Ну что, Билан? Ты давно умер и мало кто из людей помнит, что ты делал и чему смеялся. А если и помнит, то не вспоминает. И правильно, ведь кто ты был для всех? Прошёлся краем, всегда один, худ, черноволос, встретился как в автобусе и пропал. Да и про меня не обольщайся. Я у тебя случайно, походя, будто в холодильник заглянул. Сдвинул кастрюли, сваренное вкрутую яйцо неожиданно выкатилось. Что с ним делать? Съесть? Выкинуть? Держу в ладонях, наперёд знаю вкус. Я вообще живу в другой стране, Билан. Здесь корова-жара давит и давит своей прозрачной тушей, лижет влажным горячим языком. Настолько тяжело, что хоть стреляй в это на редкость надоедливое животное. Но я, в отличие от многих, устроился. Некая фирма, захожу в кабинет, включаю кондиционер. Бумажечки, бумажечки... Скажешь, всегда был хитрым? Еврей, мол? Да, хитрый еврей. Я и не скрываю. Я и раньше не скрывал. Очёчки у меня кругленькие. Тихий весь. Ну, ты помнишь. Для тебя десять лет не прошло. Вот только профессию, которой ты меня учил, я послал в задницу. Так-то, господин учитель...
        А вообще, у меня вопрос. Но тут надо сделать паузу - хочу собраться с мыслями.
        Мы познакомились почти сразу. Почти сразу, как я пришёл в холодную комнату с блёклыми стенами и у окна криво повешенным графиком, где единственная линия сначала направлялась вверх, а потом, сломавшись, вниз. В глазах повернувшихся женщин вспыхнула заинтересованность, после обязательных вопросов сменившаяся безразличием и скоро, опустив головы, они занялись бумагами, перебирая их крестьянскими натруженными руками, что-то писали одинаковыми шариковыми ручками, вздыхали и смотрели в окно. А самая старая, достав из глубин стола счёты, начала громко щёлкать коричневымми деревянными костяшками. Минут через десять, пожевав губами, сказала пискливо:
        - Вот Билан у нас да, врач. Настоящий.
        Резко зазвонил массивный чёрный телефон с полустёршимися цифрами на диске. Я, помедлив, взял, похожую выпуклостями на рукоятку меча, трубку.
        - Привет! - неожиданно жизнерадостный голос. - Я Олег Билан, а ты новенький, правильно? И откуда? Ну, тут у нас не Питер. Новый приказ по кори смотрел? Я так и знал. Записывай, как делать.
        И чётко по пунктам продиктовал.
        За четыре часа я измучился в не исчезающей даже в летний день промозглости и, выйдя на обед, облегчённо вздохнул. Лёгкий ветерок, неяркое солнышко скрылось за облаком, похожим на обиженного чебурашку. Узенький асфальт районного городка быстро привёл в парк, где за навес заглядывала очередь, и за столиками сидели люди. Взял чуть влажный, жирноватый от несвежей тряпки, поднос и встал.
        Обедал медленно, мешал ложкой суп. Солил, перчил. Переехватывал рис с соусом со второго блюда, и бездумно разглядывал бегущего по соседнему стулу явно более занятого запылённого рыжего муравья.
        - Ну, попал! - подумалось.
        Вернулся - женщины, график, окно в нежаркое лето, в нём краешек неба. Часть сарая и загораживающая всё и вся бокастая, с будкой и трубой машина - сейчас заворчит и пойдёт месить, поднимать пыль по просёлочным дорогам.
        - Васька! - неожиданно вскричала старуха. - А ну отойди от окна, негодяй!
        Показалась голова ухмыляющегося вихрастого дылды.
        - Ну буде, буде... - замахал цигаркой.
        Я звонил и звонил Билану. А увидел советчика через месяц. В свежей рубашке с галстуком, наглаженных брюках, лакированных туфлях вбежал Билан в серую тихую комнату, и сразу поймал из окна на туфли счастливого солнечного зайчика.
        - А вот и я! Привет, молодой!
        Резко протянул руку и, неожиданно вцепившись, стал жать, пытаясь показать силу. Но, почувствовав сопротивление, отпустил.
        - Осваиваешься? Начальник не мешает?
        - Пока нет.
        -Этот идиот на следующей неделе пойдёт в отпуск, я останусь вместо него и тогда, - обернулся к молчаливым женщинам, - всем, всем покажу!
        - Будем рады, доктор, - постно ответила старуха. Другие в унисон рассмеялись.
        - Но-но, - попытался строго прищуриться Билан. - распоясались. Доктор, пошли обедать!
        Обедали мы замечательно: харчо, шашлычок. Румяная заведующая ухаживает. Её Билан пытается усадить. Приподнимется, протянет руку. Заведующая выскользнет, защебечет, помчится за огурчиками.
        - Чёрт с ней! - обиделся. - У меня постоянная подружка есть, заведующая родильным. Сама не рожает, - рассмеялся, - других учит. Что, не познакомился? Слушай, приезжай в гости, ладно? Я квартиру получил! - и самодовольно улыбнулся. - Уважают!
        Я действительно побывал у него. Если Глубокое считалось райцентром и на небольшой площади стояло как начищенное наждачной бумагой белое здание райкома, то Вижница была обычной деревней: запылённая дорога, заборы, подвода тихо едет, стайка кур не вовремя. Рядом с амбулаторией двухэтажное здание с палисадником, по дорожке мимо лопухов колодец с помятым ведром. Поднялся: тук-тук. Билан открыл дверь и громогласно обрадовался:
        - Молодец! Заходи, парень!
        Квартирка оказалась, ну что сказать. Протиснулись мимо холодильника.
        - Оп-па! - Билан - пахнуло потом, поставил на стол "Столичную", стал нарезать колбасу. Кинул в рот, сказал, прожёвывая. - Заведующая столовой прислала: На, - говорит, - Олежек, - пользуйся, только меня, бедную, не обижай! -захохотал.
        Сели. Разлили. Чокнулись.
        - Олег, почему ты застрял в этом захолустье? Ты много знаешь. Неужели не было случая выбраться?
        - Да мне столько предложений делали, - загремел, оживившись, - и заведующим дезинфекционной станцией, и главным врачом санэпидстанции!
        - А ты?
        - Отказался.
        - Но почему??
        - Мне и здесь хорошо. Уважают, понимаешь? Что хочу, то и делаю. Никто не суётся. Шпокин, твой начальник, тоже не суётся. Знает - с дерьмом смешаю. Да ладно! Лучше расскажу, как я на той неделе доярку оприходовал.
        Дружбы не получилось, и я к нему больше не ездил. И звонил реже. Потому что набрался опыта.
        В дальнейшем мне про Олега объяснили так: раньше в Вижнице было что-то вроде санитарного пункта от районной санэпидстанции, и Билан им руководил. В семидесятые пункт уничтожили. Но уничтожили на бумаге, оставив бывшего начальника с бактериологом и двумя фельдшерами дорабатывать до пенсии.
        Ну что, мотался по сёлам, сыпал хлорку в колодцы, делал прививки. Через пару лет меня решили перевести в область, и тут произошло нечто стыдное: Билан написал на меня донос. Почему? Отказываюсь понимать. Может зависть, может глупость, ещё раз зависть. Не знаю. И уже не помню, что там было, хотя пришлось объяснять и прикладывать справки. После инспекций донос вышел таким никчёмным, что действия не возымел. Наоборот, над Биланом начали посмеиваться:
        - Совсем с ума сошёл от одиночества.
        Меня всё-таки перевели, я столкнулся с Олегом на одном из семинаров и неожиданно для себя протянул руку. Билан порывисто схватил её и затряс. Но в глаза не посмотрел. Не знаю, как у него, у меня на сердце было облегчение.
        Умер внезапно. В своей квартирке, которой так гордился.
        Человек поднимается по лестничной площадке. Открывает дверь. Проходит, зажигает торшер, лампочка замигала, погасла. Чёрт, опять что-то с контактами! Смотрит в окно, а там темнеет.
        Не помню, поехал ли кто-то на его похороны.
        Так что, Билан? Мне очень нравится мысль о благородном судье, пусть даже излишне благообразном. Он отмеряет жизнь. Главное, его решения так прозрачны. И я считаю, понял решение в отношении тебя: ни детей, ни семьи, захолустье, тридцать лет без изменений. Скучно Ему с тобой стало. Большего Он ждал, а ты застрял. Ну, придёт очередной выпускник, подскажешь незатейливое решение. Продолжать ради этого?
        А теперь скажи, не разочаруй: я прав? Ты умер вовремя? Тебе незачем было жить?
        Кстати, после твоей смерти весна очень быстро наступила, черёмуха цвела просто одуряюще. Перестройка началась, слово, конечно, идиотское, но десять лет страну трясло как в лихорадке. Ещё срок - "одиннадцатое сентября". Красивое зрелище, а ты не видел.
        Ну? Что же ты молчишь, Билан? У меня сердце болит, а ты всё молчишь, Билан.
        ©
        09.06.03
        г. Иерусалим