золотишку применение нашлось. Сообразил, что шлих - это шлих и покупателей на него искать долго, а продавать, даже если таковые найдутся, невыгодно. Зато на монеты всегда спрос есть. Золотые, естественно. Искусных мастеров, способных изготовить матрицу с пуассоном, гурт накатать, в Туркмении хватало. Чуть не каждый третий дом - мастерская по изготовлению украшений национальных. Из серебра, правда. Но где серебро, там и золото.
     Вот и заработал монетный двор имени Старика. Одно только не сообразили - пробу уменьшить. Как получали чистое золото, так и пускали его в производство. Вот и выходили Николаевские десятки с пробой 999 вместо 900. А так, внешне, не отличишь. Правда, Стариковские чуть-чуть желтее были.
     Долго бы я гадал: - Зачем Старик десятками торговать стал, если только-только сам покупал? - если бы коллега-конкурент не надоумил.
     Правда, после моего возвращения и, разумеется, доклада все производство перестраивать пришлось. Доводить, так сказать, пробу до нормы. Опять же, лишнее золотишко оставалось. Но меня это не интересовало.
     - Ладно, - думаю, - разгадал загадку. Ну и что? Мне-то что до этого? Жить, вроде, не надоело в эти дела соваться. Продаю то, что Старик продать просит, и достаточно! Тем более, что с каждых десяти Стариковских мне две полновесных отламывается.
    
     Я мог бы придумать имена моим героям такие, что вы легко узнали бы их. Но я не стану этого делать, потому что вдруг вы узнаете себя. И вздрогнете, и оглянетесь, и увидите, что откуда-то из-за угла глядит-подглядывает паскуда молодость.
    
     Костя, месяц спустя.
    
     А те десятки 1906 года мне еще очень аукнулись. В Москве ждала еще партия, слава Богу, небольшая. Большую Али подвезти должен был, а эта, так сказать, пробная. Расхватали вмиг! Не торгуясь! Мне б еще тогда насторожиться, а я, дурак, радовался, что так быстро дело сделал.
     Так вот, о десятке. Как я уже говорил, когда рассматривал приобретенные для Старика монеты, заметил, что эта монета была много лучше. Вроде и металл тот же и рисунок, но отличалась она от остальных и все тут!
     Много позднее, когда довелось, вернее, пришлось, рыться в каталогах, я понял, что она была изготовлена на полированном кружке.
     - Эка невидаль! - скажет непосвященный.
     И скажет глупость. Потому, что такие монеты изначально редки, и еще потому, что, когда с пробой монет, изготавливаемых на монетном дворе "Старик и Ко", вышла лажа и пришлось срочно понижать золотосодержание этих кустарных новоделов, то в качестве образца для чекана, во многом из-за потрясающего состояния, выбрали именно этот червонец 1906 года с буквами АР на гурте.
     И некому было надоумить умельцев, работавших на супперсовременном оборудовании, учетших все, даже малейшие нюансы химического состава, что монет таких, в свое время, отчеканено было всего 25 штук и любая из них - величайшая нумизматическая редкость.
    Но неожиданно на нумизматическом рынке всплыли редчайшие десятки 1906 года, причем проданные по цене обычных.
     Обладатели раритетов ринулись проверять свои сокровища на подлинность и... подлинность монет подтвердилась. Более того, в ГИМе у Узденникова выдали несколько сертификатов подлинности. А потом спохватились. Раритеты, самые настоящие раритеты, выплеснулись желтой волной на сходняки коллекционеров. Сначала их покупали по 100 баксов и отдавали по 2000, потом по 1000, потом по 500... Когда цена стала окончательно падать, нашлись каналы за границу. Там за них, сначала, тоже платили, как за раритеты. Потом раритетов этих стало так много, что и тут цена упала почти в десять раз.
     Я узнал об этом совершенно случайно, но здорово испугался. Уехать из Москвы я не мог, так как ждал Али.
     Но он не приехал. Наоборот, меня срочно позвали в Мары.
     Дело усугублялось еще тем, что я почувствовал определенное внимание к своей персоне.
     Прессинг был довольно жестким. Откуда-то стал известен мой московский телефон, а затем и адрес. Дело, правда, ограничивалось разговорами и уговорами, но когда эта грань будет нарушена я не знал.
     Во всех почти детективах есть понятие "хвост". "Хвост" - это, когда за тобой кто-то следит, или, если дальше употреблять жаргон, пасет.
     Так вот, когда я собрался лететь дальше в Туркмению, то обнаружил несколько знакомых лиц, следующих за мной по пятам. Вернее, лица были сначала незнакомые, но как-то я, неожиданно повернув на улице обратно, увидел Витю-ювелира, а с ним нескольких мужиков. Он им меня показывал!
     Сделав вид, что ничего не заметил, направился своим путем. За мной тут же увязались двое из Витиных спутников.
     - Интересно, что они со мной хотят сделать?
     Я боялся остаться вне толпы, боялся заходить в парадные... Когда пришло время возвращаться домой, я почти час проторчал около парадной, до тех пор, пока в нее не вошло довольно большая компания.
     Впрочем, соглядатаи за мной в парадную не последовали.
     До вылета оставалась еще ночь. Ее я провел почти без сна, наглухо закрыв двери и задвинув все задвижки и защелки.
     "Спутничков" обнаружил в аэропорту, потом в самолете на Мары. Один из них явно был когда-то военным, даже моряком, ибо на руке у него был вытатуирован какой-то странный якорь, цепь которого обрывалась, а сломанные звенья, как бы, разлетались в стороны. Второй был попроще, впрочем, татуирован тоже изрядно. Может был кто-то еще, но этих я опознал точно.
     Я так понимаю, что решили они выйти на мои источники, полагая, что я их сам туда приведу.
     Совсем, как в книжках!
     В Марах ребятки нагло пристроились за мной, более того, видимо встречали их какие-то типы из местных, так что толпа резко увеличилась.
     Слава Богу, в аэропорт явился Али. С ним еще кто-то... Он стоял у выхода в город и просто смотрел на меня.
     Подходить? Не подходить? Не исключено, что встречающие мое "сопровождение", его знали. Али сам решил этот вопрос, подойдя:
     - Откуда увязались?
     - Еще из Москвы!
     - Что хотят?
     - Не знаю, но в Москве очень золотом интересовались!
     - Покрутись тут еще минут пятнадцать, потом садись в автобус и езжай в гостиницу. Не свою, а городскую. Там поговорим.
     - А место?
     - Забронировано!
     Я выполнил все инструкции. В номере гостиницы долго не мог найти себе места, ходил из угла в угол, курил...
     Али появился только вечером.
     - Завтра спокойно езжай к своим. Вопрос закрыт!
     Мне не особенно хотелось его расспрашивать, я знал, что он слова зря не тратит. Уверять его в том, что я ни в чем не виноват, также не было смысла. Оставлю защитную речь для Старика, если он разговаривать со мной захочет.
     Утром в гостинице появился мой водитель, который и отвез меня на Каракумскую. Никаких машин следом за нами не было, хоть я каждый раз трусливо смотрел в зеркало заднего обзора.
     Прошло несколько дней, история стала тускнеть и, не то, чтобы забываться, а как-то отходить на второй, третий план.
    
     Не то, чтоб в "закромах" у нас было пусто, но поехать поохотиться-порыбачить на Джар дело святое. У меня на примете была одна многообещающая протока, вот ее и решено было разведать. Авось куда-то приведет...
     Мы долго шныряли по камышам, казалось все, тупик, но всякий раз находился какой-нибудь проход и можно было плыть дальше. Широкая вода открылась, как всегда неожиданно. Только что стояла сплошная стена камышей, которая вдруг закончилась и перед глазами возникло нечто ровное, чистое, круглое. Действительно озеро! Зарядив ружья медленно пошли вдоль камышей, готовые в любой момент открыть пальбу, буде взлетит что-то пернатое.
     Но птицу мы не подняли. Зато наткнулись на трех утопленников.
     Как это было описывать не стану, ибо мне сразу стало плохо. Единственное, что запомнил - рука с вытатуированным странным якорем, от которого отходила цепь с разорванными звеньями.
    
     - Ну, как, получил удовольствие от рыбалки, -спросил Старик, уже вечером, когда я появился у него.
     - Нет, - ответил я и вздрогнул, вспомнив недавнюю находку на Джаре.
     - Говорят вы утопленников нашли?
     - Было дело!..
     - Вот ведь люди Бога не боятся, преступления творят!
     Я покивал.
     - Но самое страшное преступление - лезть в чужие дела! Хотя, нет, еще страшнее предавать.
     Я побледнел. Вины за мной не было, но неспроста же он заговорил.
     Заметив это, Старик усмехнулся. -
    Ты хороший парень, порядочный.
    
    Борис, июль 1990 года
    
     Все, с комсомолом покончено. Надо бы демонстративно сдать партбилет, но, боюсь, не поймут. А те люди, которые меня на новую работу рекомендовали, меня всегда понимать должны. А я их.
     К тому же, сильный шум жена с тестем подняли. Особенно тесть. Много он не говорил, и вообще суть, им сказанного, свелась к одной фразе:
     - Не суетись под клиентом!
     Коротко, доходчиво и ясно.
     Тесть у меня не простой - бывший член ЦК, все-таки… Когда семидесятник ему в прошлом году стукнул, тесть заявил:
     - Я в этом бардаке больше не работаю!
     И тихо слинял на пенсию по состоянию здоровья. При этом он умудрился сохранить со всеми наилучшие отношения. И с левыми, и с правыми. Хотя, кто тогда левым был, кто правым, до сих пор не знаю.
     Тесть меня в банк и пристроил. И не кем-нибудь, а вице-президентом по внешним сношением. Опять-таки непонятно: кто кого сношать будет - мы их или, что более вероятно, они нас.
     Впрочем, сексуально-этические проблемы меркнут перед открывшимися возможностями. Во-первых - деньги. Настоящие! И цвет подходящий, и количество. Во-вторых - командировки! И не куда-нибудь в Жмеринку или Вапнярку. .. Германия! Франция! Швейцария!
     Кстати, будучи в Швейцарии, я Юрку навестил. А что, а запросто. Взял машину напрокат и… вперед! Дороги там не такие, как у нас. Так что, вечером выехал, а утром уже с Юркой обнимался.
     Юрка вообще полон соплей и переживаний. Со дня на день должно было ему помилование выйти, заждался, дурак.
     Конечно, лестно, как он, небось, мечтал, в Одессу на "белом коне" вернуться… Но за время "разлуки с родиной" Юра успел тут кое-какой недвижимостью обзавестись. Домишко почти у моря, комнат на двенадцать с бассейном, естественно, парочка машин не хилых. Это вам не престарелые японцы, которые по Одессе сигают. Как такое хозяйство без присмотра оставить? Опять же, жизнь изгнанника приучила к роскоши.
     Танька, Юрина жена, та вообще и слышать о милой родине не хочет. Наблатыкалась по-итальянски, с английским у нее и прежде порядок был, обзавелась друзьями, работой престижной… В голову стрельнет - едет себе в Париж. Чтоб приодеться, например. И от эдакой житухи отказываться!..
     Да, надо было мне, в свое время, тоже диссидентом заделаться. Торчал бы сейчас не хуже Юркиного!
     Но грех жаловаться, грех жаловаться… Денег у меня, пока, конечно, поменьше, чем у него, но все еще впереди, все впереди.
     На всякий случай, поручил ему и мне хатку поблизости присмотреть. Думаю, через год-другой осилю. А может и раньше. Если деньги от нас за бугор в таком же темпе уходить будут, то моя толика очень даже значительной станет. Ладно, посмотрим…
    
     Юрий, декабрь 1990 года
    
     Сначала был Киев… Обязательные приветствия от "Спiлки письменникiв", прием у Кравчука, награждения… В Москву мне настойчиво ехать не советовали. Я и не поехал, чем, по-моему, увеличил свою популярность раз в десять. Самое интересное, что роман мой почти никто не читал. Он только-только спешно издается, причем на мовi. Так что, опять-таки обречен на непрочтение. Несмотря на вышитые рубашки и подчеркнуто украинскую речь, большинство, все-таки, думают, читают и общаются со своими по-русски.
     Я "делал вид", надувал щеки, вспомнив школьный курс, пытался говорить мовою, в общем, соответствовал.
     Уже в Одессе застал меня звонок от Горбачева, тот горячо поздравлял с возвращением и прочая…
     Там же, в Одессе, на меня было накинулись всяческие руховцы, мемориальщики, прочие демократы, чая затащить в свои ряды или, по крайности, слупить деньжат на партийные цели. В "Мемориал" денег я отстегнул, не жалко, а остальным не обломилось. Не на того напали.
     Компания наша слегка уменьшилась. Шурик все-таки свалил в Израиль. Долго он там не продержится, ручаюсь. В следующий раз, вероятней всего, вынырнет в Америке. С его-то деньгами в Израиле и делать особенно нечего. Руслан меня слегка просветил насчет его возможностей. Это когда я, слегка подпив, начал хвастать "копейкой", в изгнании заколоченной.
    
     Он же, под утро
    
     Слава Богу, я - один! Не то, что бы люди, окружавшие меня последние часы, были мне неприятны. Наоборот! Но нет больше сил притворяться, что счастлив и рад, очутившись на родине.
     Как когда-то мечтал об этом! Как страдал и маялся!
     Вспоминаю мои первые дни официального изгнания, когда все газеты трубили обо мне, когда был нарасхват, востребован и лелеем...
     Потом, со временем, волна схлынула, а я остался на необитаемом острове своего публичного одиночества. Залетное дитя мировой культуры, из всех человеческих эмоций я воспринимал только скорбь, и это делало меня раздражительным и уязвимым.
     Доходили вести… Они были плохими, хотя, по идее, должны бы казаться мне хорошими. Плохое происходило там, в стране, отринувшей меня, но радоваться не получалось.
     Странная аберрация памяти, напрочь выбросившей мысли о том, что все, собственно, сделано самим, превращала меня в изгнанника.
     Образ этот вроде бы возвышал, но я тосковал… А зная цену этому изгнанию, высчитанную до копейки, тосковал еще сильнее. Только тут, только написав этот злосчастный роман, лишивший меня родины и принесший воистину мировую славу, я понял, что талантлив. Но это не грело, ибо талант мой может быть востребован по-настоящему, а не конъюнктурно только там. Только там…
     Приходили мысли о суициде. Но, наверное, не всерьез, ибо начинал я думать о том, что напишут, скажут… Доведя, таким образом, мысли свои до полного абсурда, успокаивался и шел гулять.
     Обитал я, к тому времени, в крошечном городишке Сан-Бенедетто, у самого синего, увы, Адриатического моря. Утром, выходя на балкон отеля, привычно здоровался с урной- "Альфатером", точно такой же, как в Одессе.
     В этот городок загнало меня желание спрятаться, стать незаметней и недоступней. Эмиграция более ранняя, более "заслуженная", что ли, меня не приняла. Еще бы, я был для них провинциалом и выскочкой, незаслуженно отобравшим часть их славы и тиражей. Они раскланивались со мной, сжав зубы, или не раскланивались вовсе. Тут, на чужбине, я был не товарищем по несчастью, а конкурентом. А с конкурентами "общаться" они уже научились.
     В мой адрес доносились подозрения и угрозы. В любом интервью, статье, выступлении меня норовили задеть, обругать, лягнуть. Признаюсь, иногда это было пребольно. Даже добрейший Растропович, поначалу распахнувший объятья, почти не вспоминал обо мне.
     К тому же не писалось…
     Связь с домом, капризная, прерывистая и зачастую случайная, громоздила вопросы, не давая ни единого ответа. К тому же очень скучал по Татьяне. По детям не так, а по ней - очень. Странный у нас брак. Непохожи уж больно. Все удивляемся, а мы - душа в душу. Жили…
    
    Когда думаю о Татьяне, своей жене, в голову почему-то приходят Пастернаковские строчки. Вырванные из стихотворения, они звучат так:
    … А ты прекрасна без извилин…
    Более точного определения нет, не было и, боюсь, не будет. Все в точку! И то, что прекрасна, и то, что без извилин. Я это даже достоинством считаю. Что бы ни случилось - спокойна, безмятежна, улыбчива… Еще б и говорила поменьше… Но тут я зарвался! Должен же быть у Тани хоть какой-то недостаток.
    Я обратил на нее внимание еще в колхозе, на втором курсе. Тогда то ли какой-то юбилей намечался, то ли колхозники сплошь на городские рынки работать перешли, но в колхоз этот самый мели всех. Вот и оказались в одном селе несколько групп с разных курсов нашего Универа. Перезнакомились мгновенно. Где? На танцах, естественно. Где еще? Днем-то пахать заставляют. А вечером…
    Наверное, нет нужды описывать сельский клуб. Те, кто постарше, сами видели, кто помладше - не поверит все равно. А для нас тогда это был - единственный и неповторимый очаг мировой культуры. И отдыха… Был там проигрыватель, штук двадцать запиленных пластинок. Что еще надо, чтоб культурно время провести и с девушкой познакомиться?
    Еще в первый вечер усек среди студенток-первокурсниц геофака умопомрачительную красотку. Ну, без недостатков девочка. И фигура, и личико, и ножки… Высший класс, кто понимает. А кто не понимает, то все равно - высший класс. -
    Ну, - думаю, - не про меня девочка!
    Уж больно я тогда обыкновенный был. Как все, а может даже похуже. Ни роста, ни мускулов, ни талантов особенных. На гитаре не играл, на турнике не подтягивался, норму и то не выполнял. -
    Где мне, - снова думаю, - к такой соваться. Королева! Такой, небось и принц не всякий подойдет!
    Думаю-то, думаю, а самому обидно. Только гляжу, а королева-то моя успехом не пользуется. Сокурсники ее вообще игнорируют, а наши, станцевав раз-другой и о чем-то пообщавшись, отваливают с концами. Любопытно стало. Подвалил я к ее сокурсникам, интересуюсь: - Что за дама? -
    А это Танька-дура! - отвечают. -
    Что значит дура? -
    То и значит! Поговори с ней пять минут - мало не покажется! -
    Что - совсем-совсем?.. -
    Именно, а еще и недотрога! Никого близко не подпускает. Ни прижаться, ни… -
    Ладно, - решил я, - пусть так, но до чего хороша! Попробую!
    Пригласил ее танцевать. Пошла, как миленькая. Танцуем. -
    Хорошо танцуете, - разговор начинаю. -
    Я еще лучше умею, - отвечает, - когда партнер хороший попадется. -
    А я, значит, плохой? -
    Ага, - подтверждает на голубом глазу, - вы не очень хороший… -
    Некому научить было! -
    Да нет, у вас, кажется, слуха нет. И еще вы все время пытаетесь ко мне прижаться… -
    А в этом что плохого? -
    Так это же вам танцевать мешает. -
    А вам? -
    Мне тоже. Но я почти привыкла. Ко мне все, кто приглашает, прижаться стараются. -
    Ох, страдалица… - протянул я издевательски. Достала, все-таки. -
    Да нет, я почти привыкла. -
    Почти? -
    А меня мало приглашают. Наверное, не нравлюсь. -
    Ну, что вы? Вы - красавица! -
    А ребята говорят, что глупая… - ее синие-синие налились слезами. -
    Хочешь, - спрашиваю уже на "ты", - только с тобой весь вечер танцевать буду?
    Она задумалась. -
    Хочу, наверное! -
    Решено!
    После танцев мы отправились гулять.
    Не знаю, можно ли назвать это ухаживанием. Мы встречались вечером в клубе, танцевали, потом шли гулять… Поверите - я не представлял себе - нравлюсь ей я или нет? Догадываться об этом можно было только по косвенным причинам. Однажды в клубе я вышел с ребятами покурить, а когда вернулся в зал, то застал такую картину: здоровенный третьекурсник с юрфака тянет Татьяну танцевать, а она не идет. -
    Я с Юрой! Я с Юрой! - повторяет. Увидела меня, подбежала, сама первая прижалась и успокоилась. В тот вечер мы начали целоваться. А вскоре и стали близки. Произошло это настолько легко, что я даже удивился. До сих пор ведь так было - только я "границы" перейду, как она отстраняться начинает. -
    Не надо! - только и говорит.
    В тот вечер тоже сказала мне свое: -
    Не надо! - Но не отстранилась. -
    Почему? - в сотый раз спрашиваю. -
    А когда ребенок родится ты меня бросишь! -
    Кто сказал? -
    Мама. И другие тоже… -
    Да не брошу я тебя! Не брошу! -
    Правда? -
    Правда!
    После этого она успокоилась и не только не сопротивлялась, а наоборот, помогала мне. Видимо, у нас получилось довольно неплохо, потому что на следующий вечер, она сама, не дождавшись конца танцев, потащила меня гулять и привела туда, где мы побывали накануне. После чего, снова утратив всякую инициативу, отдалась со своей всегдашней улыбкой.
    Месяца через три мы поженились. Сразу после этого Таня бросила институт. -
    Зачем мне учеба? -
    Как зачем? -
    В институт девушки идут, чтоб замуж выйти, а я уже вышла!
    При этом она не только не села на мужнину шею, а, наоборот, можно сказать, содержала семью. Таня оказалась потрясающе грамотной машинисткой, к тому же знала английский. Как преподавателю, пусть даже и частному, удалось вбить английский в ее головку - тайна для меня и по сей день.
    Ребята, пообщавшись с Таней, сперва меня жалели. Потом перестали. А еще поздней вроде даже завидовать стали. Особенно Шурик. -
    Везучий ты, Юрка, - сказал он однажды. -
    Это еще почему? -
    Такую жену отхватил! Мало того, что красивая, роботящая, так еще и без высшего образования! -
    Это - что тоже достоинство? -
    А ты попробуй с моими полутора классами поживи с кандидатом наук!
    Да-а, история Шуркиной женитьбы, в свое время, повергла нас в шок. Наташка мало того, что была хороша собой и выше Шурика на пол головы, но еще и успела диссертацию защитить. -
    И это все ему одному? - надрывался Костя. -
    Любовь зла… - попробовал пошутить Борька, но, не встретив поддержки, сразу увял.
    Вот такая история любви у меня получилась, и, вы знаете, - я счастлив. Таня, по-моему, тоже.
    Написал - "счастлив". И так не хочется добавлять - "был". И не стану!
    
     Я был богат, очень даже богат, я был свободен и, повторяю, одинок. Желая как-то зафиксировать это одиночество, слонялся по городам и странам, нигде не находя приемлемого пристанища.
     Наконец, судьба забросила меня сюда, и я понял, что тут и останусь. Во всяком случае, на обозримое время. Отель мой находился прямо на набережной, и по утрам, еще до завтрака, я выбегал к морю. Для этого требовалось только перейти через автомобильную дорогу. Почему автомобильную? Да потому, что уже на тротуаре шли еще три дорожки, зеленая - велосипедная, дорожка для бегающих трусцой и пешеходная. Потом легкая ограда и собственно пляж. Пляж принадлежал отелю, поэтому к моим услугам были удобные шезлонги, зонты и яркие махровые простыни, в которые так уютно кутаться после купания.
     Так и сидел, набросив простынку, пил апельсиновый сок и смотрел, смотрел, смотрел на море. Метрах в пятидесяти, прямо напротив меня, из моря выступала желто-коричневая скала, очень похожая на ту, заветную, на восьмой станции Фонтана. Только эта была чуть шире и немного дальше от берега. Иногда я заплывал к ней, выбирался на нагретые камни, закрывал глаза и мнил, что дома. Тысячи мидий, как резной орнамент, обвивали всю скалу. Так хотелось наломать побольше моллюсков и приготовить что-то домашнее, любимое с детства. Но тут это не принято. В ресторане отеля кормили обильно и вкусно, а, поскольку "шведский" стол обеспечивал меня только завтраком и ужином, обедал я уже самостоятельно, тщательно избегая пиццерий, "доставших" меня еще в Риме. Там же, на набережной обнаружился неплохой морской ресторанчик, куда я заходил почти ежедневно.
     Итальянский, казавшийся поначалу шумным и тарабарским, дался неожиданно легко. Конечно, языком я овладел только на уровне общения, но именно этого мне и не хватало. Появились, не друзья, нет, знакомые, появилась возможность говорить не только с собой.
     - Останусь тут навсегда! - однажды решил я.
     Покупка виллы внесла разнообразие в мою довольно размеренную жизнь. Я ходил, выбирал, советовался с агентом, в общем, был занят. Потом пошло обустройство, меблировка…
     В день, когда все хлопоты были завершены, я сплавал к скале, наломал мидий и приготовил плов. Как в юности.
     Как в юности… Но тогда рядом были друзья, а теперь их нет. Сначала горюю, потом злюсь и все думаю, думаю…
     Кто такие друзья? Зачем они вообще нужны? Ведь это люди, которые говорят тебе гадости, почти никогда с тобой не соглашаются в споре, выдумывают обидные прозвища. Они позже всех прочитывают твои книги, а прочитав, снова говорят гадости, пусть порой и справедливые. В друзьях всегда масса недостатков, но они их не замечают, стремясь искоренить недостатки твои. При этом опять говорят гадости…
     Они зачем-то заводят великую дружбу с твоей женой, и та с удовольствием вываливает на них весь груз своих претензий. Друзья проникаются и… Ну, понятно…
    - Все, надоело! - порой кричишь сам себе. - Зачем такие друзья? На фига такая дружба?
     Ты забиваешься в потаенный угол, избегаешь всех встреч. Ты один! На тебя никто не орет, не давит, никто не бранит тебя…
     Но… Никто не молчит рядом, никто не упрекает за то, за что действительно нужно упрекнуть.
    Никто не "забывает" у тебя на столе десятку, порой последнюю, когда ты совсем на мели, а в доме нечего жрать.
    Никто не говорит тебе правду о том, что ты написал. И никто не мирит тебя с женой, с которой ты разругался, в который раз, навеки.
    И до тебя доходит, что ты остался один…
    И я остался один…
    Нет самых лучших, самых родных мне людей. Включая Татьяну, конечно.
     Таня, упрекавшая меня по телефону и в письмах, узнав о моей покупке, прониклась ко мне горячей любовью и нежностью. Лукавлю. Жена любила и, надеюсь, любит меня. Просто тягостно ей стало, плохо и одиноко после моего изгнания.
     Она с удвоенной энергией стала добиваться разрешения на выезд.
     И приехала…
     Потом ненадолго заехал Борис. Ахал, восхищался, по-моему слегка завидовал. Итогом посещения, кроме дикого количества выпитого, было решение поселиться поблизости. Мы даже помечтали, что всю нашу компанию перетащим на жительство сюда. Вот было бы здорово! Опасения вызывал только Руслан. При его-то работе…
    - Да, путь сюда Руслану заказан! - кручинились мы. - И Валерке, наверное!..
     Во, дурачье!
     Кстати, именно Руслан сообщил мне, что мой вопрос пересматривается. Все выходило по-моему, но уже не так радовало.
    
     Костя, февраль 1991 года
    
     А от меня ушла жена! Вторая, между прочим. И не в горе, не в нищете, а при полном благополучии. Ей, видите ли нужен муж, а не пьяный гусар.
     Выпивать мне приходилось и раньше и… ничего! А тут только-только человек на ноги стал, может позволить себе практически все, а жена уходит. Главное, ни в чем ей отказа не было! Никогда! Покупай что хочешь, отдыхай где хочешь, живи где хочешь.
     Вот она и стала жить в какой-то конурке, бросив меня и роскошную квартиру. Квартиру-то ладно, не в квартире счастье, а меня-то за что?
     Говорит, что предупреждала… Было дело, конечно, твердила что-то насчет моих пьяных выходок и неприличных знакомств. Опять же, требовала сообщать о местонахождении. Нашла дурака! Хотя... Дурак - это я! Так что, она скорее не нашла, а потеряла дурака.
     Так мне и надо! А ей?
     Так ей и надо! А мне?
    
    Помню, помню то время, когда ходил, не разбирая дороги и твердил себе, спрашивал себя: - Откуда во мне любовь? Я протерт жизнью так, что остался один абразив, вместо доброты, участия совести. Усвоив законы пустыни, я оставаясь внешне цивилизованным, плевать хочу на законы людские!
    А любовь? Ну, это штука нечаянная. Веселая? Грустная?
    Скорее грустная.
    
    Хотите рассмешу? Ну-ка, быстренько все сели, чтоб не упасть! Начинаю: -
    Я тогда начал писать стихи!
    Нет, вы не поняли! -
    Я! Начал! Писать! Стихи!
    Дошло? Ну, то-то! Смеетесь? А мне не до смеха! И ведь, главное, была бы королева какая или принцесса… Нет, и еще сто раз нет! А зацепила, да так, что хана, не отцепишься. Еще и замужняя. Детей, правда, нет… И то легче. Потому что - жену уводить - плохо, а детей от отца - стократ хуже! И так столько грехов на мне, что… Да, ладно, не о грехах речь. А о… Выдавливаю, вымучиваю из себя слово это: - любовь.
    И не со скуки - заскучаешь тут! - не от безлюбья, кого-кого, а женщин всегда вокруг много. Пытаюсь разобраться в себе, а выходит в итоге сплошная тревога и нежелание, хоть на день, с компрессорной отлучиться. Бригада и так на меня уже косо смотрит. Каждый день норовлю с трассы в поселок возвращаться. Бензин жжем немилосердно, да и концы приходится отматывать огромные. Про ночную охоту ребята уже и забывать стали… -
    Знаешь, - как-то говорят, - сиди-ка ты в поселке сиднем, раз так присох, а мы без тебя поработаем!
    Тут я начал себя в руки забирать. Но до конца не удалось. Идиотское положение. Это же надо - вожак, командор в тряпку превратился!
    А началось все с обычной попойки, коих в командировках не счесть. Сидим в гостинице, телевизор смотрим, ни о чем плохом не думаем. Тут Людка Большакова прибегает. -
    Чего, - спрашивает, - расселись? Ну-ка, быстро по бутылке водки в руки и ко мне. Мы с девочками потанцевать собрались, а мужиков-то и не хватает! -
    Ладно, - говорю, - выручим! Боцман, - это я к завхозу нашему, - деньги на эдакий случай ассигнуешь? -
    Без вопросов! - отвечает завхоз и к телефону тянется.
    Почему к телефону? А у нас в поселке полный сервис. Захотел выпить, причем в любое время дня и ночи, звонишь коменданту и через пять минут бутылка у тебя. Можешь сразу рассчитаться, можешь под запись… Цена одна - семь рублей флакон. Если учесть, что до ближайшего магазина, прозванного: "Последняя надежда", километров восемьдесят, то цена самая, что ни на есть, небольшая. Вот и пользуемся.
    Короче, пяти минут не прошло, как муж комендантши прирысачил с полной сумкой. Взяли мы по флакону в зубы и в гости пошли. Приходим, а там картина впечатляющая - пять женщин под пластинку, новую, как велосипед, пляшут, а три мужика смотрят на это, правда, подняться, поддержать подруг уже не могут. Отяжелели. Нас увидели - сперва помрачнели, потом - бутылки усекли - заулыбались.
    Ну, выпили мы тогда по-человечески. И танцевать. Мужья спят, жены веселятся, а мы с ними. И облизываемся про себя.
    Я сперва на другую уронился. Была там одна секс-бомба пятидесятого размера. Уже и прикидывал - куда бы с ней уединиться. Насчет получится или нет - никто даже не задумывался. Раз пляшет с тобой, пьет, в уголке тискается, лобком в медленный танец трется - стало быть - твоя. Так всегда было…
    Так вот, я уж было "дюймовочку" эту куда-то не увел, не помню что отвлекло, как вдруг ко мне пигалица эта подходит. Росточку в ней метра полтора, может чуть больше, нос задран - важная такая. -
    Что-то, - говорит, - ты меня не приглашаешь! Приходится бедной женщине самой себя кавалером обеспечивать. Не стыдно? -
    Кому? Мне и ли бедной женщине? - спрашиваю. -
    Разумеется, тебе!
    Хотел, было, я возмутиться, только гляжу - а мы уже танцуем, друг к другу прижавшись. И так меня запах волос ее потряс, что боялся только того, что танец закончится.
    Как бы не так! И этот танец, и следующий, и все оставшиеся она меня от себя уже не отпустила. А я что? А ничего! Доволен!
    Так и закончилась моя вольготная жизнь. Впрочем, я этого не заметил. Стихи писать начал. Ах да, об этом уже говорил…
    
     Что сделала со мной эта женщина, которую я (я!) просил, умолял быть со мной.
     Она со мной и жизнь моя - праздник.
     Но раньше я мог и любил рисковать, а сейчас... Я стал дорожить жизнью. Я стал рваться домой, используя для этого малейший повод. Более того, я - домосед!
     Моя жена!
     Мои близнецы!
     Моя квартира!
     Моя жизнь!
    
    Но есть и другая жизнь, когда-то казавшаяся мне интересной и радостной. Я отлучаюсь в нее, неохотно, ох, как неохотно! Но иначе нельзя, потому что, как бы все не сложилось, не должны страдать:
     Моя жена!
     Мои близнецы!
     Впрочем, зачем о грустном. Пока все хорошо, пока все хорошо...
    
     Ничего себе монологи выдавал, да?
     Теперь вот один. Впрочем не совсем. Есть еще котенок. Откуда он взялся?
     Наливаю…
    
     Лежу пластом и курю. Тоска, и кто ее придумал?, - съедает меня. Я уменьшаюсь, съеживаюсь, надеясь взлететь, со временем, вверх, вместе с табачным дымом.
     Есть такой старый анекдот-притча.
     Стояли лютые-лютые холода… Маленькая птичка летела возле лесной тропинки, замерзла и упала. Она погибла бы, но мимо шла корова и уронила на птичку свою лепешку. Лепешка была теплой, птичка отогрелась, ожили и радостно зачирикала. Все бы хорошо, но чириканье услыхала лиса. Она подбежала и съела птичку.
     Отсюда три вывода. 1.
    Не всякий твой враг, кто окунет тебя в дерьмо. 2.
    Не всякий твой друг, кто вытащит тебя из дерьма. 3.
    Когда сидишь в дерьме - не чирикай!
    Я чирикал, сидя в дерьме. Что из этого вышло, вы уже знаете…
    В дерьме противно, мерзко, но вылезать из него я уже не тороплюсь. Мне страшно. К тому же, я уже привык.
     До поездки в Азию еще неделя, но и там не сладко.
    
     Он же, месяц спустя
    
    Растут, растут, как грибы-шампиньоны на такырах после дождя, посты, посты, заслоны, таможни... За компрессорной, прямо у выхода на асфальт тоже пост поставили. К нам, правда, не липнут, но мы пост и объехать можем. Тем более, что груз у меня лично к провозу не рекомендуемый. Набрал я килограммов шесть украшений из серебра. Конец прошлого - начало этого века, все коллекционное, все в отличном состоянии. Да еще пару кинжальчиков прихватил, явно кавказской работы ( и как они сюда попали?), а также карамультук знатный с шестигранным дулом. Отоварился на совесть, короче. А что? Обидно отсюда пустым ехать. Раньше деньги на тряпки-обувь тратил, а теперь решил пополнить свою коллекцию, впрочем, и чужие тоже. В столице (бывшей) нашей необъятной (тоже бывшей) Родины оружие и украшения улетают со свистом. Тем более, вместо нашей, уже вполне деревяной, валюты, там платят баксами. Мода теперь на них и боюсь, что она никогда не пройдет. Баксы, зелень, капуста, короче - доллары. Вся политэкономия этого бандитского времени свелась к одной премудрости - взять что-то за рубли, продать за доллары, сдать доллары по уютному курсу, опять что-то купить... То есть, в классическую формулу введена еще одна, тоже денежная, составляющая, возможно, самая важная. Только деньги-то эти чужие, заморские. Хотя... Почему-то у всех они есть и все лихорадочно покупают-продают. Не страна, а толчок какой-то!
     Не оставаться же в стороне, опять-таки азарт, да и деньги всегда нужны.
     Теперь впереди маячила задача - провезти свой товар в Москву, в крайнем случае в Одессу.
    
     Вчера разговорился со Стариком. Угрюм он был, озабочен, но разговорчив, почему-то.
     Спросил я тогда:
     - Зачем ты выделил меня, зачем искал?
     - Это ты меня искал, - ответил он.
     - Но, если бы ты не захотел...
     - Ты нашел бы кого-то другого. В твоем стаде тебе было скучно!
     - Я не из стада!
     - Все мы из стада, но стада наши разнятся. И у каждого свой пастух.
     - И ты принял меня в свое стадо?
     - В пустыне не спрашивают разрешения, а просто садятся к огню.
     - Мы не в пустыне!
     - Какая разница! Если человек полезен и есть о чем с ним поговорить, то почему бы не пустить его к огню.
     - Ага, стало быть, я полезен был!
     - А то сам не знаешь?
     - Но в нынешних делах ты уже не помощник!
     Потом помолчал и добавил:
     - Но и не помеха!
     - Так что, пожить еще разрешаешь?
     - Глупец! Зачем мне твоя жизнь сейчас? Она нужна была тогда, когда "нельзя" было сильней, чем "можно". Конечно для обычных людей. Ты мог тогда бегать себе в стороне и не заинтересовать меня, но наши пути пересеклись, ты продолжал бегать, но уже и для меня...
     Я перебил его:
     - Что значит бегать?
     - Вся жизнь - это бег! Некоторые бегут быстро, но скоро устают. Но жить хочется, вот они и бегут на месте. Такие не помощники.
     Некоторые бегают медленно, но долго. Их бег не интересен, ибо они глядят под ноги и считают дыхание. Такие не друзья.
     А есть такие, которые бегут быстро, когда надо, медленно, когда надо. Они могут даже перейти на шаг, но вдруг, когда необходимо, понестись вприпрыжку. Препятствия? Они их оббегают или перепрыгивают. Такие становятся соратниками или врагами!
     Он замолк. Потом достал трубку с длинным и тонким чубуком и маленькой чашечкой. На дне этой чашечки лежала серебряная монетка. Потом он вытащил тонкую спицу и сунул ее в огонь. Я оторопело глядел на него. Я и не подозревал, что Старик курит опий.
     Он заметил мой недоуменный взгляд.
     - Иногда, изредка можно! Это расслабляет, успокаивает, снимает боль, даже если она в душе. Это у вас, гяуров, опий - это наркотик. У нас он лечит.
     - Да сейчас завелись молодые шакалы, курящие анашу. Но разве видел ты кого-то из нашего народа, чтоб был наркоманом?
     - Не видел!
     Старик достал шарик опия, положил его в трубку и прикоснулся к нему раскаленной спицей. От шарика пошел белый тяжелый дым. Он затянулся, потом предложил трубку мне. Затянулся и я. Сладкий, плотный дым приник в легкие. Я торопливо вытолкнул его оттуда.
     - Не привык? - удивился Старик.
     - Отродясь не пробовал!
     - Обидеть побоялся?
     - Да!
     Помолчали...
     Вдруг он заговорил опять.
     - Скоро, очень скоро тут начнется драка. Большая драка. Я хочу в ней победить, но хотят и другие. Один Аллах знает, чем это закончится. Как бы высоко человек не взлетел, как бы силен и могуч не был, всегда найдется другой, который зарится на его место. Самое главное - вовремя разглядеть его, этого "другого"!
     Он опять замолчал.
     Я поднялся, собираясь прощаться.
     И тогда он сказал самое главное:
     - Если со мной что-то случится, немедленно уезжай!
    
     Он же, год спустя
    
    Звезды по ночам такие же огромные. Разве что менее пушистые. Зима скоро!
     А в Туркмении выборы. Выбирают на все посты. Скоро и в чабаны станут выбирать.
     Все куда-то заспешили, забегали. Что-то нависает, как пылевая туча, давит, мешает дышать. Работы давно нет. Формально выскакиваем на трассу, формально пишем какие-то отчеты.
     Кому это нужно?
     По привычке езжу на Текинку, но ничего не покупаю. Не хочется...
     Встретил Старика. Он с охраной прошел было мимо, потом остановился и сказал одно только слово:
     - Пора!
     Через несколько дней он погиб в автокатастрофе.
     В тот же день я чудом успел вскочить на борт АН-2, летевшего по маршруту Мары - Каракумская - Ургенч.
     Как оказалось - это был последний борт, летевший в Узбекистан. Потом борты еще летали, но в Ташауз. Но мне в Туркмении делать уже нечего.
     Впрочем, как и в Узбекистане. Хотя, с Ургенчем расставаться действительно жаль.
    
     Валерий, лето 1993 года
    
     Снова служу. Вернее работаю. Борька выручил. Охраняю банк. Вернее, кроме трех десятков мордоворотов, банк и его верхушку охраняет еще и аппаратура. Ею и ведаю. И довольно успешно. Хвалят. Да, армейская выучка не пропала. Как был технарем, так и остался. Пить бросил. Практически совсем. И не жалею. И без того дел хватает. И денег…
     Когда появляется время, брожу по городу. Узнаю и не узнаю…
    
     Одесса! Как ты изменилась! Люди некрасивы, старики обнищали, но торжествуют, торжествуют:
     - Мы предупреждали!..
     Девушки… Краска на лице. Порой она осыпается, местами смывается потом. Преследует запах дезодоранта, порой его заглушает запах подмышек. Мат, мат, сигареты… Девушки молоды и несчастны. Много их! Наших, Одесских и приезжих. Приезжих, правда, меньше. Дорого, купоны, конкуренция.
     Юноши… Прыщавы и деловиты. Тот же мат, те же сигареты. Потные майки, просторные штаны. Почти все нагловаты и морально готовы к жестокости. Странные прически, суетливые жесты.
     Цель смешалась со средствами, которые стали целью.
     Юноши сбиваются в стаи и этим опасны. Понимая это, агрессивны.
     Иногда, цена чьей-то жизни - десять долларов, иногда меньше.
     Многие ездят в Приднестровье. Меньшинство - воевать, большинство - грабить.
    
     Люди уезжают… Насовсем! Их много, очень много. Их понимают, им завидуют…
     Те, кто уже там, жалеют оставшихся.
    
     Это мой город! Я когда-то любил его. А теперь? Не знаю…
     Надоело, всем все надоело! И власть, и ее отсутствие, и горлопаны на улицах, и болтуны по ТВ, и фантики-купоны, и рожи вместо лиц.
    
     Пришлые… В основном с Кавказа. Аристократы скупок и рынков. Ищут золото. Зачастую вооружены. Самоуверенны, крикливы, безнаказанны. Мятая одежда, небритые рожи. В глазах презрение и деловитость.
    
     Гости, гости… Озабочены и смущены. Цены пугают, нравы ужасают. Пытаются приспособиться, завидуют, ругают. Втайне мечтают поскорей уехать домой, но терпят - не пропадать же путевке.
    
     А еще беженцы, беженцы, беженцы… Много настоящих, еще больше фальшивых.
     Нищие… Профессионалы и любители.
     Настоящие нищие и калеки…
     Цыгане. Грязные, крикливые, наглые…
    
     И грязно. Причем повсюду!
     Запахи, вернее вонь. Пыль, пыль… Мусор…
    
     Нет почвы под ногами. Трудно жить. Мечтать противно и не о чем. Рядом, в семидесяти километрах, война. Еще ближе разбой и мародерство.
    
     Борис, июль 1993 года
    
     В городе убивают… Иногда явственно ощущаю, что на груди или на спине нарисована мишень. Впрочем, до нашего банка еще не добрались. Вернее, система защиты отлажена. В нашем существовании заинтересованы слишком многие. В том числе и бандота. Иногда хочется бросить все и уйти куда-нибудь, где побезопасней. Но таких мест почти нет. А если и есть, то денег там не заработаешь. Я имею в виду настоящие деньги, а не фантики-купоны-карбованци. Боюсь и терплю…
     Когда совсем припрет, еду в Италию. К семье. Сейчас это просто, как два пальца о…плевать. Тем более, завел я там себе домик. Поймал себя на том, что первые два-три дня в Италии сижу безвылазно дома, наслаждаясь комфортом и безопасностью. Потом начинаю выползать. Беру машину, катаюсь по побережью, останавливаюсь, захожу в какой-то ресторанчик, сижу, гляжу на море. Долго сижу…
     Море так похоже на наше, Одесское… Ну почему, почему в родном городе не могу так спокойно и бездумно сидеть на террасе какого-то кабачка, кататься в машине, просто бродить?
     Говорили:
     - Мафия, мафия!..
     Интересно, долго бы просуществовала мафия в нашем беспределе? Этим итальянским ребятам и не снилось в самом дурном сне, то что творится у нас.
     Мафия… Да я и есть эта самая мафия! И Руслан, между прочим, тоже… Костик? О, этот все прошел еще раньше. Больше не хочет. Да куда денется? При его-то запросах никаких скопленных денег не хватит, тем более, что он их, в основном, тратит на свое бывшее семейство. Еще и унижается, просит, чтоб дары его приняли. Квартиру им купил, почти всю мебель старинную свою туда вывез. Пьет, конечно. Говорит, что так из него стресс прошлый быстрей выходит. Стресс-то, может, и выходит, но ни к чему хорошему это не приведет. Говорил с ним, говорил… Без толку. Выслушает, предложит хлебнуть чего-нибудь вкусненького. Откажешься - выпьет сам. Жалко Костика!
     И себя жалко!
     Кого не жалко, так это Шурика. А чего его жалеть? Завеялся себе в Штаты, живет не горюет, деньгу еще пуще зашибает. Каких-то адвокатов нашел, каких-то чиновников… Короче, обстряпали ему статус. Живет, не тужит, гражданства дожидается. Уже раз пять, наверное, в Одессу прилетал. По моим, так сказать, вопросам. Сам прилично зарабатывает, я еще больше. Но никаких особых дел сам не ведет. Присматривается… Говорит, что масса идей имеется, как тут деньги зарабатывать. Как-то спросил:
     - Ну и когда приступишь?
     - Пока рано, - отвечает, - порядок минимальный, сперва, наведите!
     Возможно он прав…
     Эх, собрать бы нашу компанию, поговорить, подумать!.. Да не получается…
     Что получилось? Создание фирмы. Украинско-американской. Шурик ввозит компьютеры, мы тут их продаем, деньги гоним на Запад. Как по мне, классная фирма, но Шурик говорит, что все это мелочи. Настаивает на том, что пора лезть в политику. Как Юрка.
     Юрка почти все время в Киеве сидит. Он нынче депутат! Какой-то комитет даже возглавляет… Да, повезло ему! Главное, вовремя выскочить! Сейчас бы его роман никто и читать не стал бы. Не потому, что плохой. Просто, сейчас на все вопросы газеты да телек отвечают. Как хочешь, так и ответят, не забывай только нужную программу найти. Так что, читать ни у кого времени нет. Сам, если припрет, одни детективы читаю. Стаут, там, Чейз или братья Вайнеры…
     А Юрка ничего, кроме публицистики и не пишет… Заметил, что по его "творениям" и не разобрать за кого он. Получается, что и за тех, и за этих. Он-то сам себя центристом называет.
     - Хочу над схваткой побыть! - говорит.
     С кем регулярно общаюсь - с Валеркой. Он у нас, нынче, зам. начальника охраны. Всякой электроникой ведает. И, кстати, неплохо у него выходит. Даже не ожидал. Позвонил, помню, месяца полтора назад:
     - Спасай, - говорит, - не тяну уже эту жизнь! Или сопьюсь или куда-то в наемники подамся!
     Взял я его к нам. Тоже пришлось битву выдержать. Еще какую! Хорошо, что я в нашей системе человек не последний. Удалось на своем настоять! Теперь только "Спасибо!" от партнеров получаю. Он на второй или третий день одних микрофончиков штук десять в банке обнаружил. Только за это его в попу целовать нужно! А еще все установил, наладил… У него в руках всякая аппаратура разве что не поет. И сам изменился. Прежним Валеркой стал. Аж душа радуется.
    
     Руслан, июль 1993 года
    
     Бардак!.. Ну, какой же в стране бардак! Даром что государство новое, независимое. Незалежне! Тьфу!
     И откуда столько чертей поналезло? Бывшие колхозники в генерал-ефрейторы выбились и лезут во все дыры, не исключая жопу. И рвут все, что не то, что плохо, а просто неподалеку лежит. Боятся, что не успеют. Еще бы… С таким аппетитом и в таком количестве. Хоть бы не вякали повсюду, что мы, дескать, правовое государство создаем. Смешно слушать!
     Создаем… Да мы такой беспредел создали, что никому и в страшном сне не приснится.
     Кстати, о снах. По утрам мне стало противно просыпаться. Как подумаю, что впереди хмурый рабочий день, так мутить начинает. Хочется снова удариться головой о подушку и… не знать, не ведать это поганое время.
     Странно. Мы все, и я в том числе, кормимся от беззакония. Оно всюду, оно норма, оно суть этой жизни. И я кормлюсь. И неплохо кормлюсь. И мне тошно! Какое-то раздвоение личности. Будь моя воля и, между прочим, не только моя, то пересажали всю эту бандитско-чиновничью мразь в двадцать четыре часа. Всех!
     Да кто же даст?
     На днях только с Юркой-депутатом на эту тему общались.
     Юрка пер на всех буром, правда вполголоса, разорялся по поводу всеобщей нечестности.
    - А ты, Юрка, честный? - спросил.
     - А ты?
     - Юра, ты знаешь, что я не антисемит, но оставь эту еврейскую манеру. Ответь!
     - Я честный!
     - Юра! А откуда пети-мети на избирательную компанию взял? Хочешь, расскажу!
     - У меня и своих денег валом!
     - Да эти твои деньги мизер!
     Тут я перечислил ему деятелей, которые его, так сказать спонсировали.
     - Эти деньги отрабатывать придется, Юра!
     Думаете, он смутился? Ничуть!
     - Если ты такой информированный, да при должности, то почему мы все, и я в том числе, на свободе ходим, да при власти, да при деньгах? Или руки коротки? Или сам по уши замазан? Я дело делаю! И мне все равно какой ценой!
     Истерика у друга моего старинного произошла.
     И, знаете, в чем-то он прав. А что самое смешное - нет в этой стране человека, у которого руки бы не были коротки! Нет и не будет! Все завязаны, все замараны!
     Понимаю это, сам такой… А все равно противно! Хотя… Долго ли я проживу, став неожиданно честным?
    
     Шурик, июль 1993 года
    
     Вместо станции Разлив
     Он уехал в Тель-Авив.
     Вот какой рассеянный
     Сын Сарры Моисеевны.
    
     Очень люблю эти строчки. Они про меня. Правда, я, по своей "рассеянности", из Тель-Авива в Америку попал. А собирался в Одессу. Немножко ошибся в дороге. Бывает… Как понял, что не дослужиться мне в Израиле даже до ватика, так сразу пути-дороги для свала искать стал. А дело это не совсем легкое. Слава Богу, я израильской родине ничего не задолжал. Ума хватило ни шекеля не взять, хоть давали, причем настойчиво.
     - Не могу, имея средства, народ свой грабить! Пусть деньги эти пойдут тем, кто действительно в них нуждается!
     Никто в жопу за мой "патриотизм" целовать меня не стал. Знают тут таких умных. Но и возразить им нечего было.
     Так что никакие финансовые канаты меня к земле обетованной не привязывали. Сели с женой в самолет и полетели в Америку. С целью "… навеки там поселиться". Да, только, никакой радости у Америки по этому поводу не наблюдалось. Пришлось радость эту организовывать с помощью адвокатов, лоеров по-ихнему. Тут такие жука имеются, что даже у нас в Одессе не пропали бы! Денег вытянули немеряно. И еще больше. Но я так решил:
    - Лучше за деньги в Америке жить, чем бесплатно в Израиле! Тем более, что и в Штатах, пригляделся уже, неплохо заработать можно!
    Короче, долго ли, коротко, но получили мы вид на жительство. Квартиру купили на Брайтоне. Почему тут? Отвечаю:
     - Этот район еще самым крутым в Нью-Йорке будет! Манхеттен удавится! Уже сейчас тут такие билдинги строят, что закачаешься. Ничего, что пока тут филиал Молдаванки с Кишиневом. Это временно. Негров с пуэрториканцами выжили же! И пена эмигрантская тоже осядет, рано или поздно… А Брайтон останется. И будут жить тут люди богатые, нашедшие себя в этой стране. И глядеть в окно на океан.
     Это так, к слову. Стал я полноправным американским жителем, но не успокоился. Стал заработки искать. Нашел кое что, но так, по мелочи. Языка-то я почти не знаю. Дома школу кое-как одолел и то больше казенил, а больше мне и негде было язык учить. Может я и способный к языкам, но случая выяснить это мне не представлялось. Открыл, конечно, небольшой магазин ювелирный тут же, на Брайтоне. Не прогораю, конечно. Но не то это, не то. Мне простор требуется! И обороты, соответственно. Позвонил Борьке, а тот сразу проблему решил, я и заикнуться о ней не успел:
     - Давай, - в трубку орет, совместное предприятие организуем! Украинско-американское!
     - И что производить будем?
     - Зачем производить? Торговать будем!
     - Чем?
     - Сейчас - компьютерами!
     И такие цифры мне приводить стал, что аж дух захватило.
     Купил на пробу сотню устаревших компьютеров, погрузил в самолет и в Одессу. Там их, как запчасти оформили, чтоб пошлину не платить, и продали. Улетели в пять дней! И еще просят! Навар - больше трехсот процентов! А раньше, говорят, и все пятьсот выгонялись. Но и так неплохо!
     С тех пор и мотаюсь я туда-сюда. Способствую компьютеризации Украины. Дело нужное. Я же все-таки патриот!
     Главное, что в фирме нашей все свои. Кроме Бориса, еще Валерка, он у нас начальник охраны был, но потом взялся за сборку-наладку нашей "продукции" и тут королем оказался. А еще Руслан. Прикрывает нас, чуть что. Про рэкетню с бандитами, про налоговую с пожарниками, про таможню с исполкомом мы и не вспоминаем. Какая-то сумма, довольно мизерная, на это дело отчисляется и все. Как там у Маяковского было:
     - Хорошо в стране советской жить!
     Кто-то возразит, что страна давно уже не советская. Так тут только посмеяться можно. Советская! Еще какая советская! Я ведь почти со стороны смотрю, мне виднее.
    
     Компания… Группа друзей… Самое смешное, что настоящих!
     Но что же связывает их, таких разных, абсолютно разных?
     Стоит разобраться.
     Получится?
     В любом случае попробовать стоит!
     Для начала попробуем взглянуть на них с точки зрения человечески-общественного типа, к которому принадлежит каждый.
     Юрий - интеллектуал.
     Борис - приспособленец.
     Шурик - деловар.
     Валерий - служака.
     Костя - авантюрист.
     Руслан - гебешник, и этим все сказано.
     М-да-а. Еще запутанней картина выходит. Ничего, ну просто ничего общего!
     Но деловар-Шурик лучше остальных знал и понимал поэзию, и еще в незапамятные времена читал друзьям стихи Гумилева, Бродского, Мандельштама…
     Интеллектуал-Юрка прекрасно умел работать и руками. Сколько раз, когда совсем прижимало с деньгами, прибегал он к Шурику в поисках халтуры. Тот не отказывал и работал Юрка на прессе или станке, производя левый ширпотреб. Временами техника ломалась. И Юра трудолюбиво чинил ее, добиваясь успеха даже тогда, когда бывалые мастера "Рембыттехники" опускали руки.
     Костя подобной мелочевкой не занимался. Но, круто изменившись после известных событий, стал пропадать в Средней Азии, привозя оттуда невиданные яства и шмотки, и щедро одаривал ими друзей и их избранниц. Даже Борис, усердно пожинавший на комсомольско-партийной ниве, охотно надевал привезенные Костей обновки. И Руслан… Более того, когда Руслан еще только начинал карьеру и перебивался с хлеба на квас, то, после визитов к нему Кости, неизменно обнаруживал невесть откуда взявшиеся деньги.
     Руслан вообще служить начал много позднее Костиных неприятностей, так что другу тогда ничем помочь не мог. Зато теперь помогал. И не только Косте. Шурику, например, или Борису…
     Борис… Вот, кажется, самый бесполезный член компании. Борис, Борька, угробивший свой спортивный, да и артистический талант в партийной клоаке. Жалко его было! И все жалели. И он видел это, чувствовал, но не ожесточался, а, наоборот, тянулся к тем, кто его жалеет.
     Валера? Служака-Валера… "Ать-два", как дразнили его друзья. Так вот, Валера, в свое время, написал работу "Истоки Ледового похода", наполненную такой гордостью за представителей белого движения, что все ужаснулись. Более того, он, во что бы то ни стало, вознамерился ее опубликовать. Счастье еще, что трудов Руслана и Бориса оказалось достаточно, и все обошлось без последствий.
     Вот такая компания сбилась.
     Однажды собрались они, призадумались над тем, кто есть кто, и почти ужаснулись. "Почти" потому, что за плечами уже было тридцать лет дружбы. Проверенной и крепкой.
     Но тогда же решили, что взгляды и занятия - это личное дело каждого. Можешь - помоги, не можешь - все равно попытайся. Даже, если осуждаешь. Помоги, а потом отведи в сторону и выскажи претензии. Короче, разберись. Дружба дороже!
     Так и жили.
     Иногда общались чуть не ежедневно, иногда не виделись неделями…
     Все жизненно важные решения пытались принимать совместно.
     Огонь вместе прошли, из воды вынырнули без потерь.
     Медные трубы? Ну, они еще впереди.
     Посмотрим…
    
    Юрий, май 1996 года
    
     Иногда забываю в какой я, собственно, партии. Впрочем, какая разница. Главное, что перевалил за половину очередного депутатского срока, да и на следующий шансы неплохие. А почему? Да потому, что с коммунистами не знаюсь, во всяком случае явно, да и с правыми тоже. С понтом - центрист. Как цветок в проруби. Даже с националистами в отличных отношениях. Это после того, как я ихнего Мазепу на каком-то круглом столе защищать принялся. Дело-то там действительно темное. Служил Мазепа Петру верно и преданно. Людишек в армию да на строительство Петербурга поставлял исправно… А как вторглись поляки в Украину, Петр оборонять ее отказался. Нет у него, видите ли, возможности. Ясно ведь, как Божий день, кому шведы споспешествовать будут. Перережут ляхи соплеменников гетмана, как кур. Так что, выхода не было. Пошел Мазепа к шведам на поклон. Народ-то спасать нужно было…
    Так что я со всеми в ладах. Кроме себя.
     Иногда думаю:
     - А зачем это все?
     Что существенно - иллюзий насчет того, будто делаю тут в Раде нужное и полезное дело, никогда не было. Не полный же идиот. Денег хватает, хоть писать ничего не получается.
     Тоска… И не потому, что люблю я народ свой до беспамятства, а он, народ этот, живет все хуже и хуже. Просто противно мне, что даром живу, пользы ноль.
     Но и это не страшно. А страшно то, что ничего хорошего на земле этой не произойдет. Никогда! Будет не банановая, так помидорная республика на веки вечные. А людям тут жить невозможно. Повымирают или сбегут. Сейчас уже в Италии любимой земляков моих пруд пруди. Тысячи! А будет еще больше. А ведь не только в Италию бегут. Есть и другие страны. Рабы бесправные всюду нужны. Рабы… Дожили!
     Нет, рвать на себе рубашку и вопить: - За что боролись? - я не буду. Тем более, что не боролся, а приспосабливался. И приспособился. А все равно сделать что-то хочется. Что? Если бы знать! Но тоскливо жить так, вредно…
     Надо бы с ребятами поговорить. Сессия скоро закончится. Думал в Италию, к семье, махнуть, но все равно в Одессу заеду. Свижусь со всеми, поговорю.
    
     Костя, май 1996 года
    
     Не помню, чьи это строчки:
     - Рыжий бездельник
     Без дела, без денег…
     Знаю их уже лет тридцать, а только сейчас понял, что про меня. Ну, насчет денег я слегка перегнул. Деньги, хоть небольшие все-таки имеются. Друзья озаботились. Они нынче богатенькие. Был когда-то и я таким, да сплыл. Вернее, богатство сплыло… Я-то остался. Остался и никак не могу себе занятие найти. И то пробовал, и то… Но без привкуса риска, эдакой орлянки, уже не могу. Скучно становится. Бросаю…
     Эх, Старик, Старик, не поддался тогда тебе, думал свободен, а ты меня и через годы держишь. Воспоминаниями! Может потому, что ничего ярче и красивей у меня не было? Бог знает, Бог ведает…
     Вчера Борис позвонил. Спросил не хочу ли я на встрече с туркменской делегацией побывать.
     - Все же твоя бывшая чуть ли не родина!
     Дело в том, что туркмен у нас нынче обхаживают. А как же? Газ и нефть-то нужны. Вот и планируют устроить царский прием туркменской культурной делегации.
     Делегация прибыла на огромном "Боинге" Приехавших было много, встречающих тоже. Помпа! Чему поразился, так это количеству представителей туркменской диаспоры в Одессе. Они что делением размножаются? Помнится, с моей подачи приехало пять семей. А теперь их тут сотни. Не иначе, какой-то способ знают. Или женщины раз в месяц рожают? Соберутся по девять штук вместе и производят раз в тридцать дней туркменчат.
     На торжественном собрании, плавно перешедшем в концерт, который, в свою очередь, перешел в банкет, ставший, в конце концов, просто пьянкой, ловил на себе чей-то жесткий взгляд. Но, как ни оглядывался, определить обладателя этого взгляда не мог. Бросил это дело и отбыл домой. Отсыпаться.
     Телефонный звонок раздался уже поздно ночью. Честно сказать, был к нему готов. Что-то должно произойти, что-то уже нависало.
     - Да! - рявкнул я в трубку. Все-таки два ночи!
     - Ну, здравствуй, брат!
     Голос знаком, очень знаком, он происходит из прошлого, но чей? Еще барахтаясь, выбираясь из сна, я маялся, узнавая и не узнавая.
     - Что замолчал?
     - Али? - спросил я, а потом заорал, - Али!
     - Молодец! А я уже подумал, что позабыл ты все и всех!
     - Нет, Али, я все помню! Ты где?
     - Неподалеку!...
     - Зайдешь?
     - Конечно!
     - Запоминай адрес…
     - Не надо… Найду! Я сегодня весь день на тебя смотрел!
     - Почему не подошел?
     - Нельзя, за нами смотрели!
     - Кто?
     - Сам знаешь кто. И дружок твой тоже!
     - У меня много друзей!
     - Ну, гебешник-то один!
     - Руслан?
     - Да!
     - Наверное вас просто охраняли!
     - Это уж точно! Ладно, сейчас буду!
     Видимо, Али был действительно недалеко, ибо появился спустя несколько минут.
     Обнялись.
     О чем был наш разговор? Сначала о прошлом. Вспомнили Старика, помянули… Потом говорили о настоящем. Когда попытались о будущем, Али неожиданно спросил:
     - Деньги надо?
     Собственно, почему неожиданно? Сентиментальности в нем что-то никогда не наблюдалось, старого приятеля повидать за просто так он и не подумал бы. Стало быть наклевывалось дело. Какое? Ну, наверняка опасное. И прибыльное. Но, прежде всего, опасное.
     - А кому они не нужны? - осторожно ответил я.
     - Мне!
     - ?..
     - А зачем?
     - Но что-то же и тебе нужно?
     - Что-то нужно… Но об этом в другой раз!
     - Ладно! Но ты знаешь, что с наркотой я дело не имею!
     - Пожалуйста не имей! Твое дело! Но учти - придет время, когда тебе понадобятся настоящие деньги!..
     - Настоящие? А зачем?
     - Ты, Костя, не тот человек, который сможет долго прозябать. Я дам тебе возможность заработать. У тебя будут деньги, пусть не настоящие, но и немалые. Но потом тебе захочется большего…
     - Большего?
     - Да! Власти!
     Закурили. Дым заслоился, подымаясь вверх и ненадолго закрыл наши лица.
     Власти… Мне захочется власти… Эх, дружок-Али, если бы ты знал, что власти мне хотелось всегда. Это желание чаще всего двигало мной, моими поступками. Только взамен получались деньги или тюрьма. Вернее, сначала тюрьма, а потом деньги. Увы, дружок-Али, увы. Мне кажется, что ты опоздал. А может и нет. Посмотрим.
     - Так что ты хочешь мне предложить?
     - Деньги! Вернее, не совсем деньги…
     Он слегка замялся.
     - А что?
     - Монеты!
     - Те самые?
     - Да!
     - И много?
     - Пока несколько тысяч?
     - И что я должен с ними сделать?
     - Продать!
     - И за сколько процентов я нынче работаю?
     - Ни за сколько! Все твое!
     - Так не бывает!
     - Конечно! За вырученные деньги ты откроешь туристическую фирму. Круизы там, просто поездки…
     - И обслуживать тех кого ты пришлешь?
     - Зачем? Всех! Туризм дело прибыльное, заработаешь… Но фирма должна быть самой лучшей, самой надежной! Все по первому классу! Что все хотели ездить только через тебя…
     - Включая твоих людей?
     - А зачем тебе знать моих людей? Ты, повторяю, будешь обслуживать всех, кто обратится. С деньгами, естественно…
     Уходя, Али оставил мне два пакета. Один из них был тяжелым, очень тяжелым. Второй был много легче. Мучимый тяжким предчувствием, я вскрыл второй пакет. Но там был виноград. Темно-темно-синий, сладкий и тугой виноград.
    
     Руслан, июль 1996 года
    
     В городе снова всплыли монеты! Много монет. И все, как тогда, одинаковые. Помню, что ребята, поехавшие в Москву искать источник этого "золотого дождя", так и не вернулись. Исчезли. Интересно, о чем хотел поговорить со мной Денис тогда? Настойчиво хотел! Но не случилось. В районе грохнули священника, и мне пришлось срочно уехать. Проторчал дней шесть, а когда вернулся, группа была уже в столице. Так и не поговорили…
     С Денисом поработал примерно за год до того. Больно уж силу большую мусульки набрали в городе. А через них золотишко с наркотой замелькали… Пришлось этим заниматься. Обнаружилось тогда, что основной поток денег идет из Москвы. Обычно в виде золотых монет николаевской чеканки, которые затем реализуются через цыган. Но это, так сказать, промежуточный этап. Завершающим другие люди занимались, а вот то, откуда ноги-то растут предстояло Денису. В Москве. Хороший был парень. Из флотских… Татуировка еще у него интересная была: якорь да цепь, а звенья цепи сломаны…
     Мы с ним вроде как сдружились. Но, как говорил уже, пропал Денис.
     А сейчас монетки такие же снова в городе замелькали, причем в количестве. Сам Бог велел этим заняться…
     Только вот что удерживает: - точно такие же монеты наблюдал я у двух моих друзей. Близких!
     Пожалуй, появился у меня маленький, пока маленький, счет к Косте. И если дело только в монетах, то еще ничего.
     Но город стал одним из крупнейших транзитных центров для наркоты. Подозреваю, что и тут, вольно или невольно, дружок мой руку приложил. Эта его турфирма… Круизы, в которые постоянно ездят восточные люди…
     Не о Косте ли хотел Денис поговорить со мной? Если это так, то гибель Дениса тоже на Косте. Пусть частично, но все же…
    
     Борис, август 1996 года
    
     "Там хорошо, где нас нет!"
     Есть такая поговорка. Только не объясняет она почему. А я знаю ответ. И звучит он так:
     - Именно потому и хорошо, что нас там нет!
     Как саранча распространяемся по миру, гробя и поганя все на своем пути. Мы разные. Умные и дураки, способные и тупые, добрые и злые, богатые и бедные… Родина только у нас одна. Совок называется. И воспитание одно - совковое.
     Зачем создавать, когда можно отнять?
     Зачем зарабатывать, когда можно украсть?
     Зачем читать, когда лучше писать?
     Зачем разговаривать, когда можно пить?
     На Западе тоже много быдла. Еще как много! Но оно там не лезет в пятизвездочные отели и лучшие курорты, а если случайно попадает туда, то соблюдает правила игры. Наши? Шиш! В тренировочных штанах, набитых баксами, увешанные золотом, гордо идут они по концертным залам и пляжам. Громко орут их мобильники, звонко щелкают их челюсти:
     - Сожрать, сожрать, сожрать!…
     Эх, Запад, Запад! Му-да-ки! Вы так боялись советской угрозы. До дрожи, до икоты... Вроде бы она закончилась и вы облегченно улыбаетесь. Идиоты! Оглянитесь! Сейчас только все и начинается. По вашим улицам идут совки-победители. Ваши отели оккупированы совками, ваши дома и виллы давно закуплены ими. Откуда деньги? Да от вас же! Однажды утром вы проснетесь и увидите, что вам уже ничего не принадлежит. И по заплеванным и загаженным улицам поплететесь вы в поисках пристанища. И найдете в разоренных домах на окраинах, оставленных для вас победителями. Без воды, водопровод течет, а краны сломаны, без тепла, без света, без уюта.
     А победители-совки пойдут дальше и следы их кроссовок отпечатаются в пыли полного запустения.
     - Культура, - возразят мне, - а куда денется культура?
     Но зачем им культура? Они - потребители! Они даже не любят, а исключительно насилуют. Так приятней! Ощущения, опять-таки, каждый раз новые…
     Да и не было у них никогда культуры. Ни-ког-да! Это не их, это ваша культура пылится в полуразрушенных музеях. Вы ее потеряли, а они, не поднимая, втоптали в грязь.
     Книги? - Недоумение и смех.
     Живопись? - Им нужна только порнуха.
     Коллекционные вина - стаканами.
     - Дрянь, кислятина! Подать водку!
     Театр? - Нет, лучше кан-кан или стриптиз.
     Опера? - Нет, лучше "Мурку"!
     Искусство…
     Радость…
     Любовь…
     Человечность…
     Все в пыли. А сверху победительный, ребристый след пропотевших кроссовок…
     Может быть и моих…
    
     Валерий, сентябрь 1996 года
    
     Еще один день прошел. День, так похожий на остальные, как серые булыжники мостовой похожи друг на друга. Впрочем, теперь почти всюду асфальт и только на моей улице, почти единственной в центре, еще сохранились эти реликты, больно швыряющие машину. Приходится ехать медленно, тем более, что и спешить-то некуда. Я не тороплюсь домой! Он встречает меня устоявшейся тишиной и пустотой. Только тут за толстыми стенами и бронированной дверью ощущаю себя по-настоящему одиноким.
     - Одинок, как дырка в жопе, - пошутил кто-то недавно. И, хоть это не касалось лично меня, я вздрогнул.
     Как преодолеть эту пустоту? Как найти себя тут, в жилье, где родился и жил.
     Одинокий волк…
     Как бы не так! Я - одинокий шакал, который воет в темноте.
     Одинокий? Но ведь есть друзья?
     Друзья… Как я их ненавижу! Началось это недавно, совсем недавно, но прогресс налицо. Сночала я их любил, потом стал слегка недолюбливать, потом просто не любил, потом… Короче, я их возненавидел. Всех пятерых с чадами и домочадцами. Кого больше, кого меньше… Меньше - Костю. Я даже одно время очень рассчитывал на него. Он ведь тоже без семьи. Помню, как он бегал к своей бывшей, таскал ей последние деньги, покупал ей жилье, отдавал свою мебель… Как я любил его тогда! Но он не оправдал моих надежд, не возненавидел эту женщину и всех остальных. А как было бы здорово сидеть вместе и ненавидеть, ненавидеть, ненавидеть…
     Да, это чувство губит и калечит человека. Но я без него уже не могу. Я люблю свою ненависть, лелею ее. Мы - семейная пара, два сапога… Сапога… Как часто, как надрывно вспоминаю это время. Форма, присяга, устав… Служба! Вот тогда была настоящая жизнь! Ничего не давалось, не кидалось мне из милости. Я имел то, что заслужил! И это отняли у меня демократы с буржуями! И я стал ничем. Я и сейчас никто, несмотря на деньги и все, что только можно получить за деньги. Я - чего изволите! Я - охрана этой сытой швали, укравшей свои миллионы и скидывающей мне крохи. И среди них Борис. О, его-то я ненавижу больше всех. Он думает, что, вытащив меня из грязи, сделал своим вечным должником. Дубина! Думает я прощу ему эти вшивые благодеяния, унижающие меня. Я - полковник Советской Армии в лакеях у деловара! Рано или поздно дождусь своего часа. Еще рано и я жду. Я терпелив…
    
     Шурик, октябрь 1996 года
    
     Я прав, я тысячу раз прав - жить нужно в Америке, но заработать настоящие деньги можно только тут. Правда, тут я не защищен от беспредела, мой охранник за сто баксов может выстрелить мне в спину, но плата за риск высока, очень высока. Тем более, я не один. Со мной ребята, а это значит, что я в безопасности. Почти…
     Не найдя настоящего дома тут, не отыскав в Израиле, не обретя в Америке я вернулся сюда. Вроде бы круг замкнулся. Но не было, не было этого круга! Всего лишь погоня за достаточностью и покоем. Всего лишь…
     Бог дал хорошие мозги и руки, но долго не давал места приложения этого богатства. Теперь, кажется, есть, но, вот подлая природа человеческая, хочется большего. Чего? Боюсь формулировать.
     Все, что я имею, добыто, заработано да и заслужено мною же. Но в этой идиотской стране с ее еще более идиотскими законами я могу в одночасье потерять все. Что не заберет жадная свора, именующая себя государственной властью, заберет другая жадная свора, именуемая мафией. Обе жадные пасти щелкают зубами и вертят шеями. Но туловище-то у них одно…
     Нет, я не хочу драться с драконами. Я хочу, чтоб их не было. Не было и все! Чтоб устанавливая какой-то закон, спросили у меня, а нужен ли он, а полезен ли? Я кормлю в этом городе тысячи людей, я кормлю и эту власть и хочу, чтоб она считалась со мной. На нашем заводе по сборке компьютеров самая высокая зарплата в городе, каждый год мы принимаем на работу до сотни человек, мы платим сумасшедшие налоги!.. Но все это только повод тянуть с нас еще и еще.
     А быт, а жизнь тут! В моей прекрасной квартире, купленной за немалые деньги у того же государства, часами нет света, нередко перестает идти вода, а вчера замолкли телефоны - украли кабель.
     Нормальные люди не доверяют местным банкам и, естественно, валюте, поэтому держат деньги за рубежом. Нормальные люди строят себе дома за границей, отправляют туда детей на учебу и стариков на лечение. Туда увозится все, мало-мальски ценное, а оттуда везут ширпотреб и жратву, какая подешевле. Так для кого же эта страна? Для ненормальных? Но люди не виноваты, что родились тут, что не смогли пробиться, что держава обокрала и ограбила их, да и сейчас топчет, добивая. Страшно, когда честность становится пороком, препятствующим не то что нормальной, просто сытой жизни.
     Надо что-то менять! Как?
     Менять? А зачем? Мне-то что? В любой момент могу сесть в самолет и улететь. Денег, заработанных тут, хватит и мне, и сыну, и внукам…
     Но это моя страна! Хотя, нет, это - мой город! И если судьба страны мне, в общем-то, безразлична, то мой город я люблю! Иначе бы не возвращался сюда, постранствовав по миру, повидав и почувствовав много лучшую жизнь. Я не берусь объяснить, почему жизнь без Одессы мне не в радость, лучше меня это сделает Юрка, но жить я хочу тут, причем жить хорошо. И ради этого я готов на все.
    
     Костя, декабрь 1997 года
    
     Даже не знал, что туризм такое выгодное дело. Без года неделю возглавляю фирму, а денег валом. Собственно, их и так валом было, это когда только начинал, но то не мои деньги вроде, а сейчас свои сосчитать не могу. И "все культурненько, все пристойненько". Дожил, свои чартеры в Анталью отправляю. Но это не все! Круиз за круизом и все забиты под завязку. Уже два судна фрахтую под это дело, и… мало. Главное, для круиза пока никаких виз не требуется. А людей любопытство мучает:
    - Как там за бугром?
    А удовлетворив это любопытство, они снова и снова хотят, хоть немного, пожить той нездешней жизнью. Тем более, что и не так дорого все это. Хотя… Лукавлю, конечно. Для большинства моих, круто обнищавших, соотечественников это, как раз, дорого. Но ведь есть еще и меньшинство. Рэкетня со своими барышнями, бандиты, начинающие и закоренелые коммерсанты разной степени удачливости, просто люди с головой и хваткой. И все хотят плыть по синему-синему, чистому и нездешнему морю, заходить в неведомые порты…
    Или Анталья… В первый год человек по сто пятьдесят в месяц туда на отдых отправлял. В этом году пожиже. Люди поняли, что есть на земле Италия, Франция, Испания…
    Но основное - круизы. Много стран, много безделья, много вкусной еды. И впечатления. Одни впечатляются от магазинов, другие от борделей, третьи от достопримечательностей.
    И каждый получает свое.
     И все довольны.
     Интересно, а сколько было среди сотен тех, кто обратился в фирму, людей Али? Думаю, что немало.
     Собственно, а мне-то что за дело?
     Условия нашего соглашения выполняю неукоснительно, процент и немалый отстегиваю, все затраты окупил, прибыль пошла немалая. Так что, нечего мне пустым интересоваться. Совсем нечего. Меньше знаешь - лучше спишь.
     Правда, есть человек, который о бизнесе моем хотел бы знать побольше. И любопытство его небезопасно.
     Этот человек - мой друг Руслан. Он кружит вокруг меня и моего дела, не задавая вопросов. Он повсюду. Это раздражает и начинает пугать. Как-то, я впрямую спросил его, чего он хочет. Руслан отшутился.
    
    
    Прошел страшный для Одессы 1998 год, год выборов мэра, когда выбирали между вороном и вором, но и этот выбор не был свободным и честным. Сколько убийств, грязи, мерзости и лжи принес этот год. А порушенные полувековые дружбы, а уничтоженные репутации! А еще продажность, неблагодарность и страх, страх, страх..
     Слава Богу, компания моих героев не рассорилась, не изменилась, короче, осталась прежней. И новый 1999-й год встречали вместе, на той же Юркиной даче, которую я уже упоминал.
     Собрались с женами или приятельницами. Как у кого сложилось. Выпили, закусили, потанцевали… Потом женщины ушли отдыхать, а мужчины собрались у камина, закурили и завели разговор.
     Интересно, много ли людей осталось у камина, если б знали они, куда заведет эта неспешная беседа, начатая вроде бы ни о чем.
    
     Юрий.
    - Ну, наконец, в доме стало тихо!
     Валера
     - Можно подумать, что тебя так пугает шум. Тем более праздничный.
     Юрий
    - Нет, конечно, просто мы давненько не собирались вот так, вшестером…
     Шурик
     - А что? А в этом что-то есть!
     Костя
     - Интересуюсь: что именно?
     Руслан
     - Шурик прав. Несмотря ни на что, мы все-таки друзья. И дружбе этой больше сорока лет. Солидный стаж!
     Борис
     - С таким стажем и на пенсию можно.
     Валера
     - Ну, на пенсию нам всем скоро можно будет отправиться. Русик, как думаешь, нам большая пенсия положена? При моей нынешней зарплате, я гривен на двести пятьдесят рассчитывать могу!
     - А сколько в конверте получаешь?
     - Так то-то и оно, что в конверте! Неужели не противно? Заработанные, именно заработанные, деньги мы все, может кроме Юрки, в конвертиках или дипломатах, на худой конец, в свертках получаем. И все шито-крыто. И все довольны. И всем слегка противно.
     - Не надо за всех, мне, например, без разницы как деньги получать. Лишь бы были!
    - Так если ты их по ведомости получишь, то почти все на налоги уйдут. С рубля тебе пару копеек держава оставит и радуйся! Да и те крохи, что государство отжилило, хранить в чулке только можно. Не в сберкассу же соваться!
    
     При слове "сберкасса" все рассмеялись. По кругу пошла бутылка "Багратиона". Выпили. Вернее, кто выпил, а кто пригубил. И разговор продолжился.
    
     - Интересно, а что ждет эту страну в будущем? - неожиданно спросил Юрий.
     Все удивились.
     - И это ты спрашиваешь? Депутат, причем информированный.
     - Вот, оттого, что информированный, и спрашиваю.
     Все почему-то поглядели на Руслана. Но тот промолчал.
     В камине резко и громко затрещали дрова.
     - Трах-тах-тах-тах!
     Как очередь из автомата, только стреляли совсем-совсем близко.
     - Вот тебе и ответ, - попытался пошутить Борис, но никто не рассмеялся. Почти все из них жили, словно с нарисованной мишенью на груди…
     - Что будет? Что будет? Банановая республика! Представляете - Банановая республика Украина. А флаг тот же. Желтый цвет - цвет бананов, а синий - небо, которым мы все, весь народ, пролетаем мимо жизни.
     - Ну, мы-то, вроде, неплохо живем!..
     - Заблуждение! Мы живем плохо и опасно. Гнусно живем. Нам страшно! Где наши дети? Правильно! В Америке! Потому что здесь им нечего ловить, а там, рано или поздно, людьми станут. С образованием и профессией. Где мы держим наши деньги? Правильно! Тоже в Америке или там Швейцарии-Швеции. Почему? Думаю объяснять не надо. Имеется почти у всех, да нет, у всех недвижимость. Где же? Правильно! За бугром! И вот это уже диагноз, потому что таких, как мы, уже достаточно. Да что говорить, если действующий президент, действующий, покупает себе "хатыночку" в Швейцарии.
     - Кравчук, что ли?
     - Он самый. Но и последыши не лучше. Тот же Лазаренко… Союз распался, думал я, что теперь-то заживем. Вроде бы никогда идиотом не был, а так облапошился. Вся свора к пирогу кинулась. У пирога этого братание пошло бандоты с чиновниками. Побратались и грызут, а сзади другие, те, кто чуть припозднился, напирают. Те, кто, нажравшись, место уступил, обычно целыми уползают, а те, кто место уступать не хочет, рискуют, ох рискуют!
     - Что же это за пирог такой?
     - А то сам не знаешь? Власть!
     - Власть? Но это же бремя!
     - А ты бы от этого бремени отказался? А остальные?
     Все переглянулись, опустили глаза, задумались. Но никто не возразил.
    
     А разговор продолжился. О чем? Думаю, со временем это будет ясно. Но потом, позднее. Когда? А во второй части. Да-да, как же без второй части? Автору еще многое нужно рассказать. Добавлю только, что в конце этого разговора, уже под утро, на свет Божий появились шесть четвертушек бумаги. На каждой была надпись:
     - Президент.
     - Министр государственной безопасности.
     - Министр иностранных дел.
     - Министр экономики.
     - Морской министр.
     - Военный министр.
     Бумажки эти сложили, засунули в сигарную шкатулку, и каждый из присутствующих вытянул свою. Так каждый из шести стал министром, или даже президентом, несуществующего государства.
     - А зачем такая лотерея? - спросите.
     - Да для того, чтоб все, ежели успех случиться, решать коллегиально. И чтоб обидно не было!..
    
     А вместо эпилога к первой части отрывок из романа Юрия…
    
     … Леонид Ильич Брежнев умирал. Вернее, знал, что непременно умрет, причем совсем скоро. Остались часы или даже минуты? Он этого не знал. Да и к чему? Ничего уже не изменишь… Да и за все надо платить. Еще днем, часов в одиннадцать, по радио передали о кончине Генерального секретаря ЦК КПСС, четырежды героя...
     А то, что произошло там, в большом и, честно говоря, ненавистном мире, должно повториться тут. И это неизбежно.
     На смену одному Генеральному секретарю придет другой. Кто им будет? Ну, тут и к гадалке ходить не нужно - злой и расчетливый Юрка Долгорукий. Небось, уже ходит кругами по коридору, ждет, когда, наконец, освободится палата.
     Но пусть не радуется. Недолго ему властвовать. Леонид Ильич видел его анализы. А как же? Всегда необходимо знать подноготную ближайших сподвижников. Авось пригодится.
    На сей раз, не пригодилось. Скоро-скоро очкастый преемник займет палату. Скоро… Интересно: а как это произойдет? Хорошо бы укол….
    Неужели он своим неустанным трудом на благо партии и народа не заслужил хотя бы укол?
    - … на благо партии и народа…
     Да, благо партии всегда было выше блага народа. И это верно! Ибо то, что хорошо для партии, хорошо, даже очень, для всех остальных граждан. А кто сомневается…
     Тут мысли его перенеслись к тем, кто сомневался, более того, говорил об этом вслух, во всяком случае, в больнице. Ну, этих-то совсем немного осталось. Меньше половины. Значительно меньше! А было… Как много их было! Но какие-то все разозленные, болтливые и недружные. Каждый сам по себе и коллегу хает, как может. Когда дело для них совсем жаренным запахло, попытались объединиться. Но против природы своей диссидентской не попрешь. Даже под страхом смерти. Боялись, погибали один за другим, а в перерывах грызлись. Вот ведь народ, а с виду и не скажешь, что дурачье. И попадали в больничный морг. Там им и место. Немало этих гадов истребили под мудрым руководством Леонида Ильича. Ох, немало!
    Брежнев горделиво улыбнулся, но тут же вспомнил, что и ему самому немного осталось. В голову, было, полезла мыслишка о том, что "жизнь не жалко отдать за победу ком…". Но он мыслишку эту брезгливо отогнал. Наедине с собой притворяться, вроде, не пристало. Да еще в такой час.
    Неожиданно, он не то что бы понял, скорее ощутил, что здоров. Полностью и окончательно. То, над чем так безуспешно бились врачи еще в тех, прежних больницах, все-таки произошло. Он больше не был Брежневым, он не был даже членом КПСС, даже членом профсоюза. Он вспомнил, вернее, осознал свое настоящее имя, потом всплыли имена близких. Жена… Дети… У него трое детей! Правда, какие они дети? Всем далеко за сорок. Интересно, какие они, что делают?
     Живут…
    
     Генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева хоронили с невиданным почетом. Произносились прочувствованные речи, заботливо записанные на бумажке, было много цветов и венки…
     А над больницей гордо развевался, слегка приспущенный в знак траура, алый стяг победившего социализма.