РИММА ГЛЕБОВА

    

репатриантские сказки

    
    
     * * *
     Обычно, желая написать или рассказать о жизни в Израиле, о тяготах или удачах репатриации, начинают с самого начала: как приехали, на чем, когда, какая была жара, или наоборот - лил дождь и чуть ли не на голову падали "скады" и только что прилетевших повели бегом в бомбоубежище. У всех всё было примерно одинаково (если не учитывать разное время года и если не считать "скадов" - про это мне довелось услышать только раз).
     И потому-поэтому я не буду вспоминать про начало. Прилет, съем квартиры, хождения по разным учреждениям со странными названиями типа "битуах-леуми" и "мисрад опним" - это сейчас произносится так просто, а тогда казалось совершенно непонятно и непроизносимо, ну, само собой ульпан и новые знакомства. Всё как у всех. Хотя, про первую съемную квартиру стоит вспомнить - она была шикарная. Хорошая мебель, красивая современная "стенка" (конечно, моя "стенка", проданная перед отъездом, была лучше, но я скоро поняла: все, что было лучше, про то следует забыть, чтобы не мучаться ностальгией, насколько мне это удалось…). Так вот, продолжим про квартиру (а обещала про начало не вспоминать). В просторном салоне было большое, от стены до стены раздвижное окно, выходящее на оживленную улицу, в каждой комнате по кондиционеру, а ванная… вот такой ванной комнаты, с розовым мрамором, множеством шкафчиков, с белоснежной ванной и зеркалом во всю стену - у меня точно не было. Была маленькая такая, тесненькая, уже незадолго до отъезда отделанная новой кафельной плиткой - зачем, спрашивается? А кто его знает. Как-то всерьез вроде ехать не собирались, так как дочь заявила, что она "здесь" родилась, "здесь" и останется, а куда мы без нее, да и зачем? Да и потом, где-то вилась мыслишка: в случае чего, с новым кафелем квартира лучше продастся, чем с побитым старым. Случай-то и наступил: дочь, побывав в гостях у бабушки в Израиле, ступила на домашний порог и сказала, ставя на пол в прихожей сумку: "А что это я здесь делаю?" Опять возникло слово "здесь", но совсем с другим смыслом. Ну, вернемся же опять к квартире. Квартира шикарная, очень дорогая, сын, уже два года живший в Израиле (и даже успевший прилично устроиться, обзавестись женой и машиной), хотел нам угодить, хотел, чтобы нам на новом месте понравилось, ну а маклер хотел сбыть эту квартиру, как сбывал ее уже не один раз, чего мы, разумеется, не знали. Все жильцы, которые были до нас и после нас, скоро догадывались, что, несмотря на замечательную ванную, цена слишком завышена, что с хозяйкой общий язык найти совершенно невозможно, но не потому, что языки разные, а потому, что репатрианты, как человеческие особи, ей не нравились в принципе, и она рассматривала их только в качестве ежемесячного источника денежных купюр. Но и одна весьма положительная черта (наверное, и не одна, просто про другие положительные мы не могли узнать) у Ханы была: она никого не держала. То есть не требовала соблюдения годичного договора. Поэтому жильцы прилетали и улетали как птички, выдерживая только по полгода, добавлю: не спя полгода по ночам, так как оживленная улица за окнами ночью оживлялась с новой силой, на ней собиралась молодежь, с машинами и без, с орущей музыкой и молодыми здоровыми воплями, и затишье наступало только на один день и на одну ночь в году - в Йом-Кипур.
     Зато теперь мы живем на тихой улочке, маленькие окна выходят в парк, будто все неплохо, но почему-то частенько вспоминается та, первая квартира, может быть, это такой вид новой ностальгии (первый дом на Родине!), а может быть, потому, что теперь ванная у нас маленькая и тесненькая и поставить все свои "макияжи" мне некуда. И ванна (в которую влезаешь только чтобы встать под душ) грязно-болотного цвета, а потому никогда нельзя понять, пора ее мыть или можно еще подождать. Обычно кажется, что можно подождать. Зато хозяин отличный - выпишешь ему чеки на год вперед, он и носу не покажет и доволен как слон, что целый год не нужно приезжать. А потому что он не "хозяин" квартиры, а только зять хозяина, и деньги идут не ему, а настоящему хозяину - старому Моше, который живет в бейт-авоте с тех пор, как сдал квартиру нам.
     Незадолго "до нас" у него умерла жена, и он не захотел поселиться ни с кем из троих детей и ушел в дом престарелых. Первое время он приходил, садился на стул у входных дверей, оглядывал всё, грустно улыбался нам и тяжко вздыхал. Видимо, воспоминания о прошлой жизни в этой квартире, той жизни, когда была жена молодая и дети маленькие, а потом дети выросли и ушли со своими женами, но, конечно, приходили сюда, к родителям, в гости - эти воспоминания тянули его сюда: знакомые стены, знакомая мебель, знакомые вазы на шкафу - всё будто его, но уже ему не нужно. "Там в шкафу, в спальне, вещи моей жены, платья, пальто… Возьмите, что хотите…" - как-то сказал он и больше не приходил.
     Тут я невольно вспомнила, какой скандал нам устроила Хана при расставании: "Пока не купите новый чехол на гладильную доску, не отдам вашему сыну гарантийного письма!" Эк хватила! Синтетическую тряпочку приравняла к гарантийному письму на 30.000 шекелей! Чехол я купила, но гарантийное письмо она так и не отдала. Наверное, на память себе оставила. Теперь следующие семь лет надо помнить об этом письме - вдруг Хана решит, что именно мы сломали ее диван или разбили любимую чашку, или недоплатили за воду (семь лет следует хранить все бумажки, все счета!), подаст в суд, наймет адвоката, и стребует эти 30.000 тысяч - пени, пени-то еще набегут! Очень скоро мы поняли, что в Израиле можно ожидать абсолютно всего, любого, самого неожиданного поворота событий и ничему не удивляться - вот это, последнее - самое трудное. А потому, чем больше тут живем, тем больше удивляемся, а больше всего удивляемся сами себе, что до сих пор удивляемся. Вот какую фразу можно сочинить по-русски, а как это будет звучать на иврите?
    
    

Ульпан - наше всё

     * * *
     Увы, увы… Иврит можно учить годами на разных курсах - бесплатных или платить за учебу деньги, и всё бестолку, а можно совсем не учить, просто устроиться на работу и чтобы вокруг по-русски никто слова не знал - и иврит сам войдет тебе в голову безо всяких курсов. Писать и читать при этом вряд ли научишься, зато будешь прилично говорить и при необходимости неприлично ругаться. Правда, ругаться сами израильтяне предпочитают по-русски, и исследовать этот феномен еще никто почему-то не взялся. Может, они просто не хотят осквернять свой родной язык (вот Машиах придет, и за каждую малость накажет), а может, на русском эти идиоматические и узкоспецифические выражения звучат красивее и сочнее?
     Конечно, наша настоящая и разумная жизнь началась с ульпана. Во-первых, три раза в неделю вечера у нас были заняты. С утра в день занятий тоже надо было поделать упражнения, слова новые поучить, успешно забывая при этом старые, вроде бы уже выученные. Во-вторых, быстренько внутри большой группы (сначала нас было 35 человек и сидячих мест не хватало, к концу курса свободных мест стало лишку) образовалась некая сплоченненькая группка, с которой мы и зашагали далее по жизни, празднуя юбилеи, незабвенные Восьмые марта и прочие еврейско-российские праздники. А в-третьих - учительница у нас была замечательная, может быть, во всех ульпанах такие, не знаю. По-русски она не знала ни слова (она родилась в Израиле в семье выходцев из Польши), но умудрялась донести до нашего мозга и даже частенько до нашей памяти всё, что ей требовалось по ее учительскому плану. Ципи - она и вправду была как птичка, ципора - так и летала и прыгала по классу, махала руками, если надо, то и ногами, строила на лице разные мины, соответствующие изучаемому слову или понятию, мы смеялись, но ведь действительно в конце концов ее понимали! Однажды ей пришлось изобразить не только слово "роды", но и как бы показать сам процесс родов, потому что мы не понимали, о чем вообще речь. Ципи изобразила, с артистизмом, достойным хорошей актрисы. Мужчины хмыкнули, опустили к партам глаза, женщины хихикнули, и вдруг все вместе с Ципи расхохотались. Ципи всегда была в хорошем настроении и любила посмеяться. Хотя, иногда мы ставили ее в тупик, но ненадолго. Однажды она пришла после перемены на второй урок, а почти половина класса исчезла! Причем, исчезли одни мужчины. Она знала наши праздники типа 8-го марта и "нашего" Нового года, и даже праздновала их с нами в классе, после уроков, но про 23-е февраля, видимо, не имела понятия. Пришлось объяснять уже доступными нам словами и показывать жестами, будто автомат в руках и - тра-та-та! А потом, воображаемый стакан - мол, им выпить хочется, службу в армии вспомнить (да про свою службу они за давностью лет и не вспомнят, ностальгическими разговорами про работу и про рыбалку заниматься будут). Насчет выпить израильтянам уже объяснять не надо, они всё давно про нас в этом плане поняли, но мы про них нет. Они поднимают стакан с соком и радостно произносят: "Лехаим!". И веселятся не хуже нашего. В этой области со взаимопониманием у нас туго, да и во многих других областях оставляет желать.
     Ну, мы, значит, объяснили Ципи, что сейчас делают в парке на травке наши мужчины, и почему они это делают. Ципи подняла бровки, задумалась, вникая в услышанное и показанное, засмеялась и сказала, что всё поняла! И махнула рукой, мол, что с ними поделаешь - мужчины! Это было так по-русски!
     Так мы и учили, смеясь, этот тяжелый, тяжелый иврит, иврит каше. Что-то выучили, что-то забыли. Потом, уже после окончания ульпана, ходили к Ципи в гости - она нас еще года три к себе приглашала - сидели в маленьком саду вокруг стола, на головы падали мелкие зеленые лимоны, мы пели под гитарный аккомпанемент ее симпатичного мужа (выходца из Марокко - ну вся страна эмигранты откуда-нибудь) песни на русском и на иврите, рассказывали Ципи о своей жизни и прекрасно друг друга понимали, несмотря на полное несоблюдение нами грамматики и ошибок во временах. Ципи постоянно нам говорила, что мы самая лучшая ее группа, что мы все такие замечательные! Потом у нее училась моя соседка, бухарская еврейка, и рассказывала, что Ципи точно так же говорила про их группу, и они тоже ходили к ней в гости. Ну да, ну конечно, взревновала я. Нашей группе она звонила всем по очереди, и обнимала при встрече на улице как родных, и ходила с нами в ресторан - короче, она любила нас все-таки больше. А когда Ципи узнала, что я пишу, а потом встретила меня на книжной ярмарке, она так радовалась, так гордилась, словно я и тут была ее лучшей ученицей, и купила мою книжку, хотя по-русски читать не умела.
     О чем же я хочу сказать всем этим? О том, что самое первое и самое лучшее впечатление об израильтянах заронила в наши души учительница Ципи, и с чем или с кем мы потом ни сталкивались, впечатление это уже сидело внутри, а всё остальное, плохое или хорошее нарастало вокруг этого посеянного ею зерна - зерна любви и терпения. А она ведь всего лишь выполняла свою задачу учительницы - как умела, и давала нам не только уроки иврита, но и уроки человеколюбия. Если бы мы так же умели выполнять свои жизненные задачи, как эта маленькая, летающая и прыгающая по классу "птичка"…
    
    

Гимн Советского Союза

     * * *
     Мы, ульпановцы, действительно подружились, годы идут, а мы с удовольствием ходим друг к другу на дни рождения, или собираемся просто так в парке на пикник, хотя наша, и так не очень большая группа, со временем уменьшилась - не умеют мужчины жить долго и счастливо и, как говорят японцы, "присоединяются к большинству", оставляя нас еще в меньшем меньшинстве.
     Однажды (когда все еще были на месте) мы праздновали день рождения у Ольшанецких - не помню уже, день рождения Саши, или его жены Светы. Но хорошо помню, что мы там делали. Ну, стол у них, как всегда изобильный и коронное блюдо - плов из баранины или манты (вроде пельменей, но побольше раза в три и поострее). Кажется, в тот раз были манты. Ольшанецкие из Таджикистана, потому и блюда такие, ведь кто откуда приехал, такие и блюда любимые привез, да-да, бывшие жители Украины как любили сало, так и любят, пусть сколько угодно клянутся, что теперь в рот не берут, а как туда съездят, так и привозят домашнее сало, пахнущее чесночком и бережно завернутое в беленькую тряпочку, и угощают всех желающих, а желающих находится изрядно, поэтому сало, когда есть, то его уже нет, точно как мед у Винни-Пуха.
     Ну вот, поели мы разных салатов, потом горячих мантов, выпили и под салаты и под манты. И начали петь - это тоже, как всегда. Перепели все песни - те, что помнили хорошо и те, что не очень, по-русски, по-украински, на идише, и примолкли - что бы еще спеть, пока чай не подали? И тут наш всегдашний запевала Борис Ткач встал и запел своим красивым баритоном: "Сою-юз нерушимый респу-у-блик свобо-о-дных…" Сначала оторопели, засмеялись и вдруг как подхватили! И с таким воодушевлением пропели весь гимн - стоя! Да, это надо было видеть и слышать, как евреи в Израиле поют Гимн Советского Союза! Гимн страны, покинув которую, не устают ругать, гимн страны, в которой многие чувствовали себя если не изгоями, то людьми второго сорта, гимн страны, в которой… можно продолжать и продолжать отнюдь не хвалебными словами. Но, видно сидит внутри нас всех нечто такое… не ностальгическое, нет. Просто сидит в нас любовь к этой покинутой нами стране, другого слова я не найду и искать не буду, а не только память о юности или детстве и всё! - как многие уверяют, но просто любовь к стране, в которой родились, и она называется Родина, ну не может она иначе называться, и тут ничего не поделаешь, как не можешь изменить место своего рождения.
     И вот, когда спели весь гимн до конца, больше уже ничего не пелось. Под чай с тортом вяло рассказывали анекдоты и вяло смеялись. Потом разошлись. И никогда никто не вспоминал, как пели гимн. Но я так думаю, что, конечно, помнят. Просто не скажешь обо всем вслух. А вот спеть - это дело другое.
    
     Мой дядя в бейт-авоте
     * * *
     Мой дядя умер. Не дотянув две недели до девяноста. Умер хорошо - в одну ночь от инфаркта. И до последнего дня был на ногах, даже приезжал к нам раз в месяц в гости - на двух автобусах! Накануне звонил по телефону и просил: "Приготовьте рыбу, пожалуйста, а то здесь не дают". В бейт-авоте он прожил чуть больше года. Конечно, никто не живет вечно. Что важнее - количество лет жизни или качество?
     В русскоязычной прессе поначалу писали, что старики в домах престарелых живут очень прилично, и уход очень хороший, питание превосходное, персонал заботливый, и деньги у стариков после платежей остаются, в общем, тут вам не там. Сейчас уже так не пишут. Сейчас пишут, что питание скромное, персонал, как правило, равнодушный, а то и жестокий, медсестры не дождешься, а деньги остаются разве на зубную пасту. Но есть дорогие бейт-авоты, где жильцы (скорее, их дети) платят большие деньги, чтобы папеньки-маменьки жили в достойных условиях и ни чем не нуждались. Кстати, в таком бейт-авоте живет наш хозяин Моше (нам его зять сказал), оплачивают дети, не без помощи нашей квартплаты, конечно, так что наши деньги идут на благое дело, а не просто набивают чей-то жадный карман.
     Я увидела собственными глазами самый обычный, "бедный" бейт-авот, когда мы в первый раз приехали навестить моего дядю. И бедность этого бейт-авота лезла из всех углов и стен, и из дядиной тарелки в столовой, с каким-то непонятным рагу, и из комнатушки в полуподвале, где дядя жил вдвоем с соседом. Спускаться туда надо было по узкой лестнице. Вместо окна под потолком узкий застекленный проем, у стен две кровати с тумбочками, небольшой общий шкаф для одежды, душевая и туалет в коридоре. Спертый несвежий воздух, барахло на спинках кроватей, стаканы, бутылки с водой и надорванные пачки печенья на тумбочках. Убогое жилище, напомнившее мне российские больницы. Сразу захотелось выйти отсюда. В маленьком неухоженном дворике, кроме каменного бордюрчика, присесть было не на что, мы вынесли еще из дядиной комнаты два пластмассовых стула и как-то разместились, поговорили о чем-то малосущественном и даже сфотографировались.
     Мой муж шепнул мне на ухо: "Когда я стану старый, не отдавай меня сюда, лучше убей". Обычно склонный подшучивать над всем, он сказал вполне серьезно. Моя мама почти все время молчала, а мой двоюродный брат, что привез нас, сразу заявил, только осмотревшись: "А что, все вполне нормально, жить можно". "Потому что ты знаешь, что тебе здесь не жить", - заметила я. "Кто знает", - он пожал плечами.
     Действительно, кто? Кто мог знать, кому во сне могло присниться, уж точно не дяде, что родная, единственная дочь отправит его сюда доживать, значит, и умирать. Навещала она его редко, и каждый раз спрашивала: "Папа, где твои деньги? Где ты их хранишь, ведь мало ли что…". Хотя прекрасно знала, что по приезде в Израиль один приятель втянул его в какое-то сомнительное предприятие, из этого ничего не вышло, вот только деньги ушли куда-то, возможно, в карман к приятелю. Но она не верит, что денег не осталось. А дядя переживает, что дочь ему не верит.
     Сколько я помню, мой дядя всегда был при деньгах. Почти всю жизнь он прожил в Тбилиси, образования большого не получил, работал, где умел и как умел, в основном был "цеховиком", то есть трудился в области преследуемой государством "теневой экономики". Поэтому работа была полукриминальной, а значит, рискованной, но приносила хороший доход. Галстуки, сумочки, заколки для волос и прочие дефицитные вещицы всегда имели спрос, а легкая промышленность заниматься такой ерундой не очень хотела. И дядя неплохо обеспечивал свою семью, наряжал жену и лелеял родную доченьку, да и нашей семье помогал - совал потихоньку маме деньги, когда жена не видела. С женой, ограниченной и неприспособленной ни к чему, кроме домашнего хозяйства, дядя всегда обращался мягко и снисходительно. Его, бедного и нищего, с детства хромого, в ранней молодости сосватали за пухлую, инертную, малоразвитую девушку из состоятельной семьи. Постепенно он поднялся, научился сам зарабатывать, крутился изо всех сил. Прекрасная квартира в центре Тбилиси, мебель, сервизы. Чудом не сел, не чудом, наверное, а взятками, будто был другой выход. Это потом стало всё можно. А тогда - можно, но осторожно. Дяде повезло - не посадили. И доченька всегда была в шоколадках и модных тряпочках, к учебе весьма равнодушная, но выучили (подарками учителям), и дипломчик какой-то был вымучен, и замуж выдали, дорогому зятю тут же купили машину, а потом, после смерти дядиной жены, всё что накопили, продали, как сумели, и в Израиль все приехали, с зятем и уже с дочкиной дочкой, с внучкой. А потом и наше семейство по частям сюда перебралось…
     Мы ездили к дяде в бейт-авот раз в месяц. Привозили фрукты, печенье и, побыв где-то с полчаса, уезжали с чувством выполненного долга. С обманным чувством. Потому что если бы не дядя, кто знает, когда решились бы мы на переезд, и решились ли вообще. Ведь гораздо легче ехать, когда кто-то уже "там" есть, и есть на первое время пристанище. Дядя часто звонил из Израиля и настойчиво звал свою сестру (мою маму), он очень хотел с ней вместе поселиться, так как категорически не поладил с зятем, и в лице своей сестры ему нужно было не только родственное общество, но и женский уход.
     И так получилось, что наша нижегородская мишпаха отправилась на Землю Обетованную по частям. Сначала мама с внуком - нашим сыном, а через два года и мы с дочкой. И очень скоро - не прошло и года! - как дочка вышла замуж, и молодые буквально тут же улетели в Штаты.
     А мама ушла от дяди к нам. У нас отдохнуть можно, для себя пожить, и готовить есть кому. И дядина дочь, скрипя зубами, но и рассчитывая на папенькино пособие, опять взяла отца к себе. Но ненадолго. Тесно, ребенку негде играть, мужу негде свои поделки-вешалки пилить, денег все равно мало. Дяде бы всё пособие отдавать, а он, недогадливый, не отдавал. Без копейки в кармане тоже ведь как-то… Вот и было предложено ему в бейт-авот. Дядя слова не возразил. Он всегда тихий был, нескандальный. Переживал молча свои обиды - и на дочь, и на сестру, ведь надеялся дожить под ее присмотром свой век. И на племянницу - на меня, наверное, был обижен - приехала и всё перевернула. Все устроились как лучше для себя, а его оставили на обочине. А племяннице он когда-то здорово помог в жизни. Она помнит, конечно, но одной внутренней признательностью всё и исчерпывается. Она своей семьей занята, и двое стариков на голове - это уж слишком. И забот много, и тесно. Души наши… тесные. Мы не умеем жертвовать собой, своим уютом и покоем. Разве только для своих детей. Поэтому мы говорим: у нас тесно.
     Между прочим, дядя быстро завоевал в бейт-авоте авторитет. Он никогда не впадал в уныние, всегда был хорошо выбритый и бодрый, в нем начисто отсутствовали вздорность и вредность, присущие многим старикам. Дядя любил и умел рассказывать всякие истории, частью реальные, частью, я думаю, выдуманные им самим. В бейт-авоте мужчин почти не было, большей частью одни женщины (вот никак не хочется говорить: старики и старухи). А женщины, когда им что-то рассказывает мужчина, в рот ему будут смотреть, а уж если он еще и поглядывать на них будет… Значит, авторитет выше крыши.
     Дяде давно хотелось записать свои рассказы на бумагу и даже куда-нибудь в газету послать, но не хватало грамотности, да и почерк был ужасно неразборчивый. Но он все же что-то записал на листках бумаги и отдал мне, чтобы я привела в порядок, а мы эти листки потеряли. Видно было по лицу, что он очень расстроился. Тогда я записала по памяти один его рассказ - весьма любопытный случай из его детства, набрала на компьютере и распечатала. Как он был доволен! Послал рассказ в какую-то "русскую" газету и терпеливо ждал ответа. Я ему, конечно, не сказала, что никто никому здесь не отвечает и, скорее всего, его рассказик давно полетел в мусорную корзину. Но все равно я тоже была довольна - что-то все-таки сделала для него! Ну да, как обычно, сделаем для человека малость и гордимся собой. И не хотим думать, что могли бы сделать больше. Некогда нам думать и некогда делать больше. Моя мама сказала не так давно: "Меня мучают угрызения совести, он так на меня надеялся, а вот что получилось". Но получилось-то не само по себе, не само, и не с Божьей, как говорят, помощью, а с нашей, общей.
     Последний раз мы навещали дядю недели за две до его кончины. Маленький, усохший в последний год, он, как всегда, был в чистой светлой рубашке и в белой кепочке - уже много лет он не ходил нигде, даже дома, без головного убора - на улице в шляпе, дома в кепочке. На вопрос: "Как здоровье?" - дядя ответил, что "как будто всё нормально, но… - он покрутил рукой вокруг кепочки, - ночью в голове такое творится… какие-то чудные картинки, то детство, то я уже постарше, то вообще что-то непонятное. Будто кино мне показывают, и всё так быстро!" Мне это почему-то не понравилось, но я промолчала, и что ему вообще можно было сказать, только прокричать на ухо, в которое вставлен почти бесполезный слуховой аппарат, периодически издающий свист, тогда дядя крутил его в ухе, и свист прекращался. Он вышел нас проводить за ворота, подождал, пока мы рассядемся в машине, и помахал вслед белой кепочкой…
     Навещая раз в год могилу дяди, я тихо говорю: "Спасибо за все. И прости нас…всех".
     У моего дяди было простое библейское имя - ИСААК.
    
    

Блатная работа

     * * *
     Уже есть в интернете воспоминания "Я работаю метапелет". Работа метапелет (настолько привычное и обыденное слово, что пишется без кавычек) - самая распространенная среди репатрианток всех возрастов "професссия" - вот тут уж кавычки сами просятся, ибо уход за чужими старушками или детьми назвать профессией довольно трудно, если учесть, что в подавляющем большинстве эти метапелет имеют совсем другие профессии: инженеров, экономистов, врачей, я даже была знакома с одной бывшей оперной певицей.
     Но воспоминания в интернете не мои. Потому что мне вспоминать особенно нечего - я проработала в качестве метапелет всего полгода. Полгода гуляла ежедневно по два часа с безумной старушкой, возвращалась домой с отчетливым и яростным желанием кого-нибудь укусить. Нет, моя старушка не изображала собаку - так что мое желание исходило не из ее фантазий. Она изображала из себя молодую. Рассказывала о своем любовнике, каждый день давая ему новое имя: вчера его звали Саша, сегодня Паша, завтра он превращался в Митю. Каждый из них был "очень хороший мужчина". Разумеется, ни взрослых детей, ни внуков у нее "не было": "Что ты, милочка, ха-ха, какая дочка, нет у меня никакой дочки, ты смотри, какой мужчина пошел, ка-акой красивый мужчина!" Все проходящие мимо нашей скамейки мужчины были "красивыми", некоторых она "видела вчера в телевизоре", и только про черного эфиопа она сказала, провожая его изумленным взглядом: "Не-ет, он нехорош". И долго еще смотрела вслед, вытянув длинную сморщенную шею. Черепаха Тортила. Однажды она и меня "засунула" в телевизор и долго уверяла, что вчера я очень хорошо пела. Тортила не понимала, где она живет, не понимала, что многие люди говорят на другом языке, и всем встречным кричала громко "Здравствуйте!" и пыталась подойти, люди, естественно шарахались и смотрели укоризненно на меня - мол, что уж ты, нянька, плохо держишь ее. Да, удержишь ее, такую большую и громоздкую, я птичка рядом с ней, у меня каждый вечер рука болит от усилий удержать Тортилу "в рамках". Ну и еще были у нее разные фенечки, много фенечек, раздражающих меня, а когда каждый день по два часа тебя раздражают, захочешь кусаться. Однажды Тортила заявила, что на прошлой неделе "родила себе ребеночка", и надо ей бежать домой, а то "они его убьют". Оказывается, она действительно стала дома носиться с подушкой, крепко прижимать ее к себе и говорить, что это ее ребенок. После этого случая Тортилу очень скоро определелили в психбольницу. Я потеряла свою вредную работу, написала об этом невеселый рассказ, но, если бы и не написала, все равно я бы Тортилу не забыла. Тем более что иногда я встречала ее дочь, и она мне рассказывала "новости". Конечно, "новости" однажды закончились, а чем всё кончается - одним и тем же, только в немного разных вариациях.
     Больше я в качестве метапелет не работала, твердо усвоив для себя и объявив об этом вслух домашним, что такое занятие мне не подходит и вряд ли когда-нибудь подойдет ввиду шаткости и чувствительности моей нервной системы. А многие мои знакомые и приятельницы работают метапелет, не работают - пашут, и делятся со мной впечатлениями. Впечатления эти не лучше, чем мои, а некоторые гораздо хуже, но, высказав мне свои негативы и получив в ответ искреннее сочувствие и искренние советы (мы живем ведь тоже в стране советов, хотя и уже в другой), они успокаиваются, чтобы завтра со свежим энтузиазмом начать всё сначала, естественно, позабыв про ненужные советы.
     Подвернулась мне еще одна работенка, непыльная и невредная и даже денежная, жаль, что недолгая. Предложили мне ее по знакомству, то есть по блату. Кстати, узнала недавно, что "блат" - вовсе не сугубо российское понятие, произошедшее из некоторой русской традиции, связанной с уголовным миром, так сказать, некий вид коррупции. Это еще фонетически измененное немецкое "блут" - кровь, или голландское "блат" - листок с резолюцией, дающей разрешение на льготы. В применении к жизни в Израиле подходит всё - и русское, и немецкое и голландское понятия. Смысловой корень единый. А мы-то всегда думали, что это только "наше". Ну, мало ли что мы раньше думали.
     Ну вот, мне предложили по блату работу: заполнять анкеты на репатриантов - собственников квартир. Одна заполненная анкета - тридцать пять шекелей. Работа-то непыльная, но подвижная. Адресов сотни, домов на разных улицах десятки. А этажи! Почему-то репатрианты имели такую странную привычку - покупать квартиры иключительно на верхних этажах и в подъездах без лифтов. Ну нравится им бегать вверх-вниз по лестницам, утешая себя по пути: дешевле, дешевле, без лифта и под крышей дешевле… А мне, вытирая пот со лба, утешать себя было нечем, поскольку на стоимости анкеты расположение квартиры не отражается. Тысячу шекелей я за десять дней заработала. Правда, так и не поняла, за что. Когда меня пускали в квартиру (если пускали), то с пристрастием допытывались, зачем и кому нужны эти анкеты, я плела что-то про "обследование, исходя из результатов которого решат, нуждаются ли репатрианты в улучшении жилищных условий". Эту фразу я задолбила наизусть и повторяла ее как попугай, потому что других слов мне при вручении бланков не сказали, а не сказали, потому что сами толком ничего не знали. Какой-то министр какого-то министерства (абсорбции, репатриации, коммуникации - черт его знает, неважно) дал команду: представить ему заполненные анкеты и выделил энную сумму. То есть себе сумму, а исполнителям суммочку, ну это тоже неважно и не наше дело.
     Многие жильцы над моей выученной фразой откровенно смеялись, и тогда я неохотно, как бы делясь секретом, говорила: "Ну, сами понимаете, выборы в кнессет на носу, кому-то там нужно представить отчет о своей заботе о вас…а может быть, в самом деле что-то вам… улучшат". Смеялись еще больше, но на анкетные вопросы отвечали. Увы, не все, не все дали заработать на себе тридцать пять шекелей. Иные и через порог не пускали, заявляя, что их мои анкеты не интересуют, другие высказывали острое недоверие - возьмут да увеличат им платежи, а они и так еле-еле тянут. Пару раз и в квартиру пустили, и за стол усадили, а, просмотрев пункты анкеты, возмущались: что за дурацкие вопросы! Дурацкие, соглашалась я и приветливо улыбалась. Выставляли за дверь, и я делала в списках пометку карандашом: "выгнали". Чтобы не забыть и не явиться сюда снова. А некоторые принимали меня за чиновницу, пусть и маленькую, задавали вопросы по своим платежам (на которые у меня не было ответов), или делились семейными неурядицами и спрашивали совета - моя "добрая и приветливая" улыбка их к этому располагала. Предлагали попить холодненького или чашечку кофе и сочувствовали на мое: "что вы, спасибо, но у меня еще столько квартир…"
     Работой я осталась довольна и попросила, чтобы и в другой раз позвали. Но другого раза не случилось, видно где-то наверху больше не нашлось таких умников, чтобы обследовать жилищные условия репатриантов, выбить под это дело приличные деньги и большую их часть положить… куда? Увы, известно, куда кладут приличные деньги, не в наш карман, не в наш, но некоторая их частичка случайно досталась мне, и я говорила дома: "ну вот, от меня не только убытки, а?". Имелись ввиду траты на издание моих книжек.
    
    
    
    

Ярмарка

    
     Но не тщеславия, а книжная. Или это одно и то же? Автор пишет-пишет, издает, потом стоит, переминаясь с ноги на ногу, поправляя рукой стопки своих книжек и очень ласково улыбается всем проходящим мимо, а тем более тем, которые не мимо. Во-от когда я была довольна, что я женщина! На мою завлекательную улыбку и остальной, старательно отлакированный внешний вид покупатели притягивались как ёршики на крючок. Ну-у, надо признаться, что не все притянутые книжку покупали, во всяком случае, сразу. Листали странички, колебались. Тогда для мужчин пускалась в ход тяжелая артиллерия: "У вас есть подруга, жена? Вот ей понравится книжка. Тут про любовь и вообще… про нашу с вами жизнь…". А если приближалась семейная пара, то без книжки она от меня не уходила. И откуда взялись у меня способности продавца, которых в жизни не было? Всё потому, что в первый день ярмарки я стояла за своим столом с книжками, скромно опустив глаза и поглядывала из-под ресниц, недоумевая: ну почему никто не подходит, я же одна стою здесь с русской книгой, на всех других столах книжки на иврите. Я вспомнила, как в Америке учат себя рекламировать, написала на картонке ярким фломастером свое имя, название книги и несколько слов о содержании. Ну, какое людям нужно содержание - про любовь, конечно. И дело сдвинулось. Один мужчина купил книжку и явился на следующий день. "Прочитал, - сказал он, - очень понравилось". Улыбнувшись самой лучшей улыбкой, я спросила: "Вы еще хотите купить?" "Нет, - ответил он. - Я следующую хочу". "Пишется", - ответила я радостно. Ведь это было почти как признание в любви. Или еще лучше.
    
     Дети войны
     * * *
     Весь Израиль две недели стоял на ушах. Точнее, не весь, а вся его русско-украинско-белорусская часть. А еще точнее - просто "русские". Если раньше, до репатриации нас как-то разделяла жизнь - по языку и территориально, то теперь мы, СНГ-овцы (овцы, овцы - все смирные, пушистые и бедные) называемся одним словом - "русские", и обязательно в кавычках, кавычки уберут, очевидно, тогда, когда всех нас, наконец, сочтут евреями, ну, уже не нас, так наших правнуков. Вообще-то правильно, что нас, выходцев из разных республик, здесь объединили под одним слоганом. Мы тут ничего не делим, учим один язык и территория у нас одна, маленькая, но общая.
     Ну вот, начнешь писать одно, а вылезает совсем другое, и так постоянно, всё время тянет куда-то вбок от основной темы - слишком много в стране любопытного, и обо всем хочется подумать и обсудить. Вот почему среди евреев, когда их больше двух, стоит такой гвалт - хотят высказаться все и сразу обо всем. Но я-то здесь присутствую одна, компьютер не в счет, хотя включенный компьютер - это уже "мы". Тем более что, наконец-то, я стала писать сразу на клавиатуре и избавилась от вороха нумерованных черновиков, и понадобилось для этого шага всего лишь четыре года (смейтесь, смейтесь над неофиткой, а как насчет пишущей машинки - не взяли с собой? - до сих пор объявления в газетах о продаже. И точно знаю, что тут же покупают).
     Да, так о детях войны (взять в кавычки или не брать?). Почему дети? Не война же их породила, а родители (во время войны, нашли время, да? когда вся страна…). Так вот, родители, бабушки-дедушки, дяди-тети - все, кто выжил в Катастрофе - в войне, в гетто, в эвакуции - практически все они получили компенсации от Германии, кто раньше, кто позже, но получили или получают сейчас. А дети, которые родились во время войны - разве они не пострадали, разве они не прятались с родителями в подвалы от бомбежек, не жили на хлебе и воде, не… не…не…? Всё, конечно, да. Идея о "детях войны", что им тоже должны выплатить какие-то деньги, носилась в воздухе, но кому первому она пришла в голову, конечно, неизвестно. Главное - пришла. В одно прекрасное утро некое сообщение (не без участия "русского" радио) разнеслось по стране (долго ли, страна маленькая, всякий слух и без радио разносится мгновенно, и сороки с хвостом не надо), и в течение двух недель "русский" Израиль штурмовал во всех городах и городишках отделения МВД. Дежурили ночами, составляли списки (это мне напомнило наши российские ночные дежурства за получением книжных талонов на Чехова-Достоевского-Дюма), чтобы получить утром от дежурного в дверях эмвэдэшника вожделенный белый листок-анкету, заполнить его на иврите (тут же и комсомольцы-добровольцы образовались из грамотных), потом этот листок сдать тому же дежурному, вернуться с просветленным лицом домой и… ждать. Неважно, сколько ждать, было бы чего.
     А если кто-нибудь с недоумением спрашивал: "За что деньги? Почему?", то вопрос считался весьма обидным. Как за что? За страдания! За то, что родились перед войной, во время войны, после войны, и значит, пострадали, однозначно.
     Тому, кто придумал этот трагифарс, ручки-ножки надо поотрывать. Ибо этих "детей" (давно уже перешедших в разряд дедушек-бабушек) оказалось такое количество! Да половина всей алии - эти детки. Кто-то шутку пустил, мол, это уже внуки и правнуки войны. И все они - детки-внуки-правнуки повалили в МВД. Чем это самое МВД было чрезвычайно удивлено, ведь никто не предупредил и не поставил в известность. Но оно, это умненькое министерство быстро пришло в себя, достало из своих закромов стопки анкет и раздало всем страждущим. Хватали анкеты пачками - соседям, знакомым, знакомым-знакомых-знакомых (понятно пишу?), а после любезное министерство даже приняло заполненные листочки обратно. Интересно, куда оно их дело? Ведь дежурный стражник пообещал, что "ответ будет, ждите". Но ответов, конечно, как не было, так и нет до сего дня. Думается, означенное министерство поставило себе галочку, да нет - бо-о-льшую галку, за громадный объем (одной бумаги сколько ушло!) успешно выполненной работы по анкетированию населения, может, и премию хорошую им отвалили. А ведь русское радио предупреждало (но не сразу, не сразу), изо дня в день твердило: граждане, это всё туфта мол, и блеф (или другими словами), анкеты не имеют никакой силы, а уж МВД и вовсе не уполномочено их принимать. Зачем же принимало? Чтобы граждане двери не выломали? Раз раздавали, обязаны принимать - козе понятно. Вот - зачем раздавали?... Ну, чтобы принимать!
     И вот парадокс. Чем больше граждане слушали радио, тем быстрее бежали в МВД. Раз об этом вопросе говорят по радио, значит, есть основания для беспокойства, значит, если не сегодня, то завтра, послезавтра, через месяц, через год деньги будут давать. Да какой же еврей (и русский еврей тоже) откажется от денег? Подозреваю, что вообще никто не откажется, независимо от страны происхождения.
     В общем, всё это анкетирование - дело темное. Или чья-то афера. Радио твердило одно, МВД делало другое. А если учесть, что в стране правая рука никогда не знает, что делает левая, то… вполне можно надеяться, что однажды позвонят, пригласят и скажут: ХАЛЯВА, ГОСПОДА! ПОЛУЧИТЕ!
     Вообще, в стране четко прослеживается некая тенденция - к получению чего-нибудь, неважно чего. Что бы там ни говорили, что Израиль страна капиталистическая, это не совсем так. Местами - капиталистическая, местами - ну явный социализм. Постоянно что-нибудь, где-нибудь распределяется. Точно как в той, прежней стране - непременно распределялось что-нибудь бесплатно - путевки, грамоты, гвоздички по большим праздникам… Так и здесь. Не путевки и грамоты, так продуктовые наборы, различные выплаты и компенсации. Среди пострадавших, конечно. А пострадавшими ощущают себя все евреи. Да, еще среди многодетных. Это святое. Так как Бог повелел плодиться и размножаться (так и повелел: пру и рву), евреи следуют этому повелению, сколько хватает сил, особенно богобоязненные, ну, их сразу можно отличить по общим признакам: длинные юбки, черные шляпы над черными пиджаками, белые рубашки и позади выводок детишек.
     Израиль - страна контрастов, да еще каких! Навстречу вот такому - в шляпе, пейсах и белой рубашке может идти девушка - полуголенькая, в лямочках, пирсинге и наколках во всех доступных обзору местах, а доступно обзору на сегодняшний день почти всё… Причем, бюсты, заметьте, у еврейских девушек не малых размеров, и вот она идет навстречу, колышется, в пупке шарик блестит, джинсы спущены уже не на бедра, а еще ниже, как можно ниже, впереди косточки и впадинки видны, а сзади (если оглянуться) резинка трусиков - ну мода такая! И что же делать бедному еврею, который ортодокс? А если народу много, и он с ней столкнется, а ему не только сталкиваться, смотреть на чужую женщину нельзя! Самое лучшее - перейти на другую сторону улицы. Они, несчастные и перешли. Выделили в своем, самом религиозном городе улицу, мужчины там ходят по одной стороне, а женщины по другой. Хотя, в этом городе не встретишь голый пупочек с пирсингом, но ведь и в длинных юбках и в шляпках - тоже женщины. Может, их лучше на улицу вообще не выпускать? Чтобы мужской народ не смущался. Кажется, у Чехова один персонаж говорит, что женщин на улицы пускать не следует, у них ведь выпуклости разные, неудобно-с, по улицам ведь дети ходят! Да-с, не хотелось бы, чтобы и в других городах улицы таким образом поделили. Скучно будет, господа. Ни им посмотреть некуда, ни нам. Лично я буду голосовать против. Не улицы делить надо, а религию от государства отделять. Увы-увы, до этого момента надо долго жить, и ста двадцати, боюсь, не хватит.
     И опять меня куда-то в сторону от темы занесло, что делать, страна такая - интересная.
     Да, так еще немножко - о распределении. Поместили в некоторых газетах объявление, что репатрианты (пострадавшие, конечно) могут обратиться за набором продуктов туда-то, в такие-то дни, и обращаться можно один раз в месяц. То есть, каждый месяц тебе бесплатно набор продуктов: сахар, мука, сардинки в коробочках, шоколадное масло, что-то еще и еще. И подумать только - даже соль! Теперь в магазин вообще ходить не понадобится!
     Обрадовались репатрианты и ринулись. А зря. Замечено, что халява обладает таинственным свойством: не успев начаться, тут же заканчивается. Поэтому достается не всем. Уже на второй неделе благородная акция испустила дух - наборы закончились. Телефоны застопорились на своих автоответчиках, продолжающих рассказывать, в какие часы и дни следует обращаться. Это уже - прямой обман народа. А что вы хотели? Каждый месяц по пакету? А как насчет блюдечка с голубой каемочкой? С пакетом соли? То-то. Остап Бендер тоже много чего обещал, да не выполнил. Все-таки, если копнуть его родословную - глубже, чем копали до сих пор, не турок он окажется, не турок. Да нет, по папе-то пусть турок, а по маме, по маме кто! Вот-вот, и я так же думаю. Уж очень много общего у его прожектов с прожектами нашими.
     Но тема мною еще не исчерпана. Опять разнеслась весть, уже не в газетах, а из уст в уста: компенсация за лекарства, зубные протезы и очки. Тому же слою населения. Из рук в руки передавался телефон и адрес в Тель-Авиве. О, что тут началось! Скорее заказывать очки (для дали, для близи, еще для чего-нибудь), новые протезы (последние зубы отдадим, но протезы сделаем!), ну и лекарств, лекарств побольше выписать. Облом, однако, у некоторых. Удалось истратить гораздо больше, чем максимальная сумма компенсации. Надо было старыми протезами обойтись, они еще вполне…
     На этом тему компенсаций, дотаций и прочих прелестей закончу. А если завтра еще что-нибудь хорошенькое объявят - уши заткну и газеты читать не буду.
    
    

ПРИВЫЧКИ ДОГОНЯЮТ

     * * *
     А газеты читать вовсе не обязательно. Иногда сами люди та-а-кое расскажут…
    Вот, на днях один товарищ-господин-русский-израильтянин рассказывает:
     - Приехал я еще в 85-м году. И поселился с семьей в Рамат-Гане. Квартиру неплохую снял, на работу устроился, продуктов в магазинах достаточно, ну нет, конечно, такого широкого выбора как сейчас, но мы в те годы не избалованы были. Больших супер-маркетов тогда почти не было, но много маленьких магазинчиков - "маколеты" их называют. И вот , в одном таком маленьком магазинчике неподалеку от нашего дома вдруг поднялась страшная суета. Галдеж, очередь, толпа все увеличивается. Друг другу кричат: А ты соседке Мане сказала?.. А ты тете Розе позвонил?.. Слушай, подержи мне очередь, я за женой сбегаю…
     И остальное в таком же духе, будто времена советского дефицита нас вдруг и здесь догнали. А случилась ну чистая ерунда. В этом маггазинчике вдруг появилось в продаже растительное масло немного дешевле, чем в других. Ну бывает ведь так - в этом месте такая цена, в другом - другая. Капитализм ведь, частники - как хочу, так и продаю. Но не-е-т, наших не проведешь. Если появилось что-то дешевле, надо скорее купить, пока не кончилось. Чтобы потом локти не кусать, что прошляпил. И вот выходит в зальчик хозяин, смотрит с изумлением на очередь, крики и суету и спрашивает: - Ма кара?! Что случилось? Милхама? Война?
     Когда ему еле-еле сумели объяснить, в чем причина, он не сразу поверил. Охал, подымал руки к небу, призывал Бога в свидетели, что ни в чем не виноват, эти русские… эти русские… из подсолнечного масла войну устроят…
     Масло закончилось, народ разошелся. Как всегда, кому-то не досталось, любой товар имеет тенденцию к окончанию запаса. Моя супруга купила шесть бутылок, расставила их в кухне на полке и смотрела в мою сторону с виноватым видом. "Ну не знаю я, почему поддалась этому ажиотажу, ну не знаю!.."
     И я не знаю. Хотя, знаю, конечно. Чего тут лукавить. Ну такие мы, вышли "оттуда", и та жизнь, через которую мы прошли, проползли, уже для нас не закончится никогда, нам уже не измениться. Не успеем.
    
    
    

ЛОХИ - ЭТО МЫ

     -
     Мы с вами. А может, не с вами, ну, значит, с другими. В Израиле существует еще лучшее понятие, более ёмкое - фраеры. И то обидно, и другое. А что сделаешь? Ровным счетом ничего. Попался так попался, никто за уши не тащил, а если тащил, так исключительно на одном человеческом обаянии, без принуждения и угроз. Обещания - были; если не золотые, то серебряные горы - обещали точно. Но главное всё же - обаяние, бездна обаяния. А по научному называется - прессинговый маркетинг. Может, не так немножко, но я так назвала. Что прессинг, это точно. Давление, но не физическое, а тонко и многословно-завлекательное. А маркетинг - это продвижение своего товара на рынок. То есть, умелая продажа - мне, тебе, вам. Это потом я такая умная стала, когда все обдумала. То есть, сначала купила, потом обдумала. Что купила? Не поверите - пылесос. Подумаешь, скажете, пылесос, да их во всех магазинах всяких разных, ешь-не хочу. Так то в магазинах. Там любой дурак купит, и долго выбирать будет, по цвету и по дизайну. А нам домой принесли, во внушительном черном чемодане. Сначала, как водится, по телефону позвонили и предложили ковер наш почистить, ну совершенно бесплатно. Кто же откажется, тем более что пылесос у нас старый, уже не тянет, не чистит, а только усердно пыхтит, изображая самоотверженную работу. Недоверчиво похихикав в трубку и переспросив милую девушку несколько раз насчет "бесплатно", я пригласила - собственноручно, вернее, своим собственным голосом пригласила к себе в дом этого монстра - блестящего, с великолепным дизайном, с кучей всяческих насадок, фильтров и прочих прибамбасов, и даже оставила его жить в своей квартире. Ну, не я одна, мои домашние тоже поддались блестящему обаянию красавца (тут даже затрудняюсь точно определить, кого я имею в виду - пылесос или продавца). Мой супруг мгновенно впал в ступор при виде сверкающего технического чудовища, а моя мама, как и я, подпали под абсолютную власть черных глаз, белозубой улыбки и неостановимого ничем рокота баритона - ну женщины мы или кто? Наверное, все же, не очень умные "или кто". Ну мало ли что, что у него глаза красивые и тембр голоса неотразимый, не явился же он к нам только лишь для того, чтобы наш ковер почистить? А он (Саша, Саша его звали - имя замечательное, наше, родное) его и чистить не стал - уголок почистил, показал нам разницу между этим уголком и остальной, необработанной частью, а дальше выдал дли-и-нную и содержательную лекцию об удивительных свойствах и возможностях этого лунохода (американского!), и я, подавая ему (Саше, не луноходу, тому шампунь нужно наливать, как выяснилось потом - дорогущий) кофе со сливками, внимала во все глаза и уши, а муж… что муж, он ходил кругами вокруг чуда-юда и уже был готов всё вокруг чистить, чистить, чистить. Ну, а мама от баритона впала в транс и только следила за шевелением губ и блеском зубов.
     Лекция длилась не меньше часа, и как много я узнала за этот час! Оказывается, вокруг нас, буквально всюду, а особенно в постели (бр-р-р!) живут-поживают микроскопические клещи, а пыль! - пыль вообще чудовищная, а мы ею дышим, дышим, а покрывала, скатерти и прочее - всё пропитано пылью и клещами, а мы… Впору было в обморок свалиться. Лучше бы свалилась, чтобы не подписывать договор и не выписывать чек (своей недрогнувшей рукой!) на безумную сумму. А вот когда подписала и выписала, посмотрела трезвеющим взглядом в черные глаза и сказала очень серьезно: "Вы меня загипнотизировали". Он очень обаятельно засмеялся и легко понес свой опустевший черный чемодан к выходу.
     Луноход исправно чистит всё, что ему подадут. За сумму, потраченную на него, можно купить новые покрывала, пару новых диванов и каждый год покупать новый ковер. Недавно приходил обаятельный черноглазый паренек (как раз как гарантийный срок закончился), разобрал монстра (давно потерявшего свой блеск) и сказал, что пора делать профилактику, вот эта деталь стерлась, и эта тоже… "Сколько?" - спросила я. "С нашей доставкой к нам и обратно девятьсот шекелей", - любезно улыбнулся он. "Мы подумаем", - промямлила я. Когда паренек ушел (тоже Саша!), я твердо сказала: "Никаких профилактик! Обойдемся". Мало того, что в этот марсоход вбухали безумную сумму, он еще тянуть с нас хочет и дальше. Он по инструкции на тридцать лет рассчитан (о, внукам наследство!), а сносился за три года и профилактики жаждет, чудище американское! И шампунь ему дорогой покупай! Да я на свою голову за десять лет на шампунь столько не истрачу! Как тут не вспомнить советскую бытовую технику - работала исправно по тридцать и по пятьдесят лет, без профилактики и затрат, так, гаечку разболтавшуюся завернуть покруче, болтик новый с работы принести - и всё. "Ну, мои дорогие, - заявила я, - сломается, выбросим. Купим за четыреста шекелей новый. А не купим, щеточкой будем чистить, вон какую хорошую щеточку я купила, когда в прошлом году в Россию ездили". Сказала я всё это и ни про каких клещей и не вспомнила. Раз мы до сих пор (не считая последние три "чистых, пропылесосенных" года) живы, то выживем и дальше. Мы их не видим, пусть и они нас не видят. Тем более что они не кусаются.
     Сказка не ложь, но в ней намек: изучайте маркетинги, прессинги и прочие премудрости израильского бытия, и пусть это бытие и определит ваше сознание. С Божьей помощью, конечно, но с вашим разумом. И не приглашайте к себе никого в дом, никаких Саш, никогда, никогда, никогда-а…
    
    
    

ВОЙНА

     * * *
     Сначала было ожидание войны. А что значит ожидание? А это когда ждешь-ждешь, а все никак. Опять ждешь и опять никак. Нервничаешь, суетишься, от телевизора не отходишь - ну так будет или нет? Если будет, то когда, а вдруг уже ЕСТЬ, а ты пропустила?.. Куда-то бегала и без тебя объявили?! Америка уже напала на Ирак, а ты не в курсе.
     Она таки напала - ждали пол-года! Пока Америка готовилась, твердила-уверяла на весь мир, что должна, что право имеет, что там оружия всякого страшного до черта, что НАДО! Ну надо и всё. А мы и не возражали. Нам хорошо разобъяснили по русскому девятому каналу, что эта война "не наша", но для Израиля это "хорошо", так как Ирак наш враг. А когда врага бьют, это, конечно, хорошо. И мы ждали с этим сознанием и осознанием. Но ждали ответственно, не в бездумной спячке. Нам же по этому девятому русскому каналу все это время подсказывали, как приготовиться, чем срочно обзавестись, как правильно себя обезопасить от внезапного нападения. Ведь ужасный Ирак пообещал, что если Америка даст ему пинка, то он незамедлительно даст пинка нам, и такого, что мало не покажется. Вот мы все и суетились, готовились. Весь Израиль суетился. Покупали метрами и рулонами прозрачную пленку, катушками клейкую ленту, делали запасы воды, сгущенки, тушенки, сахара и спичек. А еще фонарь и запас батареек к нему. Мы загерметизировали, как велено, одну комнату - бабушкину. То есть, заклеили пленкой окно. Я встала посреди комнаты и прикинула: на кровать сядет бабушка, на кресло я, на пол, на ковер муж. Вот здесь, у окна положить противогазы, под кровать бутылки с водой, пакеты с молоком и тушенку (некошерно-то рядом!), телефон есть, телевизор есть - на случай отмены тревоги. Да, когда все сюда войдем, надо быстро заклеить дверь.
     Сын послушался родителей (иногда они все-таки слушаются!) и тоже закупил всё для герметизации в своей квартире. Фонарь вот не купил, сказал: дорого! Но комнату не загерметизировал. Ну лень товарищу! Невестка тоже не стала возиться - "а почему всё я должна!" И на наши увещевания - у вас ребенок! - они, мягко говоря, чихнули. И были абсолютно правы. Но об этом потом.
     И вот, какого-то мая 2002-го года война началась. Которая не наша, но в любой момент может превратиться в нашу. За спиной усатого Иосифа Шагала, ведущего девятого канала, красовалась большая устрашающая надпись "ВОЙНА!", новости шли каждый час, и мы в прямом эфире видели дымы, пожары, взрывы и впрямую, в этом прямом эфире осознали - гибнут люди. Много людей. Просто людей, мирных жителей. И сами мы ожидали ежечасно воздушной тревоги. Люди ездили на работу с противогазами на заднем сиденье. Школьники таскали коробки с противогазами в руках. На улицах тоже можно видеть людей с коробкой на ремне через плечо. В магазинах продолжалась бойкая торговля предметами для герметизации, водой и продуктами. Продавцы были деловито довольны - когда еще такая прибыль будет!
     В напряжении и некоторой тревоге шли дни. Ну, не так чтобы в большой тревоге. Те, которые послушно загерметизировались, говорили, что, наверно, зря потратились. Те, которые ничего не сделали, утверждали, что ничего не будет, а, если будет, то где-то ведь есть бомбоубежища. На вопрос "Где?", пожимали плечами и оглядывались по сторонам - ну, где-то есть, наверно. То есть, пребывали в уверенности, что родина спасет, не даст пропасть.
     И вот тут случился какой-то особенно тревожный день. С часу на час чего-то ждали. По телевизору сказали, что надо быть готовыми к любому повороту событий. Как только поступит определенный сигнал, следует войти в эту заклеенную комнату, открыть коробки с противогазами, достать шприц и вколоть себе в бедро "антидот". Уже много раз нам демонстрировали на экране, как это делается. Но ничего не случилось, все успокоились. Однако… с еврейским народом не соскучишься, это точно. Нашлись такие умники (и не один!), которые не стали ждать всяких сигналов и разных команд - чего там ждать, эти, наверху, могут и прозевать, разве в этой стране можно на кого-нибудь надеяться, разве только на самого себя. И эти умники без командного сигнала открыли коробки и вкололи себе за милую душу этот "антидот". Решили, что уже пора, надо спасаться. После процедуры им стало не очень хорошо. Ну, а когда еврею не очень хорошо, он что делает? Правильно, вызывает "Давид Адом", т. е. скорую помощь. И скорая помощь оказывает помощь. Среди этих "антидотчиков" и дети были, подростки. Любопытство, видимо, одолело - что там, в этих шприциках? А вдруг кайф можно будет словить. Словили. Тошнило, я думаю, их изрядно. Но подробностей не знаю.
     Вскоре и ношение противогазов отменили. Война продолжалась, но нас уже не касалась - то место, с которого могли запустить к нам ракеты, американцы успешно захватили, и вообще они быстро победили, и статуи Саддама валились на наших глазах как нестойкие солдатики.
     Прошло какое-то время, все перипетии стали забываться, но муж нет-нет, да и скажет: "На кой черт я купил этот фонарь и кучу батареек! А сколько пленки! И всё зря!" Ему еще пришлось и стекла очищать от липкой ленты, а отмывать и мне досталось. Тушенку съели - вспомнили родные советские годы и сварили щи. Ну и остальные заготовленные продукты со временем употребили. А вот спичек хватило надолго. Сын долго над нами посмеивался. Ну конечно, молодежь ничего не боится. Разве из любопытства "антидот" вколоть.
     Зато нам спички не надо покупать, - утешилась я.
    
    

НАШИ ПУТЕШЕСТВИЯ

    
     Поехали как-то с группой в Иерусалим. Но не в стандартную поездку с посещением Храма Гроба Господня, а потом Стены Плача - обычно именно в таком порядке. Сначала евреи покупают освященные русским священником свечи, с благоговением разглядывают места, связанные со смертью Иисуса и трогают руками каменную плиту, где он лежал после снятия с креста, ставят свечки за здравие или за упокой - кому куда нужнее, а то и в обе подставки, шепча губами имена дорогих сердцу людей. А потом автобус подвозит (пять минут езды) к Стене Плача, точнее, к площадке, откуда до святого места рукой подать. И там евреи с тем же благоговением смотрят на Стену, трогают ее руками, втискивают в забитые записками щели в камнях свои записки с различными (конечно, наиважнейшими - что по пустякам Всевышнего беспокоить) просьбами, и возвращаются к автобусу притихшие и умиротворенные. И всё ведь правильно. Если Бог есть, то он везде, и над куполом Храма Гроба Господня, и над Стеной Плача, Он всюду, и отовсюду видит нас, в каком месте мы не стояли бы, и с какого места мы не просили бы Его.
     Когда я в первый раз приехала в Израиль (в гости), еще в экскурсионном автобусе по дороге в Иерусалим заготовила записку, написав в ней две (очень важных для меня) просьбы, и еле запихнула маленькую, свернутую трубочкой, бумажку в найденное с трудом местечко - узкую щелку, уже почти забитую чужими записками. Обе мои просьбы были исполнены. Одна касалась моей мамы, другая - моих детей.
     Уже несколько лет живя в Израиле, я, не знаю, в какой по счету раз (считать нельзя, в Иерусалим надо приежать хотя бы раз в год) посетила Храм Гроба Господня, как обычно - вместе с группой, но для себя с вполне определенной целью. Я купила на подходе к Храму эмалевый с позолотой крестик и освятила его там. Я поставила свечку за здравие. Я долго стояла перед изображением распятого Бога и молча просила его. Крестик я отослала в посылочке в Россию и велела повесить его в изголовье. Но Бог не внял. Моя подруга умерла. Уж слишком тяжело она была больна к тому времени. И, наверно, слишком провинилась за свою, не слишком длинную жизнь. Она сама признала это незадолго до конца. И приняла свою смерть со смирением. Ну, значит, Он всё видит.
     Ко всему этому добавлю, что я атеистка.
     Да, так начала я рассказывать о другой поездке, не связанной со святыми местами, но меня в очередной раз унесло в сторону.
     Мы, как всегда, с группой, состоящей, как всегда, чуть-чуть из молодежи, но большей частью из пожилых женщин, некоторые из них со своими пожилыми спутниками, но, как всегда, гораздо больше женщин, уже не имеющих спутников, поехали в Иерусалим с целью посмотреть Университет Мормонов.
     По пути нас, конечно и опять же как всегда, завезли в CAPRIS - бриллиантовый магазин. Бриллиантовая Биржа является нашим постоянным спонсором - она нам удешевляет поездки, а мы у нее покупаем бриллианты.
     Смешно, да? - откуда у самых бедных слоев населения, у российских репатриантов такие деньги, чтобы драгоценности покупать. Ну, бриллианты не бриллианты... но существуют еще и другие украшения - из натуральных или из поделочных камней, жемчуга (правда, натуральный жемчуг тоже дорог) и, когда безумно любезные продавщицы начинают считать скидки - эта за "группу", эта за сегодняшний день( особенный почему-то), эта потому, что в этом месяце по гороскопу именно на этот камень большая скидка... в итоге от первоначальной, указанной на бирочке, цены, остается в лучшем случае половина, в не очень лучшем - процентов семьдесят. Ну как бедным, не избалованным жизнью и драгоценностями женщинам устоять? Вспоминается сразу, что скоро грядет юбилей, или юбилей у мужа, а у внучки на носу восемнадцатилетие, а внук в армию идет, надо ему подарить золотую цепочку с Магендовидом, а у дочки... а у сына... а себе вот такой кулончик очень хочется, тем более аметист мой камень... а сережки вот эти, всю жизнь мечтала... Мужья топчутся за плотно сгрудившимися спинами, протискиваются вперед, когда у них спрашивают совета и, что заметила, всегда согласно кивают - ну раз тебе очень хочется, что же делать. Они даже не вздыхают нисколько, только улыбаются. А все потому, что платить не надо. Сейчас, в эту минуту не надо. Так, мелочь какую в сто-двести шекелей. А можно и совсем ничего не платить. Только паспорт, теудат-зеут то бишь, предъявить. Ну там, оформить в кассе, подпись поставить. А уже из дома чеки прислать, расписать платеж на полгода, а если дорогая вещичка, то и на подольше можно растянуть. Сама так дважды "купилась", то себе колечко (ох, дорогое), то доченьке сережки (тоже ох). На психологию человеческую всё и рассчитано. Когда сразу не надо большую сумму выкладывать - где ее взять, большую-то, то и колебаний меньше , как-нибудь, как-нибудь выплатим, платежи небольшие, не заметим даже.
     Ведь в Израиле все на этом и построено, в смысле, вся торговля. Посулить большую скидку, уговорить, убедить, что именно без этого предмета, этой штучки вам дальнейшая жизнь будет не в радость, и для своего счастья и удовольствия вы непременно должны это купить. Ну и купили. Ну и получили свое удовольствие. Вы тоже хотите? Так поезжайте в CAPRIS, эти магазины по всей стране разбросаны, чтобы каждый житель, а особенно турист, был охвачен, не был позабыт, соблазнен был скидками, не остался без бриллиантов и прочих драгоценностей. На том и стоит торговля во всем мире, и не только в бриллиантовой отрасли. И это правильно. А то бы мы никогда ничего хорошего не купили. Когда в очередную поездку в очередной раз попадаю в CAPRIS, я брожу вдоль прилавков, стараясь не замечать тут же подбегающих продавщиц, и говорю негромко стоящим близко женщинам с жаждущими глазами: "бриллианты - лучшие друзья девушек", - замечательное высказывание Мерилин Монро; или: "женщины должны смотреть на цветы и украшения" - это уже мое. И добавляю: "и даже иногда покупать их". Да за такие слова этот магазин должен мне подарок всякий раз давать, когда я приезжаю! Но продавщицы в большинстве своем не понимают по-русски, а наши женщины мне в ответ улыбаются и подвигаются ближе к прилавку...
     К чему я это всё описала? Ну, опять же из любви ко всяким впечатлениям и отступлениям, которые просто сами просятся в текст.
     Да, так подойдем мы, наконец, к Университету Мормонов? И к органному концерту, который нам пообещала наш экскурсовод?
     Ну ладно, уже подошли. Вернее, подъехали.
     Здание впечатлило - всё светлое, воздушное и прозрачное - оттого что всё оно в больших арках, сквозь которые просматривается панорама красивейшей части старого Иерусалима. К нам вышла сухощавая немолодая женщина и стала на английском языке рассказывать об университете. Хорошо, что в нашей группе оказалась переводчица. Потом нас провели в полукруглый зал-аудиторию и посадили спиной к органу и лицом к большой, во всю стену, застекленной арке. Тоже сухощавый и тоже немолодой и тоже говорящий по-английски органист приветствовал нас и прошел за наши спины. Так, слушая Баха, мы смотрели на простирающийся перед нашими глазами Иерусалим...
     И каждый думал о своем. И каждый думал о вечном. О жизни, о смерти. Об утратах. О том, что все прекрасное закончится для нас, и здесь будут сидеть другие люди, другие люди будут слушать Баха и смотреть через прозрачную арку. А мы... А нас не будет ни здесь, ни там...
     А может, я одна так думала. Не знаю. Наверное, хорошо, что мы не знаем, о чем думают другие люди. Но полагаю, что, слушая Баха и глядя на Вечный город, невозможно думать, есть ли дома что-нибудь на ужин или потихоньку любоваться купленными блестящими безделушками. Человек все же лучше, выше и глубже, чем нам порой кажется. Неподвижность сидящих и глубокая тишина в этой аудитории говорили сами за себя.
     Да, немножко об университете. Ну, понятно из названия, что учатся в нем мормоны. Большая часть студентов и преподавателей из Америки. А центр всех мормонов - штат Юта. Язык, естественно, в университете английский. Студенты учат и другие языки - арабский, или иврит - по желанию. Но что любопытно - студентов-израильтян здесь нет и быть не может. Так как Израиль запрещает в своем государстве любое миссионерство, то есть распространение других религий, сект и т.д. Кстати, в интернете мормоны названы сектой.
     Нельзя сказать, что мы много узнали о мормонах. Даже весьма мало. Секта эта таинственная и о своих обычаях и пристрастиях доносит до обычного мира очень скупо. Если ты сам не мормон и в их братство не стремишься, то и не расспрашивай - ничего не скажут. Или почти ничего. Нам сказали только, что мормоны не курят и не пьют ничего, даже пиво. И те, кто здесь учатся, обязаны вести нравственный образ жизни. Тут же кто-то и высунулся с вопросом: а что значит - нравственный образ жизни? Не то что не знал, не с дерева же вчера только слез, а просто подробностей захотелось. Ну мало ли каких. Разъяснение было получено - такое, какое и ожидалось, да другого и быть не должно. И никаких пикантных подробностей тут присутствовать не может по определению. Молодые люди не должны спать друг с другом. Просто, коротко и ясно. И мне стало еще при этом предельно ясно, почему молодые израильтяне не учатся в этом университете. Да даже если им государство и разрешит, они сами не пойдут сюда ни за какие коврижки. Потому что в их головах (и в других, более важных для этих целей местах) секс на первом месте. На первейшем! Судя по различным, очень тематическим исследованиям, они думают про это каждые семь минут. Это ж сколько времени уходит за день на эти думы! Про ночи говорить не будем, там уже думать некогда. Когда полетел первый израильский космонавт - семейный, между прочим, мужчина, - среди вопросов, которые ему журналисты задали перед полетом, был такой: "А как же вы обойдетесь без секса целых две недели?" Не помню, что он ответил, кажется, просто от ответа увильнул. А мог бы сказать типа - мысленно буду заниматься. Правда, я думаю, что подобный ответ журналистов бы не смутил. Последовал бы следующий вопрос: "А сколько раз в день?"
     Так что молодым израильтянам в этот университет не поступать. Кишка тонка. Кроме того, у мормонов многоженство. Не у студентов, конечно, а у тех, которые уже выучились и являются настоящими мормонами. Чтобы содержать несколько жен (даже две - и то нагрузка! - материальная и физическая), надо много трудиться. Не то что просто трудиться - пахать надо. А чтобы молодой израильтянин пахал?! Скажете тоже. По-моему, самый тяжелый труд для него в жизни - это армия. Потому что после армии он отправляетя на целый год (!) в путешествие. То есть так устал, что год должен отдыхать после двух лет службы, неважно какой, выпавшей на его долю, обременительной или не слишком. И он возвращается после Индии, Непала, или другой экзотической страны еще более загорелый и здорово отдохнувший, научившийся курить травку или что покруче, и познавший и прочувсвовавший совсем иную экстремальную жизнь. Теперь - учеба в университете, а чаще работа, и частенько нелегкая. Надо заработать на колу, чипсы, девушек, гамбургеры, дискотеки, кроссовки. Ну и в процессе жениться. На одной, разумеется. Во всяком случае, в данный временной момент. Так что между израильтянином и мормоном - пропасть бездонная. Примерно, как между между коренным израильтянином и свеженьким репатриантом, не знающим еще ни "А" ни "Б" в новой жизни.
     После прекрасного органного концерта и прогулки возле университета с любованием окрестностей нас привезли в лес погулять. Лес дейтвительно оказалася лесом, ну почти лесом. Под ногами не каменистая земля, смешанная с песком и с высохшей сосновой хвоей, а густая зеленая трава. Клевер цветет, цветут мелкие беленькие и желтенькие ромашки. Хотя здесь они не ромашки, а как-то иначе называются. Ну какая разница, главное, много зелени и цветочков. "Смотрите, крапива!" - восклицает одна женщина. Почему-то в Израиле мало крапивы, а если попадается, то вот такая - маленькая, свеженькая, и то только ранней весной. "Можно щи сварить...", - как-то мечтательно продолжает она. "Ну да, - говорю я, - больше ведь не из чего...". Сквозь общий смех добавляю: "Да-а, ностальгия вещь очень многообразная...".
     Нагулявшись, надышавшись и насмотревшись с косогора на прекрасную панораму, возвращаемся к автобусу и едем домой. Будто бы в этот раз экскурсия не была уж очень разнообразной и вместила в себя не много объектов, но осталось такое впечатление, что мы много видели, много узнали и отдохнули как никогда. После каждой поездки, как бы мы ни устали и как бы ни гудели ноги, кажется, что это был замечательный отдых, что мы видели и посетили такие места, которые вам и не снились - вам, которые всего этого не видели. В этом все разнообразие и очарование нашей страны.